Сафин, Марат Мубинович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сафин, Марат Михайлович»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Сафин.
Марат Сафин
Место проживания Монте-Карло, Монако
Место рождения Москва, СССР
Рост 193 см
Вес 88 кг
Начало карьеры 1997
Завершение карьеры 11 ноября 2009
Рабочая рука правая
Удар слева двуручный
Призовые, долл. 14 373 291
Одиночный разряд
Матчей в/п 422 — 267 (61.24%)
Титулов 15
Наивысшая позиция 1 (20 ноября 2000)
Турниры серии Большого шлема
Австралия победа (2005)
Франция 1/2 финала (2002)
Уимблдон 1/2 финала (2008)
США победа (2000)
Парный разряд
Матчей в/п 96 — 120 (44.44%)
Титулов 2
Наивысшая позиция 71 (22 апреля 2002)
Завершил выступления

Мара́т Мубинович Са́фин[1] (тат. Марат Мөбин улы Сафин; родился 27 января 1980 года в Москве, СССР) — российский теннисист, заслуженный мастер спорта России, бывшая первая ракетка мира в одиночном разряде в течение 9 недель. Депутат Государственной Думы с 2011 года. Кавалер ордена Почёта[2], член Международного зала теннисной славы с 2016 года.





Содержание

Общая информация

Отец Марата — Мубин (Михаил) Алексеевич — занимал административную должность в структуре спортивного общества «Спартак». Мать — Рауза Исланова — была одной из ведущих теннисисток СССР на рубеже 1960—1970-х годов, а впоследствии ведущим российским теннисным тренером[3].

Младшая сестра — Динара — также профессиональная теннисистка, экс-первая ракетка мира в женском одиночном разряде. Это единственные в истории родные брат и сестра, становившиеся первыми ракетками мира.

По национальности татарин, по вероисповеданию — мусульманин[4].

Помимо русского языка, владеет испанским и английским языками, немного знает итальянский и татарский.

Личная жизнь

Сафин не был женат, однако периодически попадал на страницы профильных СМИ из-за своих близких отношений с рядом звёзд кино, театра и шоу-бизнеса[5].

От непродолжительного романа с Валерией Якубовской у Марата родилась дочь Ева, которая живёт с мамой, а Сафин выделяет средства на её воспитание.

Стиль игры

Марат играл правой рукой с эффектным и эффективным двуручным бэкхендом, который часто выполнял в прыжке. Сафин был одним из самых физически мощных и универсальных теннисистов своего поколения; обладая высоким ростом, он умудрялся сочетать в своей игре вполне типичную для игрока таких габаритов мощную подачу с ловкостью и быстротой перемещения по корту. Универсальность Марата подтверждает и факт, что россиянин играл финалы на всех покрытиях, а на всех четырёх турнирах Большого Шлема играл как минимум в полуфинале. На протяжении практически всей карьеры Марат не любил травяное покрытие — Сафина раздражал неровный и мало прогнозируемый отскок мяча на этом покрытии, а также собственная, не особенно уверенная, игра с лёта.

Особенности игрового стиля: мощная игра на задней линии в сочетании с хорошей игрой по всему корту. Сильными сторонами являлись очень мощные и точные удары при подаче и с отскока, а также бекхэнд, при котором Марат играл надёжно и мог завершить розыгрыш ударом в острый угол. Тяжёлая травма колена в 2005 году значительно повлияла в худшую сторону на его скорость. Огрехи в игре у сетки в большей степени были следствием заточенности в юниорский период на игру на задней линии на грунтовых кортах из-за тренировок в испанских академиях. В то же время обычно он делал большое количество невынужденных ошибок, большее, чем другие сильнейшие теннисисты его времени. В игре Марата не хватало психологической устойчивости, хладнокровия, поэтому Сафин нередко терял концентрацию во время матчей, давал волю эмоциям, в результатe чего он часто ломал ракетки и терял преимущество в играх, где его лидерство заключалась не только в счёте, но и в развитии розыгрышей.[6].

Спортивная карьера

Начало карьеры

Заниматься теннисом Марат начал с шести лет на теннисной базе «Спартак — Ширяево Поле», которой руководил его отец. До 13 лет его тренером была мама[7]. В 10 лет пытался поступить в теннисную академию Ника Боллетьери, однако не прошёл отбор. Через четыре года его мама предпринимает новую попытку устроить сына в теннисную академию, на этот раз- в Академию Панчо Альварина в Валенсии и добивается успеха. Там учился в течение 4 лет, под руководством Рафаэля Менсуа[5].

Сафин начал свою профессиональную карьеру в 1997 году. В сентябре 1997 года он выиграл первый турнир из серии «челленджер» в португальском Эшпинью. В октябре впервые выступил на турнире ATP-тура — Кубке Кремля в Москве, но дебют был неудачным — в первом же матче Марат проиграл датчанину Кеннету Карлсену — 5-7, 7-6(4), 6-7(4). Весной 1998 года 18-летний Марат дебютирует на Кубке Дэвиса против сборной США. Марат сыграл три матча против именитых соперников и уступил Андре Агасси в трёх сетах — 3-6, 3-6, 3-6, затем в паре с Кафельниковым в четырёх партиях проиграл Тодду Мартину и Ричи Ренебергу. Евгений же выиграл оба своих одиночных матча, так что противостояние Сафина и Курье стало решающим. Первый сет Марат взял под ноль, во втором повёл в счёте — 4-1, но в итоге уступил в упорном пятисетовом матче опытному Курье — 6-0, 4-6, 6-4, 1-6, 4-6.

Летом Сафин на Открытом чемпионате Франции, пройдя квалификацию, последовательно победил Агасси и действующего чемпиона бразильца Густаво Куэртена. Таким образом, Марат Сафин стал первым игроком за всю историю турниров «Большого шлема», которому удалось пробиться через квалификацию и победить действующего чемпиона. В четвёртом раунде турнира Марата в пяти сетах остановил француз Седрик Пьолин — 5-7, 6-4, 7-6(5), 4-6, 4-6[8]. Этим выступлением Марат обратил на себя внимание теннисной общественности и впервые вошёл в Топ-100 мирового рейтинга.

Сразу после Открытого чемпионата Франции россиянин дебютирует на Уимблдоне, но в первом же круге не совладал с украинцем Андреем Медведевым — 3-6, 4-6, 6-3, 4-6. После этого Марат всё лето играет очень неудачно до конца августа, когда на турнире в Лонг-Айленде попадает в полуфинал. На Открытом чемпионате США вновь «выстрелил», сумев дойти до четвёртого раунда и в третьем круге обыграть экс-первую ракетку мира австрийца Томаса Мустера — 6-4, 6-4, 1-6, 6-3. Остановить россиянина смог только американец Пит Сампрас, первая ракетка мира того времени — 4-6, 3-6, 2-6.

Сразу после US Open Марат играет на турнире в Ташкенте, где вышел в четвертьфинал. В сентябре Сафин выиграл свой первый матч в рамках Кубка Дэвиса — против японца Такао Судзуки в рамках плей-офф. Hа турнире в Остраве в первом раунде Марат побеждает ещё одного игрока мировой элиты, хозяина кортов Петра Корду — 6-4, 6-2, но в следующей игре проиграл шведу Николасу Култи — 6-7(4), 6-7(1). Эксперты в области тенниса сразу же отметили Марата и по окончании сезона Сафин получил награду ATP как новичок года.

