Сахура

Фараон Древнего Египта
Усеркаф Нефериркара Какаи Сахура V династия Древнее царство
Голова статуи Сахуры
Хронология	2471 — 2458 гг. до н. э. (13 лет) — по Ю. фон Бекерату 2490 — 2475 гг. до н. э. (15 лет) — по Schneider

Сахура — фараон Древнего Египта, правил приблизительно в 2487 — 2475 годах до н. э.; из V династии.

Правление

Происхождение и родственные отношения

Происхождение и родственные отношения Сахура лежат большей частью за гранью известности. Для их реконструкции часто поднимается предание более поздних времен. Так рассказ из папируса Весткар утверждает, что все три первых фараона V династии, а именно Сахура, его предшественник Усеркаф и его наследник Нефериркара Какаи были братьями-близнецами, рождёнными женой жреца Ра из Гелиополя Реджедет (Rudj-Djedet). Последняя идентифицируется в большинстве случаев исследований с Хенткаус, которая считается «матерью-родоначальницей» V династии и в современных ей надписях названа «матерью двух царей Верхнего и Нижнего Египта». Она воспринимается в большинстве случаев как мать Сахура и Нефериркара Какаи.

Подтверждением того, что Нефериркара был братом Сахура, кажется, является размещение его имени в рельефах заупокойного храма пирамиды Сахура. Родственные отношения с Усеркафом также до конца не выяснены. Усеркаф частично принимается как супруг Хенткаус и, таким образом, как возможный отец Сахура, частично, однако, как её сын и таким образом брат Сахура.

Возможно, существовало также родственное отношение к царице по имени Неферхетеп (Neferhetepes), которая, вероятно, идентична с одноимённой дочерью Джедефра и была погребена в пирамиде, расположенной непосредственно рядом с пирамидальным комплексом Усеркафа. Так как Сахура, очевидно, производил работы по реставрации в её поминальном храме, существует предположение, что это она была его матерью, а не Хенткаус.

Единственной известной супругой Сахура была Неферетханебти (Neferethanebti). Известны имена четырёх сыновей фараона, это — Хоремсаф (Horemsaf), Хакара (Chakare), Нетджериренра (Netjerirenre) и Небанхра (Nebanchre), но происходят ли они от брака с Неферетханебти не выяснено. Как супруга, так и сыновья Сахура известны исключительно только по надписям в его заупокойном храме.

Срок правления

Срок правления Сахура, в отличие от других властителей Древнего царства, можно указать более и менее точно, на основе сравнительно хорошего изложения источников. Он составляет примерно от 12 до 13 лет, на что указывают как современные источники, так и значительно позже возникшие тексты. Туринский папирус называет 12 лет правления Сахура. Правда, имя фараона в этом списке не сохранилось, а сохранились лишь года правления, которые следуют за именем Усеркафа с его 7-ю годами правления. Нужно отметить, что и имя Усеркафа сохранилось не полностью.

Манефон называет Сахура Сефресом и отводит ему 13 лет правления. Наиболее ранняя достоверная дата — «год после 6-го (или 7-го?) подсчёта», под чем понимали подсчёт по всей стране скота с целью взимания налогов. Однако проблема заключается в том, что эти подсчёты, проводившиеся обычно раз в два года, иногда проводились и каждый год.

Хроника Палермского камня передаёт нам события 2-3, 5-6 и заключительного года правления Сахура. Указанные даты включают в себя 4 «года подсчёта скота» и 3 «года после подсчёта». Документ отмечает шесть (или семь) подсчётов рогатого скота, который подразумевает правление, по крайней мере, в течение 12 полных лет, если этот счёт рогатого скота проводился один раз в два года, что характерно для V династии. Если предположить, что самой поздней датой правления Сахура является «год после 6-го подсчёта» (а не «год после 7-го подсчёта», как утверждает Уилкинсон), то это означает, что Сахура умер на 13-м году своего правления и его правление составляло 13 лет 5 месяцев и 12 дней.

Единственной большой проблемой является, указание Людвига Борхардта, который обнаружил пирамиду Сахура в начале XX века, на «12-й год подсчёта», что означало бы удваивание лет правления Сахура. Однако Борхардт не отметил где помещалась эта надпись и не выполнил ни её зарисовки ни её фотографии. Возможно эта дата могла происходить от позднейших мероприятий реставрации или быть указанной посетителем храма при пирамиде.

