Сахара

СахараСахара

</tt>

</tt> </tt>

</tt> </tt> </tt> </tt> </tt>

</tt> </tt> </tt> </tt>

Сахара араб. الصحراء الكبرى‎
Спутниковое изображение Сахары из NASA World Wind
23°00′ с. ш. 12°36′ в. д.23° с. ш. 12.6° в. д. / 23; 12.6
Страны	Алжир Алжир Египет Египет САДР САДР Ливия Ливия Мавритания Мавритания Мали Мали Марокко Марокко Нигер Нигер Судан Судан Тунис Тунис
Расположение	Северная Африка
Длина	800-1 200 км
Ширина	4800 км
Климат
Сахара

Саха́ра (араб. الصحراء الكبرى‎, Эс-Сахра-эль-Кубра; фр. Sahara) — крупнейшая жаркая пустыня и вторая, после Антарктической, пустыня на Земле, расположенная на севере Африканского континента. Вытянута примерно на 4800 км с запада на восток и от 800 до 1200 км с севера на юг; имеет площадь около 8,6 млн км² (около 30 % площади Африки, немногим больше площади Бразилии). С запада Сахара омывается Атлантическим океаном, с севера ограничена горами Атлас и Средиземным морем, а с востока — Красным морем. Южная граница пустыни определяется зоной малоподвижных древних песчаных дюн на 16° с.ш., к югу от которой располагается Сахель — переходный регион к Суданской саванне.

Сахара частично захватывает территорию более десяти государств — Алжира, Египта, Западной Сахары, Ливии, Мавритании, Мали, Марокко, Нигера, Судана, Туниса и Чада. Обширные пространства Сахары не заселены, оседлый образ жизни ограничен районами оазисов, долинами рек Нил и Нигер.

Сахара не поддаётся категоризации в рамках одного типа пустыни, хотя преобладающим является песчано-каменистый тип. В составе пустыни различают множество регионов: Тенере, Большой Восточный Эрг, Большой Западный Эрг, Танезруфт, Эль-Хамра, Игиди, Эрг-Шеш, Аравийскую, Алжирскую, Ливийскую, Нубийскую пустыни, пустыню Талак.

Сахара постоянно увеличивается — каждый год пустыня расширяется к югу на 6÷10 км.

Название

Название «Сахара» упоминается с I века н. э. Происходит от слова араб. صَحراء‎ (ṣaḥrāʾ), которое в переводе означает «пустыня», и его множественного числа ṣaḥārā. Кроме того, имеется связь с прилагательным^{[какого языка?]} aṣḥar, имеющим значение «пустынный» с коннотацией красноватого цвета лишённых растительности равнинК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) или, согласно другим источникам, древнеарабским сахра — «красно-коричневая».

Названия некоторых районов Сахары, такие как Танезруфт (юго-запад Алжира) или Тенере (центр Нигера), часто имеют берберское происхождение.

Географические характеристики

Площадь

Разные источники по-разному определяют границы Сахары, из-за чего оценки её площади колеблются. Используются изогиеты 100 и 200 мм, индексы аридности, граница плодоношения финиковых пальм и произрастания травы эспарто на севере, а также другие ботанические признаки на юге. В некоторых источниках восточная граница Сахары проведена по долине Нила (не включаются Аравийская и Нубийская пустыни). В БСЭ приводится диапазон от 6 до 8 млн км². Согласно энциклопедии Британника Сахара занимает площадь около 8,6 млн км², что составляет около 30 % площади Африки. WWF приводит цифру 9,1 млн км², описывая площадь «великой Сахары».

Геология и полезные ископаемые

Сахара располагается на Сахарской плите — северо-западной части древней Африканской платформы. Вдоль центральной части плиты с запада на восток протягивается Центрально-Сахарская зона поднятий, где на поверхность выходит докембрийский кристаллический фундамент: Регибатский массив на западе отделён Танезруфтским прогибом от нагорья Ахаггар, состоящего из чередующихся горстов и грабенов. Далее к востоку простираются массивы Тибести, Эль-Увайнат, Эль-Эглаб, а также западный выступ Нубийско-Аравийского щита (хребет Этбай).