1999—2000: Победа в США и звание первого в мире

В 1999 году россиянин впервые участвует в Australian Open, Марат во втором раунде ещё раз обыгрывает победителя Густаво Куэртена, и вновь в пяти сетах 6-3, 5-7, 4-6, 6-3, 6-4. Правда, в третьем раунде Марат уступил словаку Каролю Кучере 2-6, 3-6, 2-6. По ходу зимних турниров в зале Марат вышел в полуфинал в Санкт-Петербурге и Роттердаме, а также отметился победами над сильными игроками — Алексом Корретхой, Томасом Энквистом. Весной на турнире серии Мастерс в Майами россиянин победил легендарного немца Бориса Беккера — 7-5, 6-0 (последний, правда, проводил свой прощальный сезон и результатами уже не блистал) и молодого и мощного австралийца Марка Филиппуссиса 7-6(4), 7-6(3), но в третьем раунде оказался бессилен против другого обладателя могучей подачи — голландца Рихарда Крайчека — 3-6, 1-6, который и стал чемпионом турнира.

Достаточно плохо отыграв весной на грунте (кстати, на грунтовом Мастерсе в Риме Марат во втором раунде впервые за карьеру играл с Евгением Кафельниковым и проиграл — 1-6, 2-6), тем не менее снова выходит в четвёртый раунд на Открытом чемпионате Франции, где уступил словаку Доминику Хрбаты — 4-6, 6-3, 6-7(5), 3-6. На Уимблдоне Марат Сафин не сыграл. Причиной этого оказалась травма локтевого сустава. Врачи посоветовали второй ракетке России три недели воздержаться от участия в соревнованиях. Возвращение на корт состоялось в июле в матче со сборной Словакии в рамках Кубка Дэвиса, где Марат показал отличный теннис и выиграл обе игры в одиночном разряде, выведя Россию в полуфинал. В августе вышел в полуфинал турнира в Амстердаме. Свой первый титул ATP Марат выиграл в возрасте 19 лет и 7 месяцев в Бостоне (разминочном турнире перед US Open, в августе), в финале переиграв англичанина Грега Руседски — 6-4, 7-6(11), став самым молодым российским победителем за всю историю турниров АТР.[9].

После победы в Бостоне на самом US Open жребий определил в соперники Марата в первом круге американца Пита Сампраса, первую ракетку мира. Сафину повезло — Сампрас снялся с US Open из-за травмы спины. Россиянин не сумел воспользоваться этим везением и во втором раунде уступил чеху Иржи Новаку. На турнире в Ташкенте Марат так и не доиграл матч первого круга против малоизвестного финна, чтобы не рисковать здоровьем в преддверии полуфинала Кубка Дэвиса против Австралии. Но это не помогло. В конце сентября в полуфинале Сафина сначала обыграл тогда ещё 18-летний Ллейтон Хьюитт — 6-7(0), 2-6, 6-4, 3-6 (это был первый поединок Марата и Ллейтона в официальных матчах), а потом в ничего не решающем матче Марат уступил Уэйну Артурсу — 3-6, 2-6.Сыграв после этого несколько турниров в помещении неудачно, в ноябре Марат впервые играл в финале Мастерса в Париже, где в четырёх сетах в борьбе уступил первой ракетке мира Андре Агасси — 6-7(1), 2-6, 6-4, 4-6. Закончил сезон на 23-м месте в рейтинге.

2000 год Сафин начал ни шатко ни валко, вылетев пять раз подряд в первом раунде (в том числе на Australian Open, где, проиграв в довольно скандальном матче первого круга с южноафриканцем Грантом Стаффордом 6-7(4), 4-6, 1-6, Марат был оштрафован на 2000 долларов за нежелание бороться)[10]. В начале марта выходит наконец в полуфинал турнира в Копенгагене. За три месяца от начала сезона Марат выиграл всего пять матчей, включая один на Кубке Дэвиса против сборной Бельгии. На турнире в Барселоне Марат обыграл двух теннисистов из топ-10: (Николоса Лапентти и Магнуса Нормана) и вышел в финал, где обыграл недавно победившего его на Кубке Дэвиса Хуана Карлоса Ферреро — 6-3, 6-3, 6-4 и завоевал чемпионский титул. Дела Сафина пошли в гору. На следующей неделе он выиграл титул на Мальорке. В мае Сафин, принимая участие в Мастерсе в Гамбурге, смог выйти в финал турнира, где, проведя на корте почти пять часов, впервые за карьеру проиграл бразильцу Густаво Куэртену на тай-брейке решающей партии — 4-6, 7-5, 4-6, 7-5, 6-7(3).

На Открытом чемпионате Франции Марат впервые выходит в четвертьфинал, где во второй раз не смог одолеть битого в Барселоне Магнуса Нормана — 4-6, 3-6, 6-4, 5-7. Благодаря этому он впервые в рейтинге поднимается в Топ-10. После неудачного выступления на Уимблдонском турнире, где Марат во втором круге уступил чеху Мартину Дамму, летом на американском харде Марат вновь показывает теннис высшего класса. В начале августа Марат в четвертьфинале в Торонто сумел победить Пита Сампраса со счётом 6-4, 3-6, 7-6(10) и в итоге впервые выиграл турнир серии Мастерс, в финале легко победив теннисиста из Израиля Харела Леви — 6-2, 6-3. На следующем турнире серии Мастерс в Цинциннати Марат в третьем раунде уступил французу Фабрису Санторо 1-6, 6-7(3), а незадолго перед Открытым чемпионатом США принял участие на турнире в Индианаполисе, где в финале уступил Густаво Куэртену 6-3, 6-7(2), 6-7(2).

На Открытом чемпионате США Сафин достигает одного из самых главных успехов в своей карьере. Преодолев трудности в первых кругах, Марат разыгрался и, выйдя на полуфинальный матч с прошлогодним финалистом — американским ветераном-великаном Тоддом Мартином (он на десять лет старше и на пять сантиметров выше 193-сантиметрового Сафина, которому в то лето было 20), одержал победу в трёх сетах. А в финале против Пита Сампраса, буквально уничтожил его — 6-4, 6-3, 6-3 без единой потери подачи, отыграв два брейк-пойнта. Идеально выверенные удары по линиям и всего 12 невынужденных ошибок за матч. Сафин не только переигрывал соперника на задней линии, но и имел превосходство в подаче (на 12 эйсов у Марата пришлись всего две двойные ошибки, в то время как аналогичные показатели Сампраса — 8 и 4). Таким образом, Сафин завоевал первый для себя титул на турнирах серии Большого шлема, став вторым россиянином, которому покорилось это достижение.

После успеха в Нью-Йорке Марат сразу отправился в Ташкент, где тоже выиграл титул, в финале одолев итальянца Давиде Сангвинетти 6-3, 6-4. Выиграв в середине сентября в Ташкенте свой 5-й титул в году, Марат Сафин впервые возглавил чемпионскую гонку[11]. На Олимпийских играх Марат дебютировал в этом году в Сиднее. В первом же раунде ему достался один из самых неудобных для него соперников — француз Фабрис Санторо, и Сафин уступил 6-1, 1-6, 4-6. В октябре на Кубке Кремля Сафин доходит до полуфинала. На другом российском турнире в Санкт-Петербурге Сафину удается завоевать свой 6-й титул в этом году и 7-й за карьеру (в финале он одолел словака Доминика Хрбаты — 2-6, 6-4, 6-4). Это позволило Сафину впервые в карьере официально возглавить рейтинг теннисистов-профессионалов, став на тот момент самой молодой первой ракеткой в истории тенниса (правда, уже в следующем году этот титул у Марата отнял австралиец Ллейтон Хьюитт). Он стал вторым россиянином после Евгения Кафельникова, кому покорилось это достижение.

