Сафие-султан

Сафие-султан тур. Safiye Sultan осман. صفیه سلطان‎ <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Реконструкция покоев валиде-султан во дворце Топкапы</td></tr>
Валиде-султан
15 января 1595 — 22 декабря 1603
Монарх:	Мехмед III
Предшественник:	Нурбану-султан
Преемник:	Хандан-султан
Вероисповедание:	католицизм → ислам суннитского толка
Рождение:	ок. 1550 Албания
Смерть:	1618/1619 Эдирне, Османская империя
Место погребения:	Ая-Софья, Стамбул
Супруг:	Мурад III
Дети:	сыновья: Махмуд, Мехмед III; дочери: Айше-султан, Фатьма-султан

Сафие́-султа́н (тур. Safiye Sultan; ок. 1550—1618 / 1619) — наложница османского султана Мурада III и мать Мехмеда III. Во время правления Мехмеда носила титул валиде-султан (мать султана) и являлась одной из важнейших фигур в Османской империи.

Происхождение

Из-за политики, проводимой Сафие в годы её царствования как валиде, её происхождение часто связывают с происхождением её свекрови венецианки Нурбану-султан; согласно версии о родстве этих двух султанш, Сафие была дочерью Леонардо Баффо — венецианского губернатора Корфу, была захвачена в плен мусульманскими пиратами и подарена в султанский гарем в 1562 году. Однако, вероятнее всего девушка была родом из албанской деревни Рези, располагавшейся в Дукагинском нагорье.

Девушка была куплена Михримах-султан, дочерью султана Сулеймана I и Хюррем-султан, которая подарила её в 1563 году своему племяннику, будущему султану Мураду III; на тот момент ей было около тринадцати лет. В гареме Мурада девушка получила имя Сафие и стала наложницей наследника Османского трона. В 1568 году Сафие родила своего первого сына — будущего султана Мехмеда III.

Фаворитка султана

Вплоть до восшествия Мурада III на престол и долгие годы после этого Сафие оставалась его единственной наложницей. Нурбану Султан советовала сыну брать других наложниц для блага династии, поскольку к 1581 году в живых оставался только один шехзаде — сын Мурада и Сафие, Мехмед. Остальные сыновья, рождённые Сафие, умерли в раннем детстве, во время или вскоре после рождения. В 1583 году Нурбану обвинила Сафие в колдовстве, которое сделало Мурада импотентом, неспособным взять новую наложницу; нескольких слуг Сафие арестовали и пытали. Вскоре после этого сестра Мурада, Эсмехан-султан, подарила брату двух красивых рабынь, которых он принял и сделал своими наложницами. В течение последующих нескольких лет Мурад стал отцом двадцати сыновей и двадцати семи дочерей.

В венецианских докладах говорится о том, что несмотря на первоначальную горечь из-за связей Мурада с другими женщинами, Сафие держалась с достоинством и не показывала ревности к наложницам Мурада. Позднее Сафие сама покупала красивых рабынь для гарема, чем заслужила благодарность султана, который продолжал ценить её и советоваться с ней по политическим вопросам, особенно после смерти Нурбану. В последние годы жизни и правления Мурада Сафие вновь стала его единственной наложницей и спутницей. По сообщениям венецианских и английских послов, несмотря на влияние, оказываемое Сафие на султана, Мурад так и не сделал её своей законной женой, хотя историк Мустафа Али утверждал обратное. Существует мнение, что враги его матери отговорили Мурада от заключения брака с Сафие, поскольку считали, что в этом случае султан не проживёт долго, как это было с его отцом.

Согласно донесениям послов за 1594 год, Мурад был недоволен популярностью своего старшего сына, особенно среди янычар, которые недолюбливали неповоротливого в силу огромной тучности султана, и опасался, что тот свергнет его с престола. Известно, что Сафие предупреждала сына о возможном его убийстве, которое, однако, не состоялось.

Валиде-султан

Со смертью Мурада III в 1595 году Сафие стала валиде-султан при сыне Мехмеде III; в дальнейшем Сафие стала одной из самых могущественных матерей султана в Османской империи. До смерти Мехмеда III в 1603 году политика страны определялась партией, которую возглавляла Сафие совместно с Газанфером-агой, главой белых евнухов, и главой Эндеруна.

Став валиде, Сафие получила огромную власть и большой доход: во второй половине правления Мехмеда III Сафие получала только в качестве жалования 3000 акче в день; кроме того, доход приносили земли, отданные под нужды валиде-султан. Когда Мехмед III отправился в поход на Венгрию в 1596 году, он даровал своей матери право управления казной. На время своего правления Сафие убедила сына назначить на пост великого визиря её зятя Ибрагима-пашу. Назначение зятя на главный пост империи оказалось не вполне удачным: секретарь английского посла писал, что как-то из дворца Сафие «увидела несколько лодок на реке [Босфор], плывших вместе. Королева-мать послала слугу выяснить, что же происходит [и] ей сказали, что визирь совершает правосудие над блудницами [шлюхами]». Недовольная Сафие отчитала зятя и сообщила ему, что её сын оставил его управлять городом, а не истреблять женщин.