К северу и югу от зоны поднятий находятся Северо-Сахарская и Южно-Сахарская зоны опусканий — прогибы платформы, заполненные фанерозойскими осадочными породами. До середины мела в этих зонах накапливалась континентальная толща, которая позже (в конце мела — начале палеогена) была перекрыта морскими осадками (причём в южной части зоны опусканий морские осадки менее мощны). С эпохи олигоцена море отступило, а древние массивы (особенно Ахаггар и Тибести) испытали сильное поднятие. В Южно-Сахарской зоне опусканий также располагаются плоская синеклиза Таоденни, грабен Гао, Мали-Нигерская синклиза и синеклиза Чад.

Благодаря стабильности платформы формации эры палеозоя остались горизонтальными и мало изменились. В большинстве районов Сахары данные образования были покрыты мезозойскими отложениями, с которыми связаны многие важные водоносные горизонты. В северной части пустыни данные образования также ассоциируются с вытянутыми впадинами и бассейнами: от оазисов западного Египта до шоттов Алжира. Прогиб платформы в южной части пустыни создал крупные бассейны, занятые кайнозойскими озёрами (например, мега-озером Чад и группой озёр Унианга).

На территории Сахары имеются богатые месторождения нефти и газа (Сахарский нефтегазоносный бассейн, включая месторождение Хасси-Месауд), железных (Иджиль) и медных (Акжужт) руд. Месторождения золота, вольфрама, урана и редких металлов связаны с докембрийским фундаментом.

Рельеф

Ландшафт Сахары очень разнообразен. Бо́льшую часть её территории (до 70 %) занимают равнинные глинистые сериры, галечные реги и каменистые плато (хамада) высотой ниже 500 м, опускающиеся до 200 м в прибрежных районах. Горные выступы наиболее высоки в Центральной Сахаре — нагорья Тибести (высочайший пик на территории Сахары — вулкан Эми-Куси, 3415 м) и Ахаггар (гора Тахат, 3003 м). Эти районы несут следы активного вулканизма времён неогена и антропогена и расчленены глубокими долинами (ширина до 30 км, длина до 400 км) с сухими руслами древних рек. Вокруг нагорий протягиваются куэстовые гряды высотой до 1000 м и ступенчатые плато Адрар-Ифорас (до 728 м), Аир (до 1900 м), Эннеди (до 1310 м), Тадемаит и другие. Заметной особенностью равнинных районов является пустынный загар — ферромарганцевая чёрная плёнка, покрывающая горные породы. Сахарские плато в основном состоят из выветренных пород, как, например алжирское плато Тадемаит.

Кроме равнин, плато и гор на территории Сахары выделяют многочисленные неглубокие солончаковые бессточные бассейны (себхи, шотты и дайи) и крупные впадины, в которых встречаются оазисы. Наиболее низкорасположенные области — Каттара (−133 м, самая низкая точка Сахары), Эль-Файюм, Мельгир (−26 м) и Боделе.

Приуроченные к депрессиям и крупным вади, песчаные пустыни (эрги) и дюны занимают около 25 % поверхности пустыни или около 2,2 млн км². Крупнейшие скопления песков — Игиди, Эрг-Шеш, Большой Западный Эрг, Большой Восточный Эрг, Эрг-Шебби и др. Гряды преимущественно скреплены слабой ксерофитной растительностью, также встречаются круглые, звездообразные, поперечные дюны и серповидные барханы; пирамидальные дюны достигают высоты 150 м, встречаются гряды высотой до 200—300 м. На юге северной и северо-восточной частей (Аубари, Идехан-Марзук, Тенере, Ливийская пустыня) встречаются подвижные пески. В некоторых местах наблюдается феномен поющих песков.