Имена фараона

Тип имени		Иероглифическое написание		Транслитерация — Русскоязычная огласовка — Перевод
«Хорово имя» (как Хор)				nb-ḫˁw — неб-хау — «Явленный господин»
«Небти имя» (как Господин двойного венца)				nb-ḫˁw-Nbtj — неб-хау-Небти — «Явленный господин Двух Владычиц (то есть богинь Нехбет и Уаджит)»
«Золотое имя» (как Золотой Хор)				nṯrwj-nbw — нечериу-небу — «Дважды божественный Золотой Сокол»
«Личное имя» (как сын Ра)				sȝḥw-Rˁ — саху-Ра — «Прибытие Ра ко мне» / «Тот кого коснулся Ра»

Деятельность Сахура

Важным документом рассказывающим о событиях правления Сахура, является Палермский камень. В нём говорится в основном о религиозной деятельности фараона, перечисляются земельные наделы и пожертвования для различных божеств, а также изготовление барок и статуй.

Во главе управления землями стояли как минимум два визиря (чати): Сехемкара и Урбауба. Сехемкара был сыном фараона Хафра, и это наглядно показывает, что потомки IV династии ни сколько не утратили расположения фараонов V династии. Что касается Урбауба, то он, кажется, вообще происходил не из царского рода; Сахура, таким образом, продолжил начатую с начала V династии политику выдвигать на высокие государственные должности всё больше незнатных людей. Они в своих надписях не говорят ни о своих номах, ни о своих родах, их интересует только царская милость и служба. Цари осыпают их милостями при жизни, а по смерти заботятся об их погребении и поминовении.

Характерным и для наших понятий странным обыкновением того времени у фараонов было награждать своих верных слуг саркофагом из казенных каменоломен, или жертвенной доской, или фасадом гробницы для заупокойного культа, или участками земли, как источником средств для его поддержания.

Так, придворный врач Сахура, Ни-он-Сехмет рассказывает, как он попросил у царя фасад для своей гробницы из царской каменоломни в Турре у Мемфиса, и царь велел дать ему два фасада и приставил двух верховных жрецов бога Птаха и мастеровых, «чтобы работать каждый день»; распорядился выкрасить фасад и затем сказал ему: «клянусь дыханием ноздрей моих и любовью богов, ты отправишься в усыпальницу по старости маститой, как достойный». «Я прославил царя и поблагодарил бога за царя Сахура. Что бы ни вышло из его уст, немедленно исполняется».

Войны с ливийцами

Сахура проводил активную завоевательную политику в разных направлениях.

Он вёл большую войну с ливийцами, о которой рассказывают рельефы в его заупокойном храме. На этих рельефах изображены многочисленные захваченные в плен ливийские вожди, а также помещено изображение Аментит, богини запада, которая дает фараону власть над техену (ливийцами). Надпись передает её речь, обращенную к Сахура: «Я отдаю тебе вождей Техену и всех других стран (запада)». На другом рельефе ливийский бог Аш приносит дары Сахура. Рядом помещены изображения пленников из ливийских племен бакет и ваш и говорится о захвате тысячных стад.

Преемники Сахура считали себя повелителями не только Египта, но и Ливии.

Походы в Финикию и на Синайский полуостров

При Сахура продолжалось развитие Египта как морской державы. Рельефы и изображения на том же самом храме говорят и о другом походе, который был предпринят на кораблях, видимо, в Финикию, на что указывают захваченные в качестве пленников типичные по внешности азиаты и, привезенные в качестве добычи, медведи. Ещё дальше помещены изображения рядов иноземцев, названных общим именем сентиу. Между ними, мы видим представителей племени иунут и ментиу, живущих на Синайском полуострове, или в пустынных областях Нижней Нубии.

О развитии торговых связей с Передней Азией может свидетельствовать сосуд с его именем найденный в Библе, а также трон с его надписью обнаруженный в городе Дорак (Dorak) в Малой Азии (правда, не исключено, что последний мог туда попасть позднее, в качестве многократных торговых обменов). Засвидетельствованы его действия и на южных рубежах Египта. Оттиски его печатей найдены в Бухене в Нубии. О двух его экспедициях свидетельствуют надписи: одна была направлена в диоритовые каменоломни к западу от Абу-Симбела, другая к золотым рудникам Вади ал-Гидами (Wadi al-Gidami) в восточной пустыне. Один из чиновников Сахура оставил надпись у первых порогов, что, несомненно, свидетельствует о походах в Нубию.

Сахура совершил крупный поход на Синайский полуостров. На рельефах в Вади-Магкара он изображен дважды — в короне Верхнего Египта и в короне Нижнего Египта перед священным символом бога Упуаута, открывающего путь в завоеванные области Синайского полуострова. Далее мы видим Сахура, поражающего коленопреклоненных пленников, а помещенная тут же надпись называет его «покорителем иноземных стран».