Марат Сафин за 3 недели до окончания сезона во второй раз вышел на первое место в АТР Champions Race-2000. Своего ближайшего преследователя бразильца Густаво Куэртена россиянин опережал на 20 очков. Перед итоговым турниром года в Лиссабоне на Мастерсе в знаменитом зале «Берси» в Париже многие ждали финал Сафин — Куэртен. Марат действительно второй год подряд пробился в финал в Париже, в полуфинале за 52 минуты разгромив испанца Хуана Карлоса Ферреро — 6-2, 6-2, в то время как бразилец зачехлил ракетку, проиграв в полуфинале два упорнейших тай-брейка Марку Филиппуссису. В финале россиянин победил австралийца 3-6, 7-6(7), 6-4, 3-6, 7-6(8) и выиграл этот престижный турнир. Таким образом, на Итоговый турнир года Марат отправляется в статусе первой ракетки мира с небольшим отрывом от Куэртена.

На дебютном для себя итоговом турнире в Лиссабоне Марат на групповом этапе побеждает испанца Алекса Корретху — 6-7(6), 7-5, 6-3, и Ллейтона Хьюитта — 6-4, 6-4, но проигрывает Питу Сампрасу — 3-6, 2-6. Несмотря на это, Марат выходит в полуфинал, где его соперником стал Андре Агасси. Для того чтобы обеспечить себе звание первой ракетки мира по итогам года, Марату достаточно было обыграть американца и выйти в финал. Но этого не произошло — в полуфинале Марат уступил Агасси — 3-6, 3-6. Его сопернику за звание первой ракетки мира, Густаво Куэртену теперь необходимо было выиграть турнир. Впервые в истории тенниса судьба звания первой ракетки мира решалась в последнем матче сезона, что является уникальным случаем и не повторено по сей день. Победив в финале Андре Агасси — 6-4, 6-4, 6-4, Куэртен не позволил 20-летнему Марату Сафину стать самым молодым в истории лидером мирового рейтинга по итогам года. Несмотря на это, сезон-2000 стал для россиянина великолепным. Он завоевал 7 титулов, стал на несколько недель первой ракеткой мира. Соотношение побед и поражений у Марата в этом году — 73-27. Марат выполнил 921 эйс, что было лучшим показателем среди всех теннисистов в 2000 году — и всё это в 20 лет.

2001-03: Первый финал в Австралии и победа в кубке Дэвиса

В 2001 Марат ещё дважды (на 4 и 3 недели) возглавлял рейтинг ATP, доведя свой общий счет до 9 недель на вершине. На Открытом чемпионате Австралии Марат в четвёртом раунде проиграл Доминику Хрбаты 2-6, 6-7(6), 4-6. После Австралии вышел в четвертьфинал в Милане. В начале марта в Дубае доходит до финала, но в полуфинале турнира против шведа Томаса Юханссона повредил спину и, пусть в том матче Марат победил, финал против Хуана Карлоса Ферреро он не доиграл, а потом из-за последствий травмы долго не мог играть в полную силу[12]. В мае на неофициальном Командном кубке мира в составе сборной России смог дойти до финала. На Открытом чемпионате Франции в третьем раунде ему достался неудобный для него француз Санторо и Марат в итоге проиграл 4-6, 4-6, 6-4, 6-0, 1-6. Летом впервые в карьере Марат выходит в четвертьфинал Уимблдонского турнира, где в четырёх сетах уступил будущему чемпиону хорвату Горану Иванишевичу 6-7(2), 5-7, 6-3, 6-7(3).

В августе сыграл полуфинал турнира в Индианаполисе. Затем Марат защищал свой прошлогодний титул на Открытом чемпионате США. Дойдя до полуфинала, он уступил прошлогоднему сопернику по финалу Питу Сампрасу 3-6, 6-7(5), 3-6. Защитить титулы ему удаётся на турнирах в Ташкенте, где в финале легко одолел Евгения Кафельникова 6-2, 6-2, и в Санкт-Петербурге, где поочерёдно побеждает Горана Иванишевича, Евгения Кафельникова и в финале — немца Райнер Шуттлера. Но Марат не смог защитить свой прошлогодний титул на Мастерсе в Париже, в третьем раунде уступив шведу Андреасу Винчигуэрре 4-6, 4-6. В итоге россиянин не попал в восьмёрку лучших и сезон закончил на 11 месте в рейтинге ATP.

Сезон 2002 года Марат начал отлично — попаданием в финал Открытого чемпионата Австралии, по пути к этому финалу одолев соотечественника Михаила Южного и двух игроков мировой элиты — Пита Сампраса и Томми Хааса. Но стать двукратным чемпионом турниров «Большого шлема» Марату тогда не удалось — в финале, фаворитом которого считался Марат, он терпит поражение от шведского теннисиста Томаса Юханссона 6-3, 4-6, 4-6, 6-7(4). Решающий матч проходил в день 22-летия российского теннисиста, который, получается, сам себя лишил подарка. В послематчевом интервью россиянин сослался на нервное истощение, которое стало причиной его неудачи.

Весной Марат впервые доходит до четвертьфинала Мастерса в Майами. На грунте выступает удачно, но без завоёванных титулов — на турнире в Эшториле в четвертьфинале он проиграл финну Яркко Ниеминену, в четвертьфинале Мастерса в Монте-Карло — испанцу Карлосу Мойе. На Мастерсе в Гамбурге обыгрывает итальянца Давиде Сангвинетти, испанца Альберто Мартина, аргентинца Хуана Игнасио Челу, Ллейтона Хьюитта (№ 1 в мире на тот момент) и в полуфинале — испанца Томми Робредо, но в финале ничего не смог противопоставить швейцарцу Роджеру Федереру — 1-6, 3-6, 4-6. Для Федерера это был первый выигранный турнир серии Мастерс в его карьере. На командном кубке мира второй год подряд доводит команду России до финала турнира. В решающем матче из-за небольшой травмы, чтоб не рисковать перед Открытым чемпионатом Франции, снимается в середине матча с Хосе Акасусо, таким образом, дав победить сборной Аргентины[13].

На Открытом чемпионате Франции Марат впервые доходит до полуфинала, но там безнадёжно проигрывает Хуану Карлосу Ферреро — 3-6, 2-6, 4-6. На Уимблдонском турнире во втором раунде россиянин, будучи № 2 в мире, сенсационно проиграл № 64 бельгийцу Оливье Рохусу 2-6, 4-6, 6-3, 6-7(1). Летом на Мастерсе в Торонто доходит до четвертьфинала. На Открытом чемпионате США Марат во втором круге в трёх сетах проиграл бразильцу Густаво Куэртену — 4-6, 4-6, 5-7. Таким образом, Сафин потерял даже теоретические шансы стать первой ракеткой мира по итогам года. Сафин не защитил свой титул в Ташкенте, в четвертьфинале уступив тайцу Парадорну Шричапхану — 3-6, 6-7(5). В сентябре Марат помог сборной России одолеть сборную Аргентины — 3-2 — и попасть в финал Кубка Дэвиса. Сафин выиграл обе одиночные встречи — против Хуана Игнасио Чела и Давида Налбандяна. В октябре в четвертьфинале Кубка Кремля впервые в карьере побеждает Роджера Федерера — 7-5, 6-4. Но в полуфинале неожиданно уступает французу Полю-Анри Матьё — 6-7(3), 4-6, который в том году и стал чемпионом. На турнире в Лионе в четвертьфинале в трёх сетах уступил Густаво Куэртену — 5-7, 6-4, 6-7(3). Таким образом, несмотря на то, что Марат выиграл первые три матча у Куэртена, бразилец ответил четырьмя победами подряд, и общий счет их встреч стал 4-3 в пользу бразильца. Больше они в официальных матчах не встречались.