.	Горы Тадрарт-Акакус, Ливия	Гельта в районе Эннеди, Чад

Водные ресурсы

Несколько рек, зарождаясь за границами Сахары, пополняют поверхностные и подземные воды пустыни. Нил является единственной рекой с постоянным транзитивным водотоком. Его основные притоки — Голубой и Белый Нил — сливаются на юго-востоке Сахары, и по восточной окраине пустыни река несёт свои воды к Средиземному морю. На Ниле в 1964—1968 годах создано крупное водохранилище Насер, при разливе образовавшее озёра Тошка, район которых правительство Египта планирует превратить в оазис. На юге Сахары несколько рек впадают в озеро Чад, откуда значительное количество воды продолжает течь на северо-восток и пополняет местные водоносные слои. По юго-западной окраине Сахары протекает река Нигер, у внутренней дельты которой располагаются озёра Фагибин, Гару, Ниангай и др.

В северные районы пустыни воду приносят ручьи и вади (сухие водотоки, заполняемые водой после сильных дождей), стекающие с Антиатласа, Атласа, гор Орес и других прибрежных возвышенностей Ливии, Туниса, Алжира и Марокко. Крупнейшие из таких рек — Драа, Саура, Зиз. Многие меньшие по размеру вади стекают в шотты, как, например, Джеди в Мельгир.

Внутри самой Сахары от Ахаггара, Тассилин-Аджера и Тибести расходится обширная древняя речная сеть — вади Игаргар, Тафасасет, Таманрассет и др. Некоторые из этих вади сформировались в далёком прошлом, когда климат региона был более влажным, другие являются результатом воздействия водных потоков от внезапных проявлений стихии, таких как наводнение 1922 года, которое уничтожило алжирский город Таманрассет. Песчаные дюны Сахары хранят значительные запасы дождевой воды, которая просачивается и выходит источниками на пустынных склонах. Дожди также наполняют гельты, из которых некоторые не пересыхают (Аршей, Земмур и др.) На окраинах Сахары, а также в центральных горных массивах сохранились реликтовые озёра, частично заболоченные и нередко сильно минерализованные, например озеро Йоа из группы озёр Унианга.

Под песками Сахары располагаются крупные бассейны подземных вод, включая артезианские. Эти бассейны в основном приурочены к континентальным нижнемеловым песчаникам и обеспечивают водой оазисы. Благодаря большему объёму подземного стока северная часть Сахары богата грунтовыми водами; в южной части воды менее обильны, а водоносные горизонты лежат глубже. Подземные воды также используются для ирригации (см. ливийский проект Великая рукотворная река).

Река Зиз, стекающая в пустыню Сахара с гор Высокого Атласа	Оазис, нагорье Ахаггар	Верблюды у источника воды в гельте Аршей, Чад

Почвы

Почвы большей части Сахары характерны для тропических пустынь и полупустынь (щебнистые, галечные, песчаные). Имеют низкое содержание органических веществ, почвенные слои выделены слабо. В некоторых областях имеются азотфиксирующие бактерии, однако в основном почвы биологически неактивны. По краям пустыни почвы содержат бо́льшие концентрации органики; во впадинах почвы часто засолены. Наличие несвязанного карбоната указывает на низкую степень выщелачивания.

Преимущественно в северо-западной части пустыни распространены плотные известково-гипсовые слои (коры) мощностью от нескольких см до 1—2 м, которые ассоциированы с известковыми коренными подстилающими породами. Распределение мелкодисперсных, в том числе диатомовых компонентов ограничено бессточными понижениями и впадинами.

В результате пренебрежительного отношения к растительности и распашки лёгких песчаных почв подвижные пески наступают на оазисы. В 1974 году в Алжире начато осуществление проекта «зелёной стены», в ходе которого на протяжении 1500 км были посажены заграждающие линии эвкалиптов и других деревьев.