Крупный кризис власти как валиде Сафие претерпела из-за своей зависимости от киры Эсперансы Малхи. Кирами обычно становились женщины не исламской веры (как правило, еврейки), которые выступали в качестве бизнес-агента, секретаря и посредника между женщинами гарема и внешним миром. В 1600 году сипахи восстали против матери султана из-за влияния Эсперансы и её сына, которые накопили богатство в размере более 50 миллионов акче. Сафие позволяла своей кире наживаться на всем гареме и даже запускать руку в казну; в конце концов, Малхи вместе с сыном была жестоко убита сипахами. Мехмед приказал казнить главарей бунтовщиков, так как сын киры был советником Сафие и, таким образом, слугой самого султана. Поскольку солдаты могли заподозрить, что валиде имеет излишнее влияние на султана, Сафие посоветовала подписать указы о казни великому визирю.

Сафие сыграла немалую роль в казни её внука Махмуда в 1602 году: именно Сафие перехватила сообщение, отправленное матери Махмуда, Халиме Султан, религиозным провидцем, который предсказал, что Мехмед III умрёт в течение шести месяцев и ему будет наследовать его старший сын. Согласно записям английского посла, Махмуд был расстроен тем, «что его отец находится под властью старой султанши, его бабушки, и государство рушится, так как она ничто не уважает так, как собственное желание получать деньги, о чём часто сокрушается его мать [Халиме Султан]», которая была «не по душе королеве-матери». Султан стал подозревать сына в заговоре и ревновать к популярности шехзаде и приказал задушить Махмуда. В декабре 1603 года Мехмед III умер и султаном стал его сын от Хандан Султан — Ахмед I. Одним из первых его решений было лишить власти Сафие: она была сослана в Старый дворец в январе 1604 года. После смерти Ахмеда I в 1617 году на троне оказался его брат Мустафа I, мать которого, Халиме Султан, стала как валиде получать 3000 акче в день. В 1618 году Мустафа I был смещён с трона; Халиме была отправлена в Старый дворец, где стала получать только 2000 акче. В первые месяцы нахождения Халиме в Старом дворце Сафие ещё была жива и упоминалась в документах о выплате жалования в ноябре 1618 года; Сафие как старшая валиде получала 3000 акче в день. Поскольку дальнейших сведений о жизни Сафие в Старом дворце нет, можно предположить, что умерла она в конце 1618 — начале 1619 года. Сафие была похоронена в мечети Ая-Софья в тюрбе Мурада III.

Внешняя политика

Сафие, как и её предшественница Нурбану, придерживалась в основном про-венецианской политики и регулярно ходатайствовала от имени венецианских послов, один из которых, Лоренцо Бернардо, описал её в сенате как «женщину слова, надёжную… и я сообщаю, что лишь в ней одной нашёл я истину в Константинополе. Я считаю вполне разумным сохранять её расположение к нам, преподнося ей от случая к случаю какие-нибудь прелестные вещицы, которые могли бы внушить ей чувство благодарности».

Сафие так же поддерживала хорошие отношения с Англией. Она убедила Мехмеда III взять с собой в поход в Венгрию английского посла. Кроме того, Сафие вела личную переписку с королевой Елизаветой I и обменивалась с ней подарками: так Сафие получила портрет английской королевы в обмен на «два одеяния из серебряной ткани, один пояс из серебряной ткани и два носовых платка с золотой окантовкой». В письме от 1599 года Сафие отвечает на предложение Елизаветы о добрых отношениях между империями: «Я получила ваше письмо… Даст Бог, я буду принимать меры в соответствии с тем, о чём вы написали. [Даст Бог буду] иметь доброе сердце в этом плане. Я постоянно наставляю моего сына, Падишаха, действовать согласно договору. Я не пренебрегаю говорить с ним в такой манере. Даст Бог, вы не испытываете горя в этом отношении. Возможно вы тоже всегда будете тверды в дружбе. Даст Бог, наша дружба никогда не умрёт. Вы послали мне карету и она была доставлена. Я принимаю её с удовольствием. И я послала вам халат, кушак, два больших полотенца с золотой вышивкой, три носовых платка, и рубиновые и жемчужные тиары. Надеюсь, вы простите [за ничтожность даров]». В крытом экипаже, о которой Сафие говорит в письме, она часто выезжала в город, чем вызывала недовольство народа: излишне роскошная карета считалась неподобающей для гаремных женщин. Обмен письмами и подарками между Сафие и Елизаветой, в отличие от обмена в целях поддержания дипломатических, экономических или военных отношений, совершался с позиции, показывавшей мощь султанши и королевы соответственно.