В ноябре Сафин выиграл первый и единственный турнир в том году, победив на турнире Мастерс в Париже. В полуфинале обыграл Карлоса Мойю — 7-5, 7-6(4), а в финале — первую ракетку мира австралийца Ллейтона Хьюитта 7-6(4), 6-0, 6-4. Марат очень неудачно сыграл на Итоговом турнире в Шанхае, проиграв не только Карлосу Мойе и Ллейтону Хьюитту, но и Альберту Косте, который очень плохо играл в зале. Оставшись за бортом полуфинала, Марат тем не менее обеспечил себе третье место в рейтинге АТР по итогам года.

В конце ноября Сафину ещё раз предстоит вернуться в счастливый для себя Париж, чтобы уже сыграть в финале Кубка Дэвиса в составе сборной России. Встреча состоялась на грунтовом покрытии, и Сафину со сборной России удалось впервые завоевать самый престижный командный кубок в теннисе, победив сборную Франции — 3-2, правда, героем того финала стал не Сафин, а Михаил Южный, победивший именно в пятой, решающей встрече. Марат вместе с Евгением Кафельниковым в пяти сетах проиграли пару, но выиграл оба доверенные ему одиночные матчи — против своего «обидчика» на Кубке Кремля Поля-Анри Матьё 6-4, 3-6, 6-1, 6-4 и Себастьяна Грожана 6-3, 6-2, 7-6(11).

Сезон 2003 года у Марата был испорчен из-за проблем со здоровьем. На четвертьфинал разогревочного перед Открытым чемпионатом Австралии турнира в Сиднее против будущего его победителя Ли Хён Тхэка лучший теннисист России не смог выйти из-за травмы правого плеча[14], а провести матч третьего раунда первого в сезоне турнира серии Большого шлема против немца Райнера Шуттлера (который потом сенсационно попал в финал турнира) ему помешала травма запястья. В середине февраля впервые после перерыва вышел на корт в Роттердаме, где жребий свел Марата с Евгением Кафельниковым уже во втором раунде, и впервые с 1999 года победу в их очных встречах одержал Кафельников 6-4, 6-7(5), 4-6. В четвертьфинале Кубка Дэвиса против сборной Аргентины Сафин на тренировке уже в Аргентине поскользнулся и серьёзно подвернул правую лодыжку, поэтому был запасным. Без Марата сборная России на выезде проиграла аргентинцам по всем статьям — 0-5.[15].

В апреле Сафин играл в финале турнира в Барселоне, по пути одолев Гаудио и Ферреро, но не доиграл его (против Карлоса Мойи 7-5, 2-6, 2-6, 0-3, отказ).
После этого относительного успеха россиянин принял участие в турнире в Валенсии, но в первом же раунде уступил аргентинцу Франко Скильяри в трёх сетах — 4-6, 7-5, 2-6. Одним проигрышем дело не законилось — Марат усугубил полученную на Открытом чемпионате Австралии травму кисти руки, поэтому был вынужден пропустить не только Открытый чемпионат Франции, но и Уимблдонский турнир.

На корт он вернулся в конце июля на турнире в Лос-Анджелесе, но возвращением это назвать нельзя — в матче против малоизвестного теннисиста из Индии Пракаша Амритража, уступая 3-5 в первом сете, Марат снялся, поняв, что поспешил с возвращением на корт. Таким образом, россиянин пропустил и Открытый чемпионат США, вернувшись в строй только в начале октября на родной Кубок Кремля в Москве, где в первом же круге уступил Уэйну Блэку 4-6, 7-6(5), 4-6. После Москвы проиграл ещё три матча подряд на турнирах и, учитывая апрельское поражение от Мойи в Барселоне, Марат проиграл на турнирах ATP в итоге семь матчей подряд. Марат не поехал защищать свой титул в Париже, упав в рейтинге в конец сотни.

2004-05: Успех в Австралии

Оказавшись на непривычном для себя 86-м месте в рейтинге АТР, Марат не попадает в «посев» на Открытом чемпионате Австралии. Добравшись до четвертьфинала, Марат, которому в день матча исполнилось 24 года, в драматичном 5-сетовом поединке победил первую ракетку мира американца Энди Роддика 2-6, 6-3, 7-5, 6-7(0), 6-4. В полуфинале соперником россиянина был 33-летний Андре Агасси — четырёхкратный победитель австралийского чемпионата, который выиграл на этом турнире уже 26 матчей подряд, причём в 13 последних отдал всего 1 сет. Россиянин выиграл почти четырёхчасовой матч и прервал победную серию Агасси. В финале соперником Марата был швейцарец Роджер Федерер. Равная борьба в финале была только в первом сете, но, проиграв тай-брейк, Сафин практически доигрывал матч 6-7(3), 4-6, 2-6 Несмотря на поражение, этот турнир Марат может занести себе в актив: в рейтинге он поднялся с 86-го места на 35-е.

После удачного выступления в Австралии, Марат в составе сборной России в начале февраля в Минске выступил в первом круге Кубка Дэвиса. Уставший Сафин, не приспособившись толком к быстрому минскому корту и к смене часовых поясов, в первый день уступил Максиму Мирному 6-7(3), 6-7(5), 6-1, 6-4, 9-11. Общий итог матча — 3-2 в пользу белорусов. После этого на харде Марат играл неудачно. Правда, не везло и со жребием. По-прежнему будучи «несеянным», Марат в Дубае уже в первом круге встретился с Федерером и снова проиграл 6-7(2), 6-7(4), а на турнире серии Мастерс в Индиан-Уэллсе во втором круге не смог ещё раз обыграть Энди Роддика 6-7(6), 2-6. Весной, перейдя на грунт, Марат дошёл до финала в Эшториле, но впервые в карьере уступил там аргентинцу Хуану Игнасио Челе 7-6(2), 3-6, 3-6, а неделю спустя дошёл до полуфинала Мастерса в Монте-Карло, где уступил другому аргентинцу — Гильермо Кории 4-6, 6-1, 3-6.

В середине апреля Марат поменял тренера. Новым тренером Сафина стал швед Петер Лундгрен, который до декабря 2003 года в течение трёх лет работал с первой ракеткой мира швейцарцем Роджером Федерером. Перед началом Открытого чемпионата Франции Марат жаловался на плохую форму, намекал, что может даже сняться с турнира, но в итоге выступил на турнире. На Roland Garros дошёл до четвёртого раунда, где проиграл аргентинцу Давиду Налбандяну 5-7, 4-6, 7-6(5), 3-6. Травяной сезон Марат вообще провалил, проиграв в первом раунде в Халле и на Уимблдонском турнире тогда ещё малоизвестному соотечественнику Дмитрию Турсунову — 6-4, 5-7, 3-6, 6-71. Уступив Турсунову, Марат сгоряча заявил, что ненавидит траву и ещё подумает, приезжать ли в Лондон снова. Правда, позже Марат извинился за эти высказывания[16].