Климат

С климатической точки зрения Сахара превратилась в пустыню примерно 5 млн лет назад, в начале плиоцена, после чего влажность климата испытывала кратко- и среднесрочные колебания; в частности, в период неолитического субплювиала Сахара в последний раз была саванной. Современный аридный климат длится около 10 тыс. лет. По всей видимости, антропогенный фактор внёс свой вклад, увеличив отражательную способность поверхности и снизив суммарное испарение. Очевидно, выпас крупного рогатого скота в течение 7 тыс. лет на территории пустыни и её границах закрепил данные условия, и климат Сахары за последние 2 тыс. лет почти не изменился. Значительное отклонение условий от нормальных наблюдали с XVI по XVII век, когда в Европе длился так называемый Малый ледниковый период. В это время значительно увеличились осадки вдоль тропической границы, в самой пустыне и, возможно, в её северных районах. В XIX веке климатические условия вернулись к тем, которые похожи на текущие.

На климат большей части Сахары в течение всего года оказывает сильное влияние северо-восточный пассат. Относительная влажность составляет 30—50 %, огромный дефицит влажности и высокая испаряемость (потенциальное испарение 2500—6000 мм) типичны для всей территории пустыни, за исключением узких прибрежных полос. Выделяются два основных климатических режима: сухой субтропический на севере и сухой тропический на юге. Северные районы характеризуются необычно большими годовыми и суточными колебаниями температуры с прохладными и даже холодными зимами и жарким летом. Количество осадков имеет два годовых максимума. В южных областях лето жаркое, а зимы мягкие и сухие. После жаркого и сухого сезона идут летние дожди. Более прохладный климат узкой прибрежной полосы на западе объясняется влиянием холодного Канарского течения.

Спутниковый снимок эрга Иссауан, Алжир. Соль между дюн (бело-голубые участки) — от испарившейся дождевой воды.	Ришат — геологическая формация на западе Сахары	Песок, выдуваемый ветром шерги из Сахары в сторону Канарских островов

Северная часть

Сухой субтропический климат северной Сахары обуславливается стабильными ячейками высокого давления, располагающимися над Северным тропиком. Годовая разница среднесуточных температур составляет примерно 20 °C. Зимы относительно холодные на севере и прохладные в центральных районах. Среднемесячная зимняя температура северной части пустыни составляет +13 °C, средняя месячная температура воздуха в июле достигает +37,2 °C (Адрар), а среднесуточные температуры могут достигать +40 °C и более. Суточные колебания температуры значительны и зимой и летом. Зимой ночью почва промерзает, а в центральных горных массивах зарегистрированы ночные температуры до −18 °C. Лето жаркое, максимальная зафиксированная температура +57,8 °C (Эль-Азизия, Ливия); поверхность земли может прогреваться до +70…+80 °C.

Количество осадков сильно варьируется, среднегодовое значение составляет 76 мм. В основном дожди наблюдаются с декабря по март, а с мая по июнь осадков мало. Второй максимум приходится на август и сопровождается грозами, которые вызывают сильнейшие кратковременные паводки. Внутренние районы могут не получать осадков несколько лет подряд; на северных плато (Ахаггар и Тибести) почти ежегодно кратковременно выпадает снег. На большей части пустыни характерно выпадение обильной росы по утрам, которая способствует образованию поверхностных пылеватых кор.

Сухие субтропики также характеризуются горячими южными ветрами, которые выносят пыль из внутренних районов, вызывая многодневные пылевые бури (скорость ветра иногда достигает более 50 м/сек). Как правило, они наблюдаются весной, но возможны и в другие времена года. В Египте эти ветра известны как «хамсин» и «самум», в Ливии — как «гибли», в Тунисе — как «чили». Суданский ветер хабуб имеет меньшую длительность, наблюдается летом и, как правило, сопровождает сильные дожди.

Южная часть

На сухой тропический климат юга пустыни, кроме тех же ячеек высокого давления, также регулярно оказывает влияние сезонное взаимодействие стабильных субтропических континентальных и нестабильных морских воздушных масс, находящихся южнее. Годовая разница среднесуточных температур сухих тропических областей Сахары составляет около 17,5 °C. Средние температуры самых холодных месяцев примерно такие же, как и в северной части пустыни, но суточные колебания меньше. В высотных районах температура иногда падает ниже нуля — абсолютный минимум, зафиксированный в горах Тибести, составляет −15 °C. Конец весны и начало лета жаркие, воздух нередко прогревается до 50 °C.

Осадки в горных районах сухих тропиков невелики и распределены по всей длительности года, дожди в низменных областях идут преимущественно летом. Как и на севере, многие дожди сопровождаются грозами. Среднегодовая норма осадков составляет около 130 мм, на центральных горных массивах изредка выпадает снег. Температура западной границы пустыни смягчается прохладным Канарским течением, из-за чего количество конвекционных осадков уменьшается, зато повышается влажность и иногда наблюдаются туманы. Зима в южной Сахаре — это период харматана, сухого северо-восточного ветра, несущего пыль и песок.

Растительность

Сахарская растительность скудна, состоит из небольших сообществ трав, кустарников и деревьев, произрастающих в оазисах, высотных районах, и вдоль вади. Во впадинах встречаются устойчивые к соли растения-галофиты. На менее обеспеченных водой равнинах и плато произрастают виды трав, небольших кустов и деревьев, устойчивых к засухам и жаре. Во многих областях (реги, хамады, частично скопления песков и т. д.) растительный покров вообще отсутствует. Сильное воздействие на растительность почти всех областей оказала деятельность человека (выпас скота, сбор полезных растений, заготовка топлива и т. п.).

Флора Сахары особенно хорошо приспособлена к нерегулярности осадков. Это отражается в большом разнообразии физиологических адаптаций, предпочтениях места обитания, создании зависимых и родственных сообществ и стратегий воспроизводства. Многолетние засухоустойчивые злаки и кустарники имеют обширную и глубокую (до 15—21 м) корневую систему. Многие из травяных растений — эфемеры, которые могут производить семена за три дня после достаточного увлажнения и высеивать их в течение 10—15 дней после этого.

В горных районах пустыни встречается реликтовая неогеновая флора, родственная средиземноморской, много эндемиков. Среди реликтовых древесных растений, произрастающих в горных районах — некоторые виды олив, кипариса и мастиковое дерево. Также представлены виды акации, тамарисков и полыни, дум-пальма, олеандр, финик пальчатый, тимьян, эфедра. В оазисах возделывают финики, инжир, оливковые и фруктовые деревья, некоторые цитрусовые, различные овощи. Травяные растения, произрастающие во многих частях пустыни, представлены родами триостница, полевичка и просо. На побережье Атлантического океана растёт прибрежница и другие солестойкие травы. Различные комбинации эфемеров образуют сезонные пастбища, называемые ашебами. В водоёмах встречаются водоросли.

Животный мир

Фауна Сахары относится к Голарктической и Эфиопской зоогеографическим областям, общее число видов составляет около 4 тысяч (большинство — беспозвоночные). Около 40 % всех видов являются африканскими эндемиками, хотя на территории Сахары эндемизм составляет не более 10—12 %. Области обитания типичных сахарских животных ограничиваются центральными нагорьями. В наиболее засушливых районах видовой состав крайне беден, а биомасса животных уменьшается до 2 кг/га и менее. Большинство животных ведут ночной образ жизни.

Млекопитающие (всего около 60 видов): подсемейство песчанковые, семейство тушканчиковые, капский заяц, эфиопский ёж, гривистый баран, антилопа саблерогая, газель-доркас, муфлон, дикий нубийский осёл, павиан анубис (в Аире и Тибести); пятнистая гиена, обыкновенный шакал, гепард, песчаная лисица, лисица фенек, Ictonyx libycus и мангустовые (египетский мангуст и др.) Последнюю антилопу аддакс в Северной Сахаре убили в начале 1920-х годов, на юге пустыни и в центральных горных массивах её популяция значительно сократилась. Североафриканский слон вымер ещё во времена Древнего Рима; лев, страус и другие виды встречались на северных границах пустыни ещё в 1830 году.

Если учитывать перелётных птиц (более 50 % видового разнообразия), то число видов, обитающих в Сахаре, превышает 300. Прибрежные зоны и внутренние водотоки привлекают много видов водоплавающих птиц. Во внутренних районах встречаются страусы, различные хищные птицы, птица-секретарь, цесарка, Neotis nuba, африканский филин и сипуха; Calandrella raytal, Ptyonoprogne obsoleta, пустынный и трубастый вороны.

Ящерицы, вараны, хамелеоны, сцинки, рогатые гадюки и кобры обитают в каменистых и песчаных районах. Различные виды улиток служат важным источником пищи для птиц и других животных. Пустынные улитки могут впадать в летнюю спячку и оставаться в таком состоянии несколько лет до выхода из него в результате осадков. Животный мир озёр Сахары состоит из лягушек, жаб, мелких крокодилов, артемии и других ракообразных. Реликтовая тропическая фауна северной Сахары включает в себя тропические виды сомообразных и этроплюсов, которые обитают в Бискре (Алжир) и в изолированных оазисах.

Антилопа аддакс, обитающая в удалённых районах Сахары, находится под угрозой вымирания	Миниатюрная лисица Фенек — обычный обитатель Сахары	Газель-доркас, находится под угрозой вымирания вследствие сокращения ареала и неконтролируемого отстрела

Народы

Несмотря на то, что территория Сахары сравнима с территорией США, плотность населения (включая долину Нила) оценивается всего в 0,4 человека на км² (всего 2,5 млн человек). Огромные пространства не заселены, разрозненные поселения формируются лишь у надёжных источников воды и островков растительности, способных кормить скот.

В доисторические времена Сахара была населена гораздо плотнее. Каменные артефакты, окаменелости и наскальная живопись, которые широко распространены в регионах, ныне слишком сухих для поддержания жизни, свидетельствуют о присутствии как человека, так и диких животных, включая антилоп, буйволов, жирафов, слонов, носорогов и бородавочников. Костяные гарпуны, места концентрации ракушек и останки рыб, крокодилов и гиппопотамов говорят о существовании доисторических поселений на берегах древних озёр.

После появления домашнего скота на территории Сахары почти 7 тыс. лет назад в некоторых группах кочевое скотоводство стало доминировать над охотой и рыбалкой. Родственные берберам или загава народы нигерского региона Тенере занимались разведением крупного рогатого скота. Появление овец и коз связано, вероятно, с народами северо-восточной Африки и представителями Капсийской культуры. Зарождение земледелия относят к периоду примерно 6 тыс. лет назад, когда в Египте начали выращивать ячмень и пшеницу двузернянку. Эти сельскохозяйственные культуры, очевидно, пришли из Азии; свидетельства одомашнивания местных африканских растений впервые были обнаружены в гончарных изделиях, найденных на территории Мавритании. Эти изделия датируются 1000 годом до н. э. и приписываются гангара, предкам современных сонинке.

Появление сельского хозяйства и домашних животных привело к специализации многих народов Сахары и установлению экономических связей между близко расположенными поселениями. Начала развиваться внешняя торговля: медь из Мавритании поставлялась средиземноморским цивилизациям эпохи бронзового века уже во втором тысячелетии до н. э. Торговля усилилась с появлением сахарских цивилизаций железного века в I веке до н. э., включая цивилизацию с центром в Нубии.

