Сарды

Сарды (по-лидийски Сфарда, др.-перс. Спарда, др.-греч. αἱ Σάρδεις, на ионическом наречии Σάρδιες, кратко греч. Σάρδῑς) — один из великих городов древнего мира, наиболее известный как столица Лидии. Был расположен в Малой Азии на золотоносной реке Пактол, у подножия горы Тмол, откуда открывается вся долина реки Герм. Сардийская раннехристианская церковь фигурирует в Откровении Иоанна Богослова как одна из семи церквей Апокалипсиса.

Руины Сард можно видеть в 75 км восточнее современного турецкого города Измира, неподалеку от города Салихлы.

История

В VII веке до н.э. Сарды — столица могущественного Лидийского царства, где чеканились первые в истории золотые и серебряные монеты. На весь античный мир прославился своим богатством правивший в Сардах царь Крёз. Он царствовал с 560 по 546 гг. до н.э, когда Сардами овладели персы под предводительством Кира. События лидийской истории составляют предмет первой книги Геродотовой «Истории», а впервые в греческой литературе город упоминается в трагедии Эсхила «Персы». О взятии Сард персами «отец истории» сообщает следующее:

Только в одном месте древний царь Сард Мелес не обнес львёнка, которого ему родила наложница (хотя тельмессцы предсказали ему, что Сарды будут неприступны, если льва обнесут вокруг стен). Мелес же приказал обнести льва вокруг остальной стены, где крепость была легко уязвимой для нападения. Это же место он оставил незащищенным, так как оно было неприступное и обрывистое [по природе]. Эта часть города обращена к Тмолу. [Находившийся в стане персов] мард Гиреад увидел накануне, как какой-то лидиец спустился здесь с акрополя за упавшим шлемом и поднял его наверх. Гиреад заметил это место и затем сам поднялся здесь на стену, а за ним и другие персы. После того как большой отряд воинов оказался на стене, Сарды были взяты и весь [нижний] город разрушен.

В эпоху Ахеменидов отсюда начиналась «царская дорога», которая вела на восток в Сузы. Утратив столичный статус, Сарды сохраняли значение как главный город персидской и селевкидской сатрапии, а позднее — и римской провинции Лидия. К римлянам Сарды отошли в 133 г. до н. э. по завещанию пергамского царя Аттала. В 17 г н. э. Сарды были стёрты с лица земли мощным землетрясением, но впоследствии отстроены заново. Это вдохнуло в город новую жизнь, и его процветание продолжилось в византийский период.

При Тиберии в Сардах жило множество выходцев из Иудеи, пользовавшихся разными привилегиями. Во времена апостольские здесь возникла христианская община, о чём свидетельствует Апокалипсис III, 1—5. Позже Сарды были резиденцией христианских епископов. Одним из сардских митрополитов был священномученик Евфимий, пострадавший в период иконоборчества.

Возмутившиеся полчища готов в царствование Аркадия сравняли Сарды с землей. Древний город был окончательно уничтожен в 1402 г. во время нашествия Тамерлана.

Облик города

Жилища народа, расположенные у подошвы твердыни, изображаются — в рассказе Геродота об Ионийском восстании — в виде тростниковых хижин, крытых тростниковыми же кровлями, что и было причиной страшного пожара, истребившего весь нижний город. Подобным же пожаром сопровождалось взятие города Антиохом III. Из достопримечательностей города, помимо акрополя, упоминаются гробница Алиатта и храм Кибелы.

Две группы американских археологов вели раскопки города с 1910 по 1914 гг, после чего они возобновились только в 1958 г. При этом были обнаружены свидетельства существования крупного эллинистического и византийского центра, в т.ч. самая большая за пределами Палестины античная синагога. От великой столицы Лидии, описанной в сочинении Геродота, уцелело сравнительно немного — около тысячи могил и средневековые крепостные стены над лидийской твердыней, сооружение которой приписывалось царю Мелесу.

Литература

• Ludwig Bürchner: Sardeis. In: Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft (RE). Band I A,2, Stuttgart 1920, Sp. 2475—2478.
• Hanfmann, George M.A., Letters from Sardis (Cambridge, MA 1972)
• Hanfmann, George M.A., Et al. Sardis from Prehistoric to Roman Times: Results of the Archaeological Exploration of Sardis 1958—1975, Harvard University Press.ISBN 0-674-78925-3

Ссылки

• САРДЫ, Sardes, αἱ Σάρδεις (Σάρδιες, Σάρδις), древняя богатая столица Лидии (в первый раз упоминаемая Aesch. Pers. 45. Hdt. 1, 84) и резиденция царей, позднее персидских сатрапов, на северном склоне Тмола и на берегах Пактола. Легкий род построек и соломенные крыши были причинами частых и значительных пожаров, так, напр., жгли этот город киммерийцы (Strab. 1, 61. 13, 627), греки (Hdt. 5, 100), Антиох Великий (Pol. 7, 15 слл.), пока наконец Тамерлан совсем не разрушил его. Во время Тиберия С. лишились большей части своих домов вследствие землетрясения. Strab. 13, 627. Tac. ann. 2, 47. Очень крепок был замок, в котором находилась и сокровищница; к достопримечательностям принадлежали еще могила Алиатта (Hdt. 1, 193) и древний храм Кибелы (Hdt. 5, 102). // Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей; 1914

Отрывок, характеризующий Сарды

– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?