На Мастерсе в Цинциннати в августе россиянин дошёл до четвертьфинала, но уступил Ллейтону Хьюитту. Сафин вылетел во втором раунде и на второй для себя Олимпиаде, уступив испанцу Фелисиано Лопесу 6-7(4), 3-6. Затем Сафин впервые в своей карьере проиграл в первом раунде на Открытом Чемпионате США, потерпев поражение от 30-летнего шведа Томаса Энквиста 6-7(5), 4-6, 6-3, 3-6. Осенью дела наладились: сначала Марат впервые за два года выиграл титул ATP, победив в Пекине. Потом помог сборной России выиграть Квалификационный матч за место в Мировой группе-2005 против Таиланда со счетом 5-0. Через неделю Марат играл на турнире в Бангкоке, в полуфинале в равной битве уступив Энди Роддику 6-7(1), 7-6(0), 6-7(2). В конце октября набравший идеальную форму Марат сделал почти невозможное — выиграл два подряд осенних Мастерса в европейских залах — в Мадриде и в Париже, причём в Париже победил уже третий раз, повторив таким образом рекорд Бориса Беккера. Правда, в этих турнирах не участвовал Федерер. С Федерером Марат сыграл на итоговом турнире года . Проиграв Роддику, но победив Гильермо Корию и Тима Хенмена, Марат вышел в полуфинал турнира, где и встретился с Федерером. Марат уступил Федереру в полуфинале 3-6, 6-7(18), причём по ходу тай-брейка, который продолжался 25 минут, россиянин сумел отыграть 7 матч-пойнтов. В итоге этот тай-брейк стал повторением рекорда по продолжительности в мужском одиночном разряде за всю историю тенниса. Ранее счет 20-18 был зафиксирован в 1973 году на Уимблдоне в матче Бьорна Борга и Премжита Лалла, а также в 1993 году на US Open во встрече Горана Иванишевича и Даниэля Нестора. Сезон закончил на 4 месте в рейтинге ATP.
Новый сезон Марат начал на Кубке Хопмана, где сборная России не вышла из группы, а сам Марат выглядел неубедительно, проиграв все свои матчи немцу Томми Хаасу, аргентинцу Гильермо Кории и итальянцу Давиду Сангинетти. Но на Открытом чемпионате Австралии Марат показал, что набрал отличную форму. На Австралийском чемпионате 2005 года, в отличие от аналогичного турнира годичной давности, Сафин приехал в статусе четвёртой ракетки, так что сильных соперников на старте получить не мог. В первом раунде ему в соперники выпал 17-летний серб Новак Джокович, дебютант турниров Большого шлема, который тогда сумел взять у Марата лишь три гейма — 6-0, 6-2, 6-1. Затем были обыграны Богдан Улиграх,Марио Анчич, Оливье Рохус и в четвертьфинале словак Доминик Хрбаты. В полуфинале Марат Сафин побеждает Роджера Федерера в невероятном по сложности пятисетовом матче. Федерер имел матчбол на своей подаче на тай-брейке четвёртого сета, но Сафин не дрогнул, обведя вышедшего к сетке лидера мирового рейтинга свечой. Позже Сафин назвал этот матч боём «теннисных умов». Победа Сафина положила конец победной серии Федерера против теннисистов из первой десятки, состоящей из 26 матчей. В финале Сафин противостоял хозяину соревнований Ллейтону Хьюиту. Благодаря успешной игре и реализации брейк-пойнтов (4 из 11), Марат побеждает со счетом — 1-6, 6-3, 6-4, 6-4 и становится обладателем второго титула Большого шлема за последние 5 лет. В тот момент никто ни за что бы не поверил, что для россиянина тот титул станет последним одиночным титулом в его карьере. После победы на Открытом чемпионате Австралии 2005 года Сафин заявил, что своим удачным выступлением он обязан присутствию своего нового тренера Петера Лундгрена: «Я не верил в себя, пока не начал работать с Петером».

Все предположения, что Сафин наконец-то начнёт играть стабильно, не подтвердились — он проигрывал на ранних стадиях семи турниров, проходивших с февраля по июнь. То, что Марат с февраля играет с тяжёлой травмой колена, стало известно только позже. В июне 2005 после неудачи на Открытом чемпионате Франции, где в четвёртом круге Марат потерпел обидное поражение от испанца Томми Робредо 5-7, 6-1, 1-6, 6-4, 6-8, теннисист выступает на травяном турнире в Халле, где доходит до финала, в котором проигрывает Федереру 4-6, 7-6(6), 4-6. Кроме того, Сафин второй раз за карьеру сыграл в один день в двух финалах — в одиночном и парном разрядах (в парном финале Марат вместе со шведом Йоахимом Юханссоном проиграли тоже Федереру, который играл в паре со своим соотечественником Ивом Аллегро 5-7, 7-6(6), 3-6) (впервые это произошло в Санкт-Петербурге в 2001 году). На Уимблдонском турнире проходит в третий раунд (проиграл в трёх сетах испанцу Фелисиано Лопесу 4-6, 6-7(4), 3-6). В августе принимает участие в турнире в Цинциннати, но после проигрыша в четвертьфинале американцу Робби Джинепри 2-6, 3-6, Марат был вынужден досрочно завершить сезон из-за травмы колена.

2006-07: Попытки вернуться в элиту и второй Кубок Дэвиса

Серьёзная травма колена воспрепятствовала продвижению Марата в рейтинге ATP. А так как Марат пропустил не только Открытый чемпионат США-2005, но и турниры серии Мастерс в Мадриде, Париже и Открытый чемпионат Австралии-2006, действующим чемпионом которых он являлся, то после чемпионата Австралии в рейтинге скатился на 50-е место. На корт вернулся в конце февраля в Дубае, где вышел только во второй раунд. Россиянин весной участвовал в грунтовом турнире в Валенсии, где впервые за сезон пробился в полуфинал (проиграл испанцу Николасу Альмагро 2-6, 6-2, 4-6). В игре Марата не было стабильности и он часто проигрывал в первых же раундах турниров, в том числе и на Открытом чемпионате Франции, проиграв чилийцу Фернандо Гонсалесу 3-6, 6-1, 3-6, 1-6. Ему же Сафин уступил и на Уимблдонском турнире в матче второго раунда.

В августе на турнире в Вашингтоне Сафин во второй раз за сезон дошёл до полуфинала турнира ATP, обыграв в том числе игрока первой Топ-10 американца Джеймса Блейка, но в полуфинале проиграл французу Арно Клеману 6-7(5), 6-7(4), который и выиграл турнир. Марат не сумел защитить рейтинговые очки, начисленные ему в прошлом году за выход в четвертьфинал Цинциннати, и оказался за пределами Топ-100 мирового рейтинга, впервые с 1998 года. Опустившись до 104 места в рейтинге, он расстался со своим тренером Петером Лундгреном. На Открытом Чемпионате США Марат Сафин взял прекрасный старт, выиграв во втором раунде у четвёртого сеянного Давида Налбандяна в 5-сетовом матче 6-3, 7-5, 2-6, 3-6, 7-6(6). Находясь на 104-м месте в мировой классификации, Марат впервые за восемь лет обыграл соперника, который стоит ровно на 100 позиций выше. Как бы то ни было, этот взлёт тоже долго не продлился: в четвёртом раунде Сафин проиграл немцу Томми Хаасу, тоже в пяти сетах 6-4, 3-6, 6-2, 2-6, 6-7(5).

В сентябре в рамках Кубка Дэвиса российская сборная одержала победу над сборной США со счетом 3-2 и забронировала себе место в финале. Во многом благодаря Марату, который в первый день неожиданно легко обыгал Энди Роддика 6-4, 6-3, 7-6(5). На турнире в Таиланде остановить россиянина в полуфинале смог Джеймс Блейк 6-3, 4-6, 6-7(3), который на следующий день завоевал титул победителя турнира. В октябре Сафин играл в финале Кубка Кремля, в котором уступил первой ракетке России Николаю Давыденко со счётом 4-6, 7-5, 4-6. На Мастерсах в Мадриде и Париже он выходит в четвертьфинал. Сезон закончил на 26 месте в рейтинге ATP.