Подвижность кочевых народов упростила их участие в Транссахарской торговле. Опустынивание Сахары отражено в переходе торговцев с лошадей и крупного рогатого скота к верблюдам. Хотя верблюды использовались в Египте уже в VI веке до н. э., начало их доминирования относится лишь III веку н. э. Жители сахарских оазисов подвергались нападениям санхаджи (берберский клан) и других кочевников, многие из которых укрылись в пустыне от анархии и войны позднего римского владычества в Северной Африке. Многие из оставшихся жителей оазисов, включая харатинов, были порабощены кочевниками. Распространение ислама в Северной Африке между VII и XI веком вынудило уйти в пустыню группы берберов и арабов, желавших сохранить традиционные верования. Распространившийся по торговым путям ислам в конце концов стал основной религией региона.

Несмотря на значительное культурное разнообразие, народы Сахары в большинстве характеризуются как скотоводы, оседлые земледельцы или ремесленники. Скотоводство, всегда в некоторой степени кочевое, распространено в окраинных районах, в предгорьях и в немного более влажных западных районах. Крупный рогатый скот водится вдоль южной границы с Сахелем, в пустыне же разводят коз, овец и верблюдов. Основные группы скотоводов — регейбат на северо-западе пустыни и чаамба в северной части алжирской Сахары. В периоды засухи к поисках пастбищ происходили крупные миграции. Известные своей воинственностью туареги имеют матриархальное общество и женщины в нём, несмотря на исповедание ислама, имеют большую свободу. Мавританские группы в западе ранее были объединены в племенные союзы. Народ теда из района Тибести и его южных окраин занимаются преимущественно разведением верблюдов, его представители известны своей физической выносливостью.

Экономика

Транссахарская торговля

В Средние века по территории Сахары проходили караванные пути, соединявшие государственные образования побережья Атлантического океана и торговые города Северной Африки.

Главные торговые пути несколько раз смещались. Так, до XI века основной караванный путь проходил через средневековую Гану, с XII века он переместился на восток, соединив малийские золотые рудники с торговыми городами Северной Африки. Малийское золото, как и многие другие товары (шкуры, страусиные перья и пр.), попадали на Ближний Восток и оттуда нередко в Европу.

С XV века главный караванный путь стал проходить через хаусаленд.

Товары перевозились с помощью караванов верблюдов-дромадеров. Перед тем, как быть собранными в караван, животные откармливались в течение нескольких месяцев на равнинах Магриба или Сахеля. По рассказам Ибн Баттуты, который путешествовал с одним из караванов, средний размер каравана был порядка 1000 верблюдов, а иногда достигал и 12 тыс. Караваны вели высокооплачиваемые берберские проводники, хорошо знавшие пустыню и населявшие её кочевые племена туарегов. Выживание каравана зависело от слаженной работы многих. Вперёд к оазисам посылали гонцов, которые могли привезти воду из тех мест, до которых каравану было ещё несколько дней пути.

Транспорт

Через пустыню проходят две автомагистрали, которые начинаются в городе Алжир. Транссахарская «дорога единства» идёт через Ин-Салах и Таманрассет и заканчивается в Лагосе, имеет два ответвления: на Агадес (Нигер) и Гао (Мали). Вторая автодорога проходит через оазис Туат. В городах Адрар, Таманрассет и ряде других имеются аэропорты.

История

В 2008 году международная группа учёных из Германии, Канады и США во главе с Стефаном Креплиным из Института доисторической геологии Университета Кёльна в результате исследований выяснили, что Сахара, которая 4000 г. до н. э. достигла пика увлажнения, стала медленно превращаться в пустыню в период аридизации с 3600 г. до н. э. до 2700 г. до н. э. Такие выводы учёным удалось сделать на основе изучения геологических отложений, поднятых с глубин озера Йоа, находящегося на севере Чада. Согласно результатам исследований, 6 тысяч лет назад в Сахаре росли деревья и было много озёр. Таким образом, данная работа учёных опровергает существующую теорию о быстром превращении этой части Африки в пустыню 5500 лет назад за несколько веков.

Отрывок, характеризующий Сахара

– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.