Плавания в страну Пунт

От времени Сахура до нас дошли первые сведения о путешествии египтян в далекую страну Пунт, куда была направлена грандиозная морская экспедиция. Судя по официальной летописи Палермского камня, в последний год царствования Сахура из Пунта были привезены сказочные богатства: 80 000 мер мирры, 6000 весовых единиц сплава золота и серебра, а также 2600 стволов ценной древесины.

Строительная деятельность

Из трёх грандиозных построек времени Сахура до наших дней более или менее сохранилась и исследована археологами только его пирамида с окружающими храмами. Однако из надписей мы знаем, что он строил, как и его предшественник Усеркаф, солнечный храм. В архитектуре этих храмов было много нового; они строились по одному плану — обширный передний двор, к которому примыкали культовые постройки, имел внушительных размеров жертвенник, а в глубине возвышался обелиск. Скорее всего, этот обелиск выполнял функции главного святилища. Солнечный храм Сахура носил название «Излюбленное место Ра». Из указания Палермского камня можно сделать вывод, что Сахура распорядился о сооружении солнечного храма и снабжении его пожертвованиями, уже в начале своего правления. В дальнейшем, упоминания об этом солнечном храме сохранилось лишь в захоронениях пяти жрецов.

В современных Сахура деловых документах, например, папирусах Абусира или оттисках печатей, нет никаких упоминаний об этом храме, из чего можно сделать вывод, что он, видно, остался незаконченным. Ещё Людвиг Борхардт в начале XX века при своих раскопках пирамидального комплекса Ниусерра находил каменные блоки, помеченные названием солнечного храма Сахура, которые были использованы при строительстве южной части окружающей пирамиду стены. Это делает возможным предположить, что солнечный храм Сахура находился на том месте, где позднее Ниусерра распорядился соорудить свою пирамиду. Подтверждением этого могут также служить найденные между комплексом пирамиды Ниусерра и мастабы жреца Пташепсеса чехословацкими археологами в 1974 году многочисленные фрагменты обелиска из красного гранита, первоначально покрытого медью и, вероятно, также позолоченного. Борхардт там же нашёл также каменную платформу, которая могла служить постаментом для обелисков. Отметим, что обелиски являются типичными составными частями солнечных храмов, и не могли иметь никакого отношения к заупокойным храмам при пирамидах.

Третье сооружение, о котором нам также известно только из надписей, носило название «Поднятие красоты Сахура до небес», но ни о том, где располагалось данная постройка, ни даже о каком виде сооружения вообще идёт речь, невозможно ничего сказать. Судя по тому, что мы знаем о нём по надписям на сосудах с маслом, обнаруженных в заупокойном храме Неферефра, возможно, что оно также располагалось в Абусире.

Сахура построил несколько городов, известны даже названия некоторых из них; так, между прочим, на стенах святилища Исны один город назван Па-Сахура, то есть «Город Сахура».

Пирамида Сахура

Местом для своего погребения Сахура выбрал Абусир, к северу от Саккары, тем самым основав новый царский некрополь. Здесь Сахура приказал построить пирамиду, получившую название Ха-Ба («Восхождение души»). Имея основание с шириной боковой грани более 78 м и высоту почти в 50 м, она почти повторяет размеры погребального памятника Усеркафа. Ныне она сильно разрушена и метров на 15 ниже, но точнее сказать трудно, поскольку, она примерно на четверть засыпана песком. Она была построена из известняковых блоков неправильной формы, размещенных в виде шести гигантских ступеней вокруг ядра; для внешней облицовки использовались плиты добываемые в каменоломнях Массара (Ma’asara) с противоположного берега Нила. Вход располагался с северной стороны на уровне внешней платформы. Сама система подземных покоев намечена сравнительно просто. Коридор, облицованный известняковыми плитами, вел в погребальную камеру. В трех частях галереи, там, где находились блокировочные устройства, отделка была выполнена из гранита. Погребальная камера прямоугольной формы также была облицована известняком; её потолок состоял из трёх слоев, сходившихся в форме перевернутой буквы «V». Камера находилась непосредственно под центром пирамиды. В погребальной камере были найдены остатки базальтового саркофага. Сооружение окружала каменная стена 7,5 м высотой и около 3 м шириной. В юго-западном углу ограды находилась пирамида-спутница, носящая, видимо, ритуальные функции. Вход в неё также был с северной стороны, а внутреннее устройство напоминало коридоры царской пирамиды.