В декабре 2006 года состоялась финальная встреча Кубка Дэвиса, в которой встречались команды России и Аргентины. Проиграв в первый день Давиду Налбандяну 4-6, 4-6, 4-6, Марат и Дмитрий Турсунов в паре легко выигрывают матч у Налбандяна и Агустина Кальери — 6-2, 6-3, 6-4. 3 декабря Сафин одержал верх над Хосе Акасусо в решающем матче со счетом 6-3, 3-6, 6-3, 7-6(5) и принёс сборной России звание победителей кубка Дэвиса во 2-й раз (общий счет финала — 3-2). Несмотря на относительно неудачный год, победа в Кубке Дэвиса за свою страну была успешным возвращением Сафина в 2006 году. Кроме того, в 2006 году на счету у Сафина 7 побед (при семи поражениях) над представителями первой рейтинговой десятки — Сафин победил Багдатиса, Налбандяна, Роддика, Блэйка, Гаудио и Давыденко (дважды). Больше побед над представителями первой рейтинговой десятки в 2006 году было только у Федерера (19), Надаля (10) и Блэйка (8). Сезон он заканчивает на 26-м месте в рейтинге. Так как в 2006 теннисист был вынужден пропустить турнир Australian Open из-за травмы, то в 2007 этот турнир стал первым чемпионатом для Сафина с тех пор, как он завоевал титул в 2005. Марат добрался до третьего круга, где встретился с американцем Энди Роддиком и проиграл в напряжённом матче, который длился 3 часа 6-7(2), 6-2, 4-6, 6-7(2). Сезон-2007 Марат Сафин продолжил неплохо — четвертьфиналом в Сан-Хосе, полуфиналом в Лас-Вегасе, где он уступил набиравшему ход Ллейтону Хьюитту. В феврале Марат Сафин принимал участие в Кубке Дэвиса в составе сборной России, которая выиграла матч против команды Чили на территории соперника — 3-2. Марат в трёх сетах выиграл «одиночку» у Николаса Массу, но проиграл в трёх сетах пару и «одиночку» Фернандо Гонсалесу. Однако затем у Марата началась чёрная полоса. Провалившись на супертурнирах в Индиан-Уэллсе и Ки-Бискейне (в обоих турнирах проиграл в первой же игре), он затем пару недель не выступал из-за травмы. Но в апреле на Кубке Дэвиса Марат показал просто фантастический теннис, выиграл решающий поединок за сборную в четвертьфинальном матче против Франции, в трёх сетах разгромив Поля-Анри Матьё со счётом 7-6(3), 6-3, 6-2. Грунтовой сезон Марат откровенно провалил. Сафин безуспешно пробовал форсировать подготовку к Roland Garros, так и не набрал весной хорошую физическую форму и поэтому, приняв участие в четырёх грунтовых турнирах за пять недель, Сафин выиграл всего три матча из семи, ни разу не сумев преодолеть барьер второго круга. И на Открытом чемпионате Франции Сафин оступился уже во втором круге — россиянин проиграл сербу Янко Типсаревичу в трех сетах — 4-6, 4-6, 5-7, после чего очень долго не мог обрести уверенность в себе. Летом после Уимблдонского турнира, где Марат Сафин в третьем раунде в трёх сетах проиграл Федереру 1-6, 4-6, 6-7(4), он стал сотрудничать с новым тренером аргентинцем Эрнаном Гуми, но результаты в этом году так и не пришли. В августе вышел в четвертьфинал в Лос-Анджелесе и Вашингтоне, затем Марат проиграл во втором раунде Открытого чемпионата США малоизвестному тогда швейцарцу Станисласу Вавринке 3-6, 3-6, 3-6. После этого поражения Марат решил взять паузу и в качестве релаксации отправился в экспедицию в Гималаи. Вернувшись с гор, принял участие на Кубке Кремля, где в одиночном разряде проиграл во втором раунде Игорю Андрееву 4-6, 4-6, зато в парном разряде вместе с Дмитрием Турсуновым выиграл титул. Это второй и последний титул Марата в парном разряде. Проиграв в первом раунде в Мадриде Иво Карловичу 3-6, 4-6, Марат решил досрочно закончить сезон из-за усталости и плохой физической формы. Не принял участие в полуфинале и финале Кубка Дэвиса, где сборная России в гостях проиграла американцам. Впервые с 1998 года Сафин не играл ни в одном финале турниров ATP.

2008-09: Завершение карьеры

В 2008 году на Открытом чемпионате Австралии Марат во втором круге проиграл в пяти сетах Маркосу Багдатису 4-6, 4-6, 6-2, 6-3, 2-6. На Кубке Дэвиса Марат из-за травмы икроножной мышцы и гриппа не играл, что и погубило его набранную за зиму хорошую физподготовку. На Кубке Дэвиса Марат победил чеха Томаша Бердыха, причём впервые в своей карьере выиграл пятисетовый поединок, уступая 0-2 по партиям 6-7(5), 4-6, 6-3, 6-2, 6-4. Россия победила Чехию со счетом 3-2 и вышла в полуфинал. До конца апреля проигрывал на всех турнирах в первых раундах. На турнире в Мюнхене впервые в сезоне вышел в четвертьфинал. Впервые за 10 лет Сафин сыграл на турнире в квалификации в Гамбурге. Квалификациию Сафин прошёл и дошёл в итоге до третьего раунда, где проиграл Карлосу Мойе. На Открытом чемпионате Франции по теннису проиграл во втором раунде Николаю Давыденко в трёх сетах 6-7(4), 2-6, 2-6, а на траве в Лондоне проиграл во втором раунде, таким образом не попав на Олимпиаду в Пекине из-за низкого рейтинга.

На Уимблдонском турнире, выдав впечатляющую серию побед над Фабио Фоньини, Новаком Джоковичем, Андреасом Сеппи, Станисласом Вавринкой и находившемся тогда в превосходной форме Фелисиано Лопесом, в полуфинале в трёх сетах проиграл Федереру 3-6, 6-7(3). Марат стал первым россиянином, пробившимся в полуфинал самого легендарного теннисного турнира (в 1973 году Александру Метревели удалось дойти до финала).[17]. Таким образом, Сафин вошёл в клуб теннисистов, которые смогли выйти в полуфинал на всех 4-х турнирах серии Большого шлема. В августе вышел в четвертьфинал в Лос-Анджелесе. На Открытом чемпионате США во втором раунде проиграл Томми Робредо 6-4, 6-7(4), 4-6, 0-6.

В октябре Марат дошёл до финала на Кубка Кремля в Москве, где в том числе в четвертьфинале обыграл своего соотечественника Николая Давыденко 7-6(5), 4-6, 6-4. Но в решающем матче Марат неожиданно уступил Игорю Куницыну 6-7(6), 7-6(4), 3-6. Марат потом проиграл на Мастерсе в Париже в первом же круге аргентинскому грунтовику Хуану Монако со счетом 0-6, 6-74. После проигрыша Марат заявил, что уже подумывает о завершении карьеры, и, возможно, в 2009 году на корт уже не вернётся. «Этот сезон может оказаться последним!» — заявил Сафин после проигрыша Монако. Хотя 9 раз он проигрывал в первых кругах, тем не менее в сезоне имеет нейтральный баланс побед и поражений — 24:24 — во многом благодаря полуфиналу на Уимблдоне и финалу на Кубке Кремля. Сезон закончил на 31 месте в рейтинге ATP.