Необычным явлением в отношении Сафие к Англии было её влечение к Полу Пиндару, секретарю английского посла, доставившего Сафие карету от Елизаветы I. По словам Томаса Даллама, который доставил Мехмеду III орган в подарок от английской королевы, «султане

1. REDIRECT t:Так в источнике очень нравился мистер Пиндер и она послала за ним для личной встречи, но их встреча была пресечена».

Строительство

Сафие также известна тем, что начала строительство Новой мечети в Эминёню в 1597 году. Район Эминёню был коммерческим центром Стамбула, в котором проживали, преимущественно, евреи. Выбор именно этого района для строительство большой мечети был очевиден: Сафие Султан рассчитывала расширить сферу исламского влияния в пределах города, спекулируя на растущем недовольстве местных и иностранных торговцев, которым причиняло вред увеличение мощи и влияния их еврейских коллег, что дало Сафие оправдание для конфискации имущества торговцев. Однако увеличение расходов, связанных со строительством, вызывало резкую критику. В частности, янычар возмущала растущая политическая сила валиде-султан и они верили, что мечеть — ненужные расходы. После смерти Мехмеда III в 1603 году Сафие была отправлена в Старый дворец; строительство мечети было прекращено. В 1660 году площадь, где находилась недостроенная мечеть, пострадала от пожара. Пожар привлёк внимание валиде Турхан Султан и к самой мечети, строительство которой по её приказу было завершено в 1665 году.

В 1598 году в Каире было открыто медресе, носившее имя Сафие; также в 1610 году там же была открыта мечеть Ал-Малика Сафие, построенная бывшим рабом Сафие, Османом-агой, и названной в честь его госпожи.

В культуре

Литературе

• Сафие является героиней романа Хазал Таш «Hareme düşen yıldırım: Safiye Sultan».

Кино и телевидение

• В фильме «Махпейкер» снятом в 2010 году роль Сафие исполнила актриса Сельда Озёр.
• В турецком историческом телесериале «Великолепный век» роль молодой Сафие исполнила актриса Гёзде Туркер.
• В турецком историческом телесериале «Великолепный век: Кёсем Султан» роль Сафие Султан исполнила актриса Хюлья Авшар.

См. также

• Список матерей султанов Османской империи
• Женский султанат

Литература

• Финкель, Кэролайн. История Османской империи: Видение Османа. — М.: АСТ; Астрель, 2012. — 829 с. — ISBN 978-5-17-043651-4.
• Фрили, Джон. Тайны Османского двора. Частная жизнь султанов. — М.: Алгоритм, 2013. — ISBN 978-5-4438-0414-9.
• A. D. Alderson. [books.google.ru/books?id=5r8pQwAACAAJ The Structure of the Ottoman Dynasty]. — Clarendon Press, 1956. — 195 p.
• Andrea, Bernadette. [books.google.ru/books?id=1T63PwAACAAJ Women and Islam in Early Modern English Literature]. — Cambridge University Press, 2009. — 196 p. — ISBN 0521121760, 9780521121767.
• Börekçi, Günhan. [books.google.ru/books?id=QjzYdCxumFcC Encyclopedia of the Ottoman Empire] / Gabor Agoston, Bruce Alan Masters. — New York: en:Infobase Publishing, 2009. — P. 409. — 689 p. — ISBN 1438110251, 9781438110257.
• Peirce, Leslie P. [books.google.ru/books?id=L6-VRgVzRcUC The Imperial Harem: Women and Sovereignty in the Ottoman Empire]. — Oxford: Oxford University Press, 1993. — 374 p. — ISBN 0195086775, 9780195086775.
• Ruggles, D. Fairchild. [books.google.ru/books?id=Te5QRi35W5EC Islamic Art and Visual Culture: An Anthology of Sources]. — Wiley, 2011. — 186 p. — ISBN 1405154012, 9781405154017.
• Thys-Şenocak, Lucienne. [books.google.ru/books?id=IfpPAAAAMAAJ Ottoman Women Builders: The Architectural Patronage of Hadice Turhan Sultan]. — Aldershot: Ashgate, 2006. — 326 p. — ISBN 0754633101, 9780754633105.
• Yenişehirlioğlu, Filiz. [books.google.ru/books?id=3VNQAAAAMAAJ Ottoman architectural works outside Turkey]. — T.C. Dışişleri Bakanlığı, 1989. — P. 98, 103. — 256 p. — ISBN 9759550105, 9789759550103.

Отрывок, характеризующий Сафие-султан

– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.