Саррия (стадион)
 | |
| Оригинальное название |
Estadi de Sarrià |
|---|---|
| Местоположение | |
| Открыт |
10 февраля 1923 года |
| Закрыт |
21 июня 1997 года |
| Разрушен |
20 сентября 1997 года |
| Архитектор |
Матиас Кольминарес |
| Вместимость |
44 000 (на момент закрытия) |
| Домашняя команда |
Эспаньол (1923–1997) |
Саррия (исп. Estadi de Sarrià) — футбольный стадион в городе Барселона, Испания. С 1923 года по 1997 год являлся домашним стадионом для клуба «Эспаньол». Являлся одной из арен чемпионата мира по футболу 1982 года[1]. В 1997 году закрыт и снесен[2].
История
Строительство и этап до ЧМ
Стадион был назван Саррия, по имени дороги, которая некогда связывала старинные города Барселону и Саррия. Строительство спортивной арены было начато 31 декабря 1921 года под руководство архитектора Матиаса Кольминареса, изначально проект подразумевал вместимость арены на 40 000 зрителей, однако в процессе строительства из-за финансовых затруднений количество зрительских мест было сокращено до 10 000. Открытие арены состоялось 19 февраля 1923 года[2], матчем между клубами Эспаньол и УЕ Сантс, в котором хозяева победили со счетом 4:1, автором первого гола на забитого на стадионе стал футболист команды хозяев — Винсен Тонихуан.
В 1948 году президент клуба Эспаньол — Пако Саенс выкупил стадион из частных рук за 5 миллионов песет. В 1951 году была снесена и заново выстроена южная трибуна арены, в 1956 году к ней был пристроен еще один сектор. В 1960 году на стадионе были установлены осветительные мачты с прожекторами. В 1970-х подверглась реконструкции и северная трибуна, над который был возведен еще один ярус[2].
ЧМ и последующий этап
К 1982 году стадион был выбран одной из 17 площадок на которых должны пройти матчи Чемпионата мира по футболу 1982 года[2]. На стадионе состоялись все три матча группы С второго группового этапа чемпионата, в которых встречались между собой сборные Италии, Бразилии и Аргентины[2]. Сами матчи:
| Июнь 29, 1982 17:15 |
|
Саррия, Барселона Судья:  Николае РайняЗрителей: 43,000 |
| Июль 2, 1982 17:15 |
|
Саррия, Барселона Судья:  Ламберто Рубио ВаскесЗрителей: 43,000 |
| Июль 5, 1982 17:15 |
|
Саррия, Барселона Судья:  Авраам КлейнЗрителей: 44,000 |
В 1988 году стадион стал местом проведения одного из финальных поединков Кубка УЕФА, в котором «Эспаньол» встречался с немецким «Байером» (3:0). В 1992 году на стадионе прошли 5 матче футбольного турнира в рамках Олимпийских Игр 1992 года[3].
В 1997 году из-за финансовых проблем клуб продал стадион одному из застройщиков. Последняя игра на арене прошла 21 июня 1997 года, в которой «Эспаньол» со счетом 3:2 выиграл у «Валенсии», последний гол в истории стадиона забил игрок команды гостей — Иван Кампо. 20 сентября 1997 года стадион был снесен. Клуб «Эспаньол» с 1997 года по 2009 год проводил домашнии матчи на Олимпийском стадионе Барселоны, в 2009 году переехал на новую собственную арену — Корнелья-Эль Прат[4].
Напишите отзыв о статье "Саррия (стадион)"
Примечания
- ↑ [www.fifaworldcup.webspace.virginmedia.com/1982_fifaworldcup.htm History of the World Cup-1982]
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.estadiosdeespana.com/posts/espana-82-barcelona-estadi-de-sarria/ España 82 — Barcelona — Estadi de Sarriá]
- ↑ [www.la84foundation.org/6oic/OfficialReports/1992/1992s2.pdf 1992 Summer Olympics official report.] Volume 2. pp. 225-7.
- ↑ [rcdespanyol.com/principal.php?modulo=estatico&idcontenido=7&idsubmenu=21&idmenu=2&nombremodulo=hist%C3%B2ria&idlinkchk=20 Раздел история на официальном сайте ФК «Эспаньол»/rcdespanyol.com]
Ссылки
- [www.stadiumguide.com/sarria/ О стадионе на сайте stadiumguide.com]
- [www.youtube.com/watch?v=z2-TA_62640 Видео сноса стадиона]
Отрывок, характеризующий Саррия (стадион)
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