Сафин решил, что финал на турнире Кубка Кремля и проигрыш Монако в первом раунде на любимом «Берси» со счетом 0-6 — не самое лучшее прощание. В январе принял участие в кубке Хопмана, где в первый и последний раз в карьере играл в миксте со своей сестрой Динарой. В финале Сафины уступили команде Словакии. На Открытом чемпионате Австралии Марат легко в трёх сетах одолел двух не очень сильных игроков из Испании — Ивана Наварро и Гильермо Гарсия-Лопеса, но в третьем раунде, где встретился с Роджером Федерером, Марат уже сам уступил без вариантов в трёх сетах, по ходу тай-брейка в третьем сете повздорив с судьей 3-6, 2-6, 6-7(5).

В феврале в Дубае Марат вышел в полуфинал в парном разряде вместе с испанцем Давидом Феррером. В начале марта на Кубке Дэвиса в первом раунде Сафин помог сборной России одолеть сборную Румынии на выезде в зале, где вместе с Дмитрием Турсуновым в пяти сетах проиграли пару, зато в одиночной встрече одолел в трёх сетах Виктора Кривого и сборная России выиграла — 4-1. На пресс-конференции после игры Марат сказал: «Ещё посмотрю, уходить или нет!»[18]. Несмотря на неуверенные выступления на турнирах весной, 21 апреля Марат Сафин впервые с января 2006 года вошёл в первую двадцатку мирового рейтинга и три недели находился на 20-м месте. На Открытом чемпионате Франции во втором раунде Сафин уступил французу Жосселену Уанна 6-7(2), 6-7(4), 6-4, 6-3, 8-10. По ходу турнира Марат заявил, что принял решение и точно уходит из тенниса.

На Уимблдонском турнире россиянин в первом раунде проиграл малоизвестному американцу Джессу Левайну со счетом 2-6, 6-3, 6-7(4), 4-6, здорово упав в рейтинге. В июле в Лос-Анджелесе Марат впервые в сезоне дошёл до четвертьфинала турнира ATP. На Открытом чемпионате США Марат проиграл в первом же раунде австрийцу Юргену Мельцеру 6-1, 4-6, 3-6, 4-6, таким образом завершив свои выступления на турнирах Большого Шлема. На турнире в Пекине Марат дошёл до четвертьфинала, где без борьбы проиграл Рафаэлю Надалю — 3-6, 1-6. Хорошо выступил на своем последнем турнире в России в Санкт-Петербурге, дойдя до полуфинала, где в 3 сетах Марат уступил будущему чемпиону украинцу Сергею Стаховскому 4-6, 6-4, 4-6, упустив скрытый матчбол при счёте 4-4 в решающем сете. На пресс-конференции после игры Марат признал, что нет у него уже ни прежней скорости, ни мотивации, чтобы в долгих и упорных матчах побеждать молодых парней, поэтому и уходит из тенниса[19].

Закончил профессиональную карьеру на турнире Мастерс в Париже, где он выиграл три одиночных титула и Кубок Дэвиса в составе российской сборной в 2002 году. Прощание с Маратом мог оформить француз Тьерри Асьон. Но для трехкратного чемпиона состязания в зале «Берси» Сафина всё в конце концов обошлось — отыграв три матчбола (кстати, все три — эйсами!), Марат вышел во второй раунд 6-4, 4-6, 7-6(3). Но всё-таки матч второго раунда с аргентинцем Хуаном Мартином дель Потро 11 ноября 2009 года стал последним в карьере Марата — 4-6, 7-5, 4-6 за один час и 56 минут. Сафин в заключительном матче в карьере сделал 15 эйсов и допустил одну двойную ошибку, после чего была проведена специальная церемония прощания на Центральном корте в Берси. Многие теннисисты вышли на корт для прощальной церемонии — дель Потро, Новак Джокович, Жиль Симон, Томми Робредо, Фредерико Жиль, Иво Карлович, Альберт Коста, Марк Россе и Юнес Эль-Айнауи. Погас свет, и на большом экране, прикреплённом под потолком в центре зала, был показан видеоролик с фрагментами ярких побед Марата и высказываниями других игроков о нём. После этого президент Федерации тенниса Франции Жан Гашассен вручил россиянину символический ключ от «Берси», где Сафин побеждал трижды. Сафин в короткой речи благодарит всех за то, что они собрались здесь, пожелал всем успехов в дальнейшей карьере. «Сегодня я положил все свои воспоминания, победы и поражения в маленькую коробочку. Дверь закрыта — и надеюсь, откроется другая», — лишь сказал на прощание россиянин.

Рейтинг на конец года

Год Одиночный
рейтинг 		Парный
рейтинг
2009 61 234
2008 29 307
2007 56 171
2006 26 127
2005 12 264
2004 4 170
2003 77 276
2002 3 105
2001 11 85
2000 2 108
1999 24 110
1998 49 451
1997 203 431
1996 445 1 085

Выступления на турнирах

История выступлений на турнирах

История личных встреч

После завершения профессиональной карьеры

Почти сразу же после окончания профессиональной карьеры Марат начал участвовать в выставочных и ветеранских матчах.

Сразу после окончания карьеры Марат Сафин планировал баллотироваться на пост вице-президента Олимпийского комитета России 17 декабря 2009 года[21], однако в итоге он не был избран на эту должность[22].

19 ноября 2010 года Марат Сафин приказом президента Федерации тенниса России Шамиля Тарпищева назначен исполняющим обязанности вице-президента ФТР на общественных началах. В его обязанности вошла работа по проведению международных теннисных турниров на территории России, а также представительство ФТР в международных турах АТР и WTA[23].

В июле 2011 года Марат Сафин принял решение баллотироваться в депутаты Государственной Думы по списку «Единой России». В праймериз «Единой России» Сафин вошёл в число победителей от Нижегородской области[24].

В 2016 году имя Марата Сафина первым среди всех российских теннисистов было включено в списки Международного зала теннисной славы[25].

Интересные факты

 Этот раздел представляет собой неупорядоченный список разнообразных фактов о предмете статьи.
Пожалуйста, приведите информацию в энциклопедический вид и разнесите по соответствующим разделам статьи. Согласно решению Арбитражного комитета Википедии, списки предпочтительно основывать на вторичных обобщающих авторитетных источниках, содержащих критерий включения элементов в список.

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 В этом разделе не хватает ссылок на источники информации.
Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники.
Эта отметка установлена 13 октября 2016 года.
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • Марат Сафин известен своими вспышками эмоций во время матчей. Он сломал невероятное число ракеток, а на Открытом чемпионате Франции по теннису 2004 года во время матча против Феликса Мантильи приспустил свои шорты до бедер после того, как выиграл очередное очко.
  • Марат Сафин — самый высокий игрок (рост — 193 см) в истории АТР, которому удалось стать первой ракеткой мира, а также самый высокий игрок из тех, кто выиграл больше одного турнира Большого Шлема в одиночном разряде.
  • За свою карьеру Марат Сафин из всех победителей турниров Большого шлема, с которыми встречался на корте, не побеждал только Рафаэля Надаля (баланс личных встреч — 0-2), Рихарда Крайчека (0-1), Патрика Рафтера (0-1) и Хуана Мартина Дель Потро (0-1).
  • Несмотря на свою уже знаменитую нестабильность в игре, в период с Уимблдона-2001 по Ролан Гаррос-2002 именно Марат Сафин был самым стабильным игроком в ATP, на этих четырёх турнирах на разных покрытиях доходя как минимум до четвертьфинала.
  • За свою карьеру Марат Сафин славился очень мощной, но далеко не всегда стабильной подачей. Однако Сафин в полуфинале Australian Open-2004 против Андре Агасси установил рекорд — впервые с 1991 года, когда АТР начала собирать подобную статистику, игрок, сделавший 31 эйс (а не 33, как сообщают другие источники), не допустил ни одной двойной ошибки — рекорд, который только на Australian Open-2010 повторил Энди Роддик против Фернандо Гонсалеса. Важно отметить, что и Марат, и Энди Роддик те матчи выиграли[26].
  • Самыми упорными и принципиальными соперниками Сафина были словак Доминик Хрбаты и австралиец Ллейтон Хьюитт, с которыми так до конца и не выяснилось, кто из них сильнее (с обоими игроками ничья — 7:7), а также испанец-одногодок Хуан Карлос Ферреро (и с ним ничья — 6:6).
  • Самые неудобные соперники Марата: Роджер Федерер (личный счет встреч — 2:10), французы Фабрис Санторо (личный счет встреч — 2:7) и Гаэль Монфис (личный счет встреч — 0:4), швед Андреас Винчигьерра (0:4), а также чилиец Фернандо Гонсалес (3:6).
  • Сам Марат ни одного игрока не побеждал по крайней мере десять раз (его главный «клиент» за карьеру был испанец Альберто Мартин — личный счет встреч — 7:0), а единственный человек, обыгравший его самого по крайней мере десять раз — Федерер.
  • Как и несчастливые соперники, были у Марата и несчастливые турниры — Сафин дважды проиграл в финале в Гамбурге, дважды в Australian Open, и дважды — Кубок Кремля, правда, Australian Open с третьей попытки он всё-таки выиграл.

Напишите отзыв о статье "Сафин, Марат Мубинович"

Примечания

  1. ↑ [www.tennis-russia.ru/public/content/files/param_50/fGqHqQ6ef143azpfLe4q22UkLhQnBhbl.pdf Список кандидатов в спортивные сборные команды РФ по теннису на 2011 год]
  2. ↑ [news.sport-express.ru/2009-12-31/338188/ Президент наградил орденами Сафина, Мыскину и Баха] — «Спорт-Экспресс», 31 декабря 2009
  3. ↑ [www.tennis-russia.ru/encyclopedia/i/392 Исланова Рауза Мухамеджановна] в энциклопедии «Российский теннис»
  4. ↑ [www.rferl.org/content/safin-tennis-mosque-tatarstan/24756900.html Marat Safin: From Hell-Raiser To Devout Public Figure] (англ.)
  5. ↑ 1 2 [www.vesti.ru/doc.html?id=325666&cid=380 Биография на сайте vesti.ru] (рус.). Проверено 16 сентября 2014.]
  6. ↑ [tennis.about.com/od/playersmale/a/safingp.htm Marat Safin — Game Profile] (англ.)
  7. ↑ [tennis-group.ru/luchshie-rossijskie-tennisisty/tennisist-marat-safin Марат Сафин]
  8. ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/1998-06-01/14_1/ Вечный рекорд Сафина] — обзор Roland Garros в «Спорт-Экспрессе» 1 июня 1998 года
  9. ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/1999-08-31/1_2/ Марат Сафин стал самым молодым российским победителем за всю историю турниров АТР] — обзор турнира Roland Garros в Бостоне «Спорт-Экспрессе» 31 августа 1999 года
  10. ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2000-01-21/5_5/ Сафина оштрафовали за нежелание бороться] — обзор Australian Open в «Спорт-Экспрессе» 21 января 2000 года
  11. ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2000-09-18/8_1/ Сафин: первый в Ташкенте, первый в мире. Первый в Сиднее?] — обзор в «Спорт-Экспрессе» 18 сентября 2000 года
  12. ↑ [news.sport-express.ru/2001-03-02/8719/ Сафин вышел в финал] — новости в «Спорт-Экспрессе» 2 марта 2001 года
  13. ↑ [news.sport-express.ru/2002-05-25/33690/ Участие Сафина в Открытом чемпионате Франции под вопросом] — новости в «Спорт-Экспрессе» 25 мая 2002 года
  14. ↑ [news.sport-express.ru/2003-01-08/39933/ Сафин повредил плечо] — новости в «Спорт-Экспрессе» 8 января 2003 года
  15. ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2003-04-08/14_2/ Так мы проигрывали лишь трижды] — обзор в «Спорт-Экспрессе» 8 апреля 2003 года
  16. ↑ [news.sport-express.ru/2004-06-25/67629/ Сафин просит прощения у организаторов Уимблдона] — новости в «Спорт-Экспрессе» 25 июня 2004 года
  17. ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2008-11-18/13_2/ Достижения, которых добились в 2008 году игроки, вошедшие по его итогам в первую сотню рейтинга АТР] — итоги сезона в «Спорт-Экспрессе» от 18 ноября 2008
  18. ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2009-03-11/1_4/ Марат Сафин: «Ещё посмотрю, уходить или нет»] — интервью в «Спорт-Экспрессе» от 11 марта 2009
  19. ↑ [www.championat.com/tennis/article-42549.html Сафин: не пишите плохо о спортсменах] — интервью в «Чемпионат.com» 1 ноября 2009 года
  20. ↑ 1 2 3 4 5 Начал турнир с квалификации.
  21. ↑ [news.sport-express.ru/2009-11-20/332119/ Марат Сафин будет баллотироваться на пост вице-президента ОКР]
  22. ↑ [www.olympic.ru/ru/n_news.asp?id=12581&rub=1 Им доверено будущее российского олимпизма] — сайт ОКР, 17 декабря 2009
  23. ↑ [www.juniortennis.ru/news/detail.php?ID=1219647 Марат Сафин становится чиновником] — 19 ноября 2010
  24. ↑ [ria.ru/politics/20110720/404282209.html ЕР и ОНФ заканчивают прием заявок на участие в праймериз]
  25. ↑ [espn.go.com/tennis/story/_/id/17089549/marat-safin-justine-henin-inducted-international-tennis-hall-fame Marat Safin, Justine Henin inducted into International Tennis Hall of Fame]. ESPN. Проверено 17 июля 2016.
  26. ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2004-02-03/15_7/ В матче против Агасси Марат Сафин установил рекорд] — итоги Australian Open-2004 в «Спорт-Экспрессе» 3 февраля 2004 года

Ссылки

  • [www.atpworldtour.com/en/players/wikidata//overview Профиль на сайте ATP]  (англ.)
  • [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid= Профиль на сайте ITF]  (англ.)
  • [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)
  • [damir-hazrat.livejournal.com/57243.html Новый старт великого спортсмена]
  • [www.youtube.com/watch?v=SKSzTGoZM3o Фрагменты финала турнира в Париже 2000 года между Маратом Сафиным и Марком Филиппуссисом на Youtube.com]
  • [tennis.sport-express.ru/reviews/2465/ Марат Сафин: «Найдется сумасшедший, который будет разбивать ракетки лучше»] — интервью в «Спорт-Экспрессе» от 12 ноября 2009
  • [www.abc.es/20091116/deportes-tenis/adios-grande-pudo-mejor-20091116.html Татарский гигант перестанет ломать ракетки] (исп.)
  • [sharpformen.ru/2011/08/08/marat-safin/ Марат Сафин: «Поменьше эмоций»] — интервью журналу SHARP for men


Отрывок, характеризующий Сафин, Марат Мубинович

Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Сафин,_Марат_Мубинович&oldid=81299987»