Погребальный ансамбль пирамиды Сахура включал, как и любой другой, два храма, верхний и нижний, соединенные мощеной дорогой. Конструкция нижнего храма отличалась от конструкции аналогичных святилищ. Возведенный из камня, он имел два входа: один — на востоке, другой — на юге; во время паводка к ним можно было добраться по узким пандусам. С восточной стороны пандус вёл к портику из 8 колонн. Портик, расположенный с южной стороны, имел лишь 4 колонны. В западной части храма находился зал, потолок которого поддерживали две гранитные колонны с капителями в форме пальмовых листьев. Отсюда главная дорога длиной 235 м вела к верхнему храму. Стены её были украшены рельефами. Центральным элементом верхнего храма был двор, окруженный гранитными колоннами с капителями в виде пальмовых листьев. Колонны были не большими, высотой в 2,6 метра и весили, вероятно, не больше чем приблизительно 10 тонн каждая, но в чём заключается их особенная достопримечательность — то, что на протяжении их длины сужение с 91,2 см до 79,8 см происходит настолько точно, что нигде не отклоняется от нужного диаметра более чем на 8 миллиметров. Пол храма вымощен базальтовыми плитами, а стены, как и стены предшествующего ему зала, покрыты белым известняком и украшены рельефами с батальными сценами, выполненными по распространенной схеме, изображавшей, как фараон покоряет ливийцев, и враг оказывается поверженным к ногам царя, причём поверхность этих росписей достигала фантастической цифры в 10 тыс. кв. м, правда, сейчас от них сохранились лишь 150 кв. м. На оси двора, в глубине, находилась часовня, в пяти нишах которой стояли статуи фараона. Число подобных статуй в эпоху IV династии варьировалось; оно стало каноническим во времена V династии. Ещё дальше располагалось святилище, облицованное алебастровыми плитами.

Задняя часть храма была занята многочисленными кладовыми, к которым вёл коридор и лестницы. Нижние залы, вероятно, не освещались. В заупокойном храме Сахура, помимо прекрасных расписанных рельефов, обращает на себя внимание игра цветов камня различных пород: красного гранита, чёрного базальта, молочного алебастра, белого известняка. Удивительна также гениальная система стока дождевой воды: по желобам, имитирующим львиные головы, она попадала в облицованные медью бассейны. Оттуда вместе с прочими жидкостями, использовавшимися во время обрядов, она поступала в хитроумную систему подземной канализации.

Статуи Сахура

В погребальном ансамбле пирамиды Сахура было найдено несколько фрагментов статуй и сфинксов. Они изготовлены из алебастра, сланца и песчаника; часть их находится ныне в Египетском музее в Берлине. Единственное приблизительно полностью сохранившееся изображение Сахура — это статуя неизвестного происхождения, которая находится сегодня в Музеи Метрополитен в Нью-Йорке. Она изваяна из гнейса и имеет размеры 64 × 46 × 41,5 см. Статуя владеет широкой площадью стенда и обратным диском. Слева изображён сидящий фараон, по правую руку от него стоит персонификация пятого верхнеегипетского нома. Обе фигуры связаны с обратным диском. Фараон одет в традиционную набедренную повязку, с головным платком немес; подбородок его украшает искусственная борода. Справа и слева от его ног соответственно были выгравированы его личное и хорово имена. Статуя первоначально предназначалась для Хефрена, властителя IV династии. Однако, стилистические тонкости, как например, черты лица, позволяют сделать вывод о том, что она не просто узурпировалась Сахура, а при Хефрене осталась неоконченной и была доделана позже уже при Сахура.

Культ Сахура

Сахура пользовался большим почётом и в последующие периоды египетской истории. Для поддержания его загробного культа были выделены 22 земельных надела, сборы с которых шли на обеспечение снабжения его храмов пожертвованиями. Во времена Среднего царства фараон XII династии Сенусерт I распорядился установить в храме Карнака статую Сахура, которая была, вероятно, частью группы изображений умерших царей. Во время Нового царства фараоном XVIII династии Тутмосом III имя Сахура было помещено в, так называемый Карнакский царский список. В этом списке, в отличие от других списков фараонов, перечисляются не все цари, а только те, которым, по мнению Тутмоса III, следует приносить пожертвования. Как видно из сказанного ранее, культ Сахура продолжал процветать и в Среднее и в Новое царства.

В числе многочисленных памятников, отреставрированных по всей стране во время XIX династии царевичем Хаэмуасом, сыном Рамсеса II, была, как показывают надписи, и пирамида Сахура. Храм пирамиды использовался во время 26-й династии как святыня львиной богини предметный медовый напиток. Имя Сахура почиталось ещё при Птолемеях, и ему воздавались божественные почести в особом храме в Мемфисе.

Литература

• История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
• Авдиев В. И. [annals.xlegio.ru/egipet/avdiev/avdiev.htm Военная история древнего Египта]. — М.: Издательство «Советская наука», 1948. — Т. 1. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI—XV вв. до х. э. — 240 с.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.

V династия
Предшественник: Усеркаф	фараон Египта ок. 2496 — 2483 до н. э.	Преемник: Нефериркара Какаи

Отрывок, характеризующий Сахура

С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал: