Са Карнейру, Франсишку ди

Франсишку Мануэл Лумбралиш ди Са Карнейру Francisco Manuel Lumbrales de Sá Carneiro<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Португалии
3 января 1980 — 4 декабря 1980
Предшественник:	Мария ди Лурдиш Пинтасилгу
Преемник:	Диогу Фрейташ ду Амарал
Заместитель премьер-министра и государственный министр без портфеля Португалии
16 мая 1974 — 19 июля 1974
Преемник:	Жоаким Магальяйнш Мота
Вероисповедание:	католик
Рождение:	19 июля 1934(1934-07-19) Порту, Португалия
Смерть:	4 декабря 1980(1980-12-04) (46 лет) Камарате, Португалия
Отец:	Жозе Гуалберту Шавиш Маркиш ди Са Карнейру
Мать:	Мария Франсишка Жудите Пинту да Кошта Лейте
Супруга:	Исабел Мария Феррейру Нуньеш ди Матуш
Образование:	Лиссабонский университет (1956)
Профессия:	юрист
Награды:

Франсишку Мануэл Лумбралиш ди Са Карнейру (порт. Francisco Manuel Lumbrales de Sá Carneiro, 19 июля 1934, Порту, Португалия — 4 декабря 1980, Камарате, Португалия) — португальский учёный, адвокат и политик, премьер-министр Португалии в 1980 году.

Биография

Франсишку Мануэл Лумбралиш ди Са Карнейру родился 19 июля 1934 года в городе Порту на севере Португалии в в консервативной католической семье.

Его отец, адвокат Жозе Гуалберту Шавиш Маркиш ди Са Карнейру (порт. José Gualberto Chaves Marques de Sá Carneiro, 31.08.1897 - 1978) родился в Барселуше, принадлежал к древнему аристократическому роду и его предки по мужской линии были известны со времён короля Диниша, правившего в 1279 - 1325 годах (впрочем, основателем династии считался Албину Са Карнейру (порт. Albino Sá Carneiro, род. 1837), сын Мануэла Жозе Кошты ди Са Карнейру (1804-1853), живший в середине XIX века). В период учёбы в Коимбрском университете его преподавателем был Антониу ди Салазар, c которым Жозе Гуалберту впоследствии не раз встречался и в 1968 году даже просил у всесильного главы правительства отменить депортацию Мариу Суариша на остров Сан-Томе.

Мать Са Карнейру, Мария Франсишка Жудити Пинту да Кошта Лейте (порт. Maria Francisca Judite Pinto da Costa Leite) родилась в 1908 году в Саламанке (Испания) и была дочерью Жуана Витора Пинту да Кошты Бартола, 2-го графа Лумбралеса.

Франсишку был третьим ребёнком в семье и его детство прошло в окружении двух братьев, Жозе Педру и Рикарду, и двух сестёр, Марии Жуаны и Анны Марии в доме на улице Пикариа, 36-1. º в Порту. Первые четыре года жизни, ввиду династических и юридических тонкостей, Са Карейру не имел полной фамилии, пока решением суда ему не было разрешено носить также фамилию матери, графини Лумбралес. Мать и отец постоянно ссорились между собой по вопросам воспитания сына, и в итоге Мария Франсишка не раз говорила, что совместными усилиями они воспитали из Франсишку «коммуниста».

Карьера адвоката и приход в политику.

Получив среднее образование в Порту, Франсишку Са Карнейру отправился на учёбу в столицу. В 1956 году он окончил юридический факультет Лиссабонского университета, некоторое время занимался юридической практикой в Лиссабоне, сотрудничал в «Судебном журнале» (порт. Revista dos Tribunais), одним из основателей которого был его отец, а затем вернулся в Порту и до 1968 года вёл там адвокатскую практику. Большое влияние на формирование его взглядов оказал опальный епископ Порту Антониу Феррейра Гомиш, который убедил Са Карнейру в том, что теперь уже невозможно не обращать внимания на политику так как «власть стала невыносимой». Са Карнейру стал принимать участие в собраниях католической молодёжи, на которых горячо обсуждались вопросы политики и решения Второго Ватиканского собора и подписал письмо на имя Салазара с просьбой вернуть епископа в Порту.

Са Карнейру не только имел успех как адвокат, но и проявил себя как превосходный оратор. Его способности в сочетании с консервативными взглядами были замечены властями Нового государства, и в 1968 году только что вступивший на пост премьер-министра Португалии профессор Марселу Каэтану порекомендовал Са Карнейру выставить кандидатуру на парламентских выборах 1969 года от правящей и единственной легальной партии Национальный союз. Однако Са Карнейру не видел себя публичным политиком, боялся, что не сможет привлечь внимания аудитории и говорил своему другу Жозе Педру Пиньо Лейте: «Я застенчивый, я не силен в политике» (порт. Sou um tímido, não tenho jeito para a política). В итоге он всё же согласился, однако, после консультаций с тремя другими кандидатами от избирательного округа Порту, стал настаивать на том, чтобы выступить как независимый кандидат, дистанцировавшись от правящей партии. Это увеличивало его шансы на избрание, так как оппозиция активно включилась в предвыборную кампанию и, через созданные ею Демократические избирательные комиссии, использовала все возможности для критики Национального союза. На выборах 26 октября 1969 года Франсишку Са Карнейру был избран депутатом и вошёл в состав парламентской политический комиссии внутренней и местной администрации и комиссии по изучению вопросов конституционной реформы. В 1970 году он занял пост заместителя председателя Национального собрания.

Переход в оппозицию режиму Каэтану

После завершения подсчёта голосов власти запретили Демократические избирательные комиссии и начали чистки и аресты в оппозиционной среде. Это усилило вызвало протестные настроения в стране . В этих условиях депутат Са Карнейру стал одним из лидеров «либерального крыла» (порт. «Ala Liberal») парламента, одним из первых подписал проект закона о печати и проект конституционной реформы. В своем первом выступлении в парламенте 11 декабря 1969 года он осудил правило не допускать адвокатов на допросы, проводимые политической полицией и вернулся к этой теме в выступлении 19 февраля 1970 года, когда потребовал реформы политической полиции DGS. Он стал лично посещать политических заключённых, вместе с Франсишку Пинту Балсемау настаивал на проведении политической амнистии, на отмене цензуры и принятии либерального закона о печати.

25 ноября 1970 года Са Карнейру вместе с депутатом Пинту Лейте выступил на заседании парламента с призывом почтить память жертв стихийных бедствий в Португальской Гвинее. Через год, 12 декабря 1971 года на собрании избирателей в Матозиньюше состоялось его первое публичное выступление. Он критиковал избирательную кампанию, заявив, что у него осталось тяжелое впечатление «от длинных речей во славу режима, которые чередовались с нападками на оппонентов». В этом выступлении Са Карнейру так определил своё политическое кредо:

Я не могу согласиться с тем, что мы, что наш народ по своей природе должны быть вечно зависимы от патернализма отдельного человека, от системы или класса. Я отказываюсь признавать то, что, в отличие от других народов, мы можем оказаться не в состоянии примирить свободу с порядком, прогресс с безопасностью, а развитие со справедливостью. Я отказываюсь верить, что революция является единственным способом заставить нас выйти из политической депрессии, подрывная деятельность является единственным способом подтолкнуть реформы нашей системы. Поэтому я отвергаю диктатуру, будь то справа или слева, диктатуру того или иного класса, а также пути, которые ведут к ней.

Оригинальный текст (порт.)  

Recuso-me a aceitar que sejamos assim, que o nosso povo tenha por natureza de ficar eternamente sujeito ao paternalismo de um homem, de um sistema ou de uma classe. Recuso-me a admitir que, ao contrário dos outros povos, não possamos ser capazes de conciliar a liberdade com a ordem, o progresso com a segurança, o desenvolvimento com a justiça. Recuso-me a conceber que a revolução seja a única forma de nos fazer sair do marasmo político, que a subversão seja o único meio de fazer vingar as reformas rias nossas estruturas. Por isso rejeito as ditaduras, sejam elas de direita ou de esquerda, de uma ou de outra classe, bem como os caminhos que a ela conduzem.

Он говорил: «Человек интегрирован в общество, но он имеет внутреннюю свободу, которая и определяет его как разумное существо» (порт. O indivíduo está integrado no total, mas possui dentro de si próprio a liberdade que o define como animal racional ).

В интервью газете «REPÚBLICA» 15 декабря 1971 года Са Карнейру выступил за легализацию оппозиционных политических партий, кроме Португальской коммунистической партии и высказался против создания партий религиозной окраски. В том же интервью он признал, что симпатизирует идеалам демократического социализма в духе европейской социал-демократии. Ревностный католик, он оказался близок к идеям Эдуарда Бернштейна и Карла Каутского и считал образцом партийной программы Годесбергскую программу Социал-демократической партии Германии.

Однако надежды политического периода, именовавшегося в Португалии «марселистской весной» (порт. Primavera política Marcelista) не оправдались. 15 июля 1971 года четырнадцать депутатов «либерального крыла» Национального собрания во главе с Франсишку Са Карнейру (в неё входили Ф.Пинту Балсемау, Жоаким Магальяйнш Мота, Моту Амарал, Миллер Гуэрра, Жозе да Силва, Корреа да Кунья, Маседу Кунья и др.) выступили с проектом конституционной поправки, которая вводила прямые президентские выборы. Но законопроект не был вынесен на обсуждение, и дело закончилось дракой между либералами и правительственными депутатами. Тогда Са Карнейру заявил, что не будет «участвовать в маскараде» обсуждения правительственного законопроекта конституционной реформы и с шестью депутатами-единомышленниками покинул зал заседаний во дворце Сен-Бенту. Этот поступок не остался незамеченным прессой и Са Карнейру приобрёл известность стойкого и бескомпромиссного борца за либеральные ценности и европейскую интеграцию. Во многом благодаря парламентском выступлениям Са Карнейру и его сторонников декретом № 368/72 от 30 сентября 1972 года политическая полиция была реорганизована, однако «либеральное крыло» посчитало все изменения в ДЖС «чисто семантическими». К началу 1973 года он выступил в парламенте 85 раз и стал автором шести законопроектов, в том числе о свободе объединений, о свободе собраний, о судоустройстве и о государственных служащих. Ему принадлежал и проект поправок к Гражданскому кодексу, разрешавший развод и раздел имущества супругов.

25 января 1973 года Франсишку Са Карнейру направил председателю Национального собрания заявление об отставку и отказался от депутатского мандата. «ввиду отсутствия условий для свободной и полезной политической деятельности». Тогда же, в феврале 1973 года он отошёл от «либерального крыла» Национального собрания и полностью порвал с режимом. Сразу после отставки Са Карнейру сел на первый же поезд, отправлявшийся на север Португалии, и вернулся в свой адвокатский офис в Порту. Помимо адвокатской практики он сотрудничал в различных газетах и журналах, в том числе в «Expresso», одним из основателей которого он был январе 1973 года, и в котором вёл политическую колонку «Visto». 29 января он дал в Порту интервью испанскому изданию «Informaciones Madrid», в котором объяснил свою отставку отсутствием политического прогресса в реформировании салазаровской системы, и заявил об отказе выставлять свою кандидатуру на парламентских выборах 1973 года.

Министр и лидер партии

О том, что армия свергла режим Марселу Каэтану, Франсишку Са Карнейру узнал в своём адвокатском офисе утром 25 апреля 1974 года. Бросив всё, он поспешил на улицу и наблюдал, как верные Движению капитанов стрелки из Ламегу вступают в город. Не теряя времени, Са Карнейру встретился с Франсишку Пинту Балсемау и Жоакимом Магальяйншем Мотой, чтобы обсудить создание собственной политической партии. Вместе они написали партийный устав и 6 мая 1974 года объявили о создании Народно-демократической партии, членом которой мог стать каждый, кто выступал в поддержку «основных ценностей демократического и гуманного социализма». Са Карнейру стал генеральным секретарём НДП, а через десять дней вошёл в состав первого Временного правительства Португалии в качестве одного из заместителей премьер-министра и государственного министра без портфеля . Он заявлял, что «вытянет Португалию из маразма» экспортом ресурсов страны и колоний на внешнем рынке, что его партия не против расширения государственного сектора, планирования в ключевых отраслях, антимонопольной политики, совместного (по образцу ФРГ) управления предприятиями, за модернизацию производства на латифундиях Юга, но без раздела земель и аренды.

24 мая 1974 года распоряжением № DD4183 премьер-министр Аделину да Палма Карлуш назначил его министром-делегатом с особыми полномочиями. Однако министерская карьера Са Карнейру продолжалась всего 55 дней — 11 июля он вместе с другими министрами правительства был отправлен в отставку декретом № 331/74.

На правом фланге революционного процесса

В дни сентябрьского кризиса 1974 года Франсишку Са Карнейру отмежевался от президента ди Спинолы, заявив, что проводившиеся им акции недемократичны. В январе 1975 года он поддержал лидеров Социалистической партии Мариу Суариша и Салгаду Зенью в их оппозиции созданию единого профцентра и предложил ПСП разработать общую платформу по вопросу о профсоюзах. В связи с этим он заявил французской газете Le Monde, что «опасности, нависшие над консолидацией демократии в Португалии значительно возросли». . Однако под давлением ДВС Са Карнейру и Суариш были вынужден уступить, и 22 января правительство одобрило законопроект о единстве профсоюзного движения.

Но «жарким летом» 1975 года, когда политические страсти в стране достигли максимального накала, Франсишку Са Карнейру оказался выбитым из политической жизни. Ещё в начале 1970-х годов он вместе с братом Рикарду попал в тяжелую автомобильную аварию и даже был причащён перед смертью, однако выжил. В конце мая 1975 года у Са Карнейру открылась рана от той автокатастрофы и он был вынужден уехать на лечение в Лондон. Пост лидера партии временно занял профессор математики Э.Геррейру. Са Карнейру вернулся к руководству только в сентябре 1975 года и с большим трудом восстановил контроль над партией — ему пришлось около восьми часов отвечать на сокрушительную критику в Национальном совете НДП. Но и теперь влияние Са Карнейру было ограниченным: в 1976 году он резко выступил против кандидатуры генерала Антониу Рамалью Эаниша на пост президента, но подчинился большинству партии, которое решило Рамалью Эаниша поддержать . В октябре 1976 года на III съезде в Лейрии Народно-демократическая партия была переименована в Социал-демократическую партию, а через год, в ноябре 1977 года Франсишку Са Карнейру покинул партийный пост, и вернулся на него только в июле 1978 года. Он требовал роспуска Революционного совета Португалии, отставки президента Рамалью Эаниша и отмены положений Конституции 1976 года, закрепляющих «социалистические производственные отношения» .

5 июля 1979 года, в преддверии промежуточных парламентских выборов, возглавляемая Са Карнейру Социал-демократическая партия, Социально-демократический центр профессора Диогу Фрейташа ду Амарала и правые социалисты сформировали Демократический альянс за новое большинство. На выборах 2 декабря 1979 года Альянс одержал победу, получив 45 % голосов и 128 из 250 мест в парламенте. 27 декабря переходное правительство Марии ди Лурдиш Пинтасилгу ушло в отставку и Франсишку Са Карнейру стал единственным претендентом на формирование нового кабинета министров.

Премьер-министр

1 января 1980 года Са Карнейру заявил, что президент Рамалью Эаниш одобрил состав его кабинета, а 3 января VI конституционное правительство Португалии принесло присягу и приступило к исполнению своих обязанностей. Впервые после Революции гвоздик в кабинет не вошли профессиональные военные. Активизировалась приватизация предприятий, были приняты меры по ограничению инфляции. К концу года темпы инфляции снизились с 42 % до 16,4 %, рост промышленной продукции составил 4 %, частные капиталовложения в экономику увеличились на 7 %. Около четверти национализированных земель были возвращены их прежним владельцам. Правительство осудило ввод советских войск в Афганистан и бойкотировало Московскую олимпиаду.

Са Карнейру считал вступление Португалии в Общий рынок наивысшим приоритетом правительства и в марте-июле лично посетил столицы 10 стран — членов ЕЭС, чтобы обсудить связанные с этим проблемы. Он намеревался добиться вступления страны в ЕЭС до 1983 года.

Весной 1980 года партии Демократического альянса провели через парламент поправки к закону о разграничении частного и общественного секторов экономики, которые разрешали создание частных банков и страховых кампаний. Однако Революционный совет признал эти поправки неконституционными и реформы застопорились. Чтобы продолжить свой курс, правым необходимо было увеличить своё представительство в парламенте и провести своего человека на пост президента. В апреле 1980 года Демократической альянс решил поддержать кандидатуру генерала Антониу Соареша Карнейру (однофамилец Са Карнейру) на президентских выборах 7 декабря 1980 года. Однако 6 сентября генерал Рамалью Эаниш выставил свою кандидатуру, что снизило шансы Соареша Карнейру. Са Карнейру, уже после прихода к власти заявлявший, что Альянс не будет поддерживать кандидатуру действующего президента, обвинял Эаниша в намерении установить военно-президентское правление и в излишней терпимости к левым силам. Вместе с тем в среде социал-демократов понимали, что выдвижение на пост президента самого Франсишку Са Карнейру, состоявшего во внебрачной связи с датчанкой, не имеет смысла, так как его не поддержит католическое большинство населения, особенно консервативные северные регионы.

Перед очередными парламентскими выборами правительству удалось получить перевес в средствах массовой информации. Одновременно оно приняло меры в области социального обеспечения, жилищного строительства, расширения и улучшения дорог. Симпатии большинства португальцев теперь были на стороне Са Карнейру. Как отмечал советский исследователь В.И.Суханов:

Всей своей деятельностью лидер СДП демонстрировал решительность, чёткость и твёрдость политической, экономической и социальной линии правительства. А португальцы привыкли к «твёрдой власти».

На выборах 5 октября 1980 года Демократический альянс получил 47 % голосов и увеличил своё представительство со 128 до 136 депутатских мандатов. На рассвете 6 октября 1980 года премьер-министр Франсишку Са Карнейру выступил на пресс-конференции, сообщил о победе Демократического альянса и заявил, что президент Рамалью Эаниш уже не соответствует правительству и большинству избирателей и потерпит поражение на выборах 7 декабря. В те же дни он заявил в интервью испанской «El País»: «В идеологическом плане у нас программная конституция коллективистского социализма… всё это следует изменить… Следует также изменить, но не в значительной степени, полномочия президента республики, правительства и парламента» . Правые и левые вступили в ожесточённую схватку за пост президента. Антониу Суариш Карнейру при активной поддержке премьер-министра и его заместителя Фрейташа ди Амарала активизировал свою предвыборную кампанию. В ноябре победа Рональда Рейгана на президентских выборах в США подстегнула надежды Демократического альянса и была широко использована в предвыборной агитации. Сам Франсишку Са Карнейру лично выступал в поддержку генерала Карнейру на митингах и предвыборных собраниях, походивших по всей стране.

Гибель

Утверждают, что Франсишку Са Карнейру часто повторял, что умрёт молодым. Его слова, по какой бы причине они ни были бы сказаны, оказались пророческими. В пятницу, 4 декабря 1980 года около 20.00 Са Карнейру вылетел на двухмоторном самолёте Cessna 421 с регистрационным номером YV-314p из международного аэропорта Портела в Порту для участия в митинге в поддержку генерала Суариша Карнейру. Около 20.17 самолёт потерял высоту в окрестностях Фонтаньяша, врезался в стену одного из домов в Камарате и загорелся. В катастрофе погибли премьер-министр Португалии Франсишку Мануэл Лумбралиш ди Са Карнейру и Сну Абекассиш, министр обороны Аделину Амару да Кошта, его жена Мария Мануэла Амару да Кошта, начальник штаба министра обороны Антониу Патрисиу Гувейя и пилоты Жоржи Албукерки и Альфреду ди Соуза. Их обгоревшие тела были обнаружены среди обломков «Сессны».

В 21.29 Португальское радио и телевидение прервало передачи и сообщило о смерти премьер-министра. Вскоре после этого на экранах телевизоров появился Диогу Фрейташ ду Амарал, ставший исполняющим обязанности главы правительства. Он заявил:

В ужасной авиакатастрофе погиб сегодня, в начале вечера, премьер-министр Португалии, доктор Франсишку Са Карнейро. Мы пока не знаем причин аварии, которые будут выявлены в ходе тщательного расследования, к которому приступят немедленно.

Оригинальный текст (порт.)  

Num horrível acidente de aviação, morreu hoje, ao princípio da noite, o Primeiro Ministro de Portugal, Dr. Francisco Sá Carneiro. Ignoramos ainda as causas do acidente, que serão apuradas no mais rigoroso inquérito, de que se procederá de imediato.

Франсишку Са Карнейру и Сну Абекассиш были похоронены вместе на столичном кладбище Алту ди Сан-Жуан. Позднее их останки перезахоронили в склепе на кладбище Лумиара.

Многолетнее расследование катастрофы в Камарате выявило, что самолёт был куплен в Венесуэле за 41 день до катастрофы и уже был в эксплуатации. Профилактика самолёта не проводилась, перед вылетом он не проверялся, а в его механизмах нашли более 17 неполадок. Параллельно с официальной версией падения в результате технических неисправностей и халатности технических служб, в Португалии распространена версия преднамеренного убийства Са Карнейру путём взрыва или вследствие саботажа. Среди заказчиков убийства называют португальских масонов, различные левые и коммунистические организации, стремление определённых кругов скрыть финансовые аферы, разоблачить которые намеревался Амару да Кошта, и пр.

Частная жизнь

Франсишку Мануэл Лумбралиш ди Са Карнейру был женат на Исабел Марии Феррейру Нуньеш ди Матуш. У них было пять детей:

• Франсишку Нуньеш ди Матуш ди Са Карнейру (порт. Francisco Nunes de Matos de de Sá Carneiro);
• Исабел Мария Нуньеш ди Матуш ди Са Карнейру (порт. Isabel Maria Nunes de Matos de de Sá Carneiro);
• Мария Тереза Нуньеш ди Матуш ди Са Карнейру (порт. Maria Teresa Nunes de Matos de de Sá Carneiro);
• Жозе Нуньеш ди Матуш ди Са Карнейру (порт. Jose Nunes de Matos de de Sá Carneiro);
• Педру Нуньеш ди Матуш ди Са Карнейру (порт. Pedro Nunes de Matos de de Sá Carneir).

Несмотря на то, что многие годы совместной жизни супруги придерживались строгих католических канонов, в середине 1970-х Са Карнейру ушёл из семьи. Его спутницей стала датчанка Сну Абекассиш, урождённая Эббэ Мерете Сэйденфаден, жена бизнесмена Алберту Вашку Абекассиша, владелица издательства «Dom Quixote» и знакомая советского поэта Евгения Евтушенко. Их бурный роман начался 6 января 1976 года на ужине в лиссабонском ресторане «A Varanda do Chanceler». Хотя у Са Карнейру было пятеро детей, а у Сну Абекассиш трое, они решили оставить свои семьи. Абекассиш быстро получила развод, однако Исабел Мария отказывала в этом своему мужу. Только 2 декабря 1980 года Исабел дала согласие на развод, однако не успела сообщить об этом Франсишку Са Карнейру…. Роман с разведённой датчанкой негативно сказался на популярности Са Карнейру и ещё тридцать лет после смерти любовников португальское общество относилось к их отношениям с осуждением.

В 2010 году двоюродный брат Са Карнейру — Карлуш Карнейру по приглашению лидера социал-демократов Педру Пассуша Коэлью занял высокий пост в партии. Это вызвало появление в прессе очередных аналогий между судьбами рода Карнейру и американского клана Кеннеди.

Сочинения

• Uma Tentativa de Participação Política (1973)
• Por uma Social-Democracia Portuguesa (1975)
• Poder Civil; Autoridade Democrática e Social-Democracia (1975)
• Uma Constituição para os anos 1980: Contributo para um Projecto de Revisão (1979).

Награды

• Большой крест военного Ордена Башни и Меча
• Большой крест военного Ордена Христа (1986)
• Большой крест Ордена свободы
• Медаль за заслуги автономной области Мадейра (1984)

Память

В Португалии судьбу Франсишку Са Карнейру часто сравнивают с судьбой президента США Джона Кеннеди и называют «португальским Кеннеди» (порт. Kennedy português).

• В Португалии был создан Институт Са Карнейру.
• Имя Са Карнейру получили площадь в Фуншале, на которой установлен его бюст, площадь в Порту, улицы в Албуфейре, Вагуше, Гондомаре, Оэйраше.
• 4 декабря 2005 года в базилике да Эштрелья в Лиссабоне прошли мероприятии, посвящённые 25-й годовщине со дня смерти Франсишку Са Карнейру. В них приняли участие президент Жоржи Сампайю, премьер-министр Жозе Сократиш, председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу, Франсишку Пинту Балсемау, Анибал Каваку Силва и другие ведущие политики страны. В их выступлениях говорилось, что Са Карнейру является «образцом для всех, кто любит демократию и стремится к модернизации Португалии» и что память о нём жива до сих пор.
• 7 декабря 2010 года на экраны Португалии вышел художественный фильм «O Último Minuto na Vida de S.», посвящённый любви Франсишку Са Карнейру и Сну Абекассиш и их гибели. Фильм был снят режиссёром Марией Жуаной Роша по книге Мигела Реала.
• Его именем был назван международный аэропорт в Порту, хотя многие утверждали, что не следует называть аэропорт именем человека, погибшего в авиакатастрорфе.
• Была выпущена медаль в память Франсишку Са Карнейру (порт. Medalha de Francisco de Sá Carneiro Insigne Tribuno do Povo)

Литература

• Са Карнейру, Франсиску (Биографическая справка) // Ежегодник Большой советской энциклопедии. — М., 1981. — С. 599.
• Франсиску Са Карнейру (Люди и события) // Новое время — №. — М., 1980.
• Суханов В. И. «Революция гвоздик» в Португалии: Страницы истории. — М.: Мысль, 1983.
• Цоппи В. А. Португальская революция: пути и проблемы. — М.: Международные отношения, 1979.
• Diogo Freitas do Amaral Sá Carneiro, primeiro-ministro Cognitio, 1984
• Conceição Monteiro A Confidente de Sá Carneiro
• Miguel Pinheiro Sa Carneiro. Biografia/ Lisboa. Estera dos livros, 2010

Ссылки

• Анна Леонидова. [www.gazetaslovo.com/%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%82%D1%8C%D0%B8/%D0%BC%D0%BE%D1%8F-%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B0/%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%D1%83%D0%B3%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%8F/item/%D1%84%D1%80%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%B8%D1%88%D0%BA%D1%83-%D1%81%D0%B0-%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%BD%D0%B5%D0%B9%D1%80%D1%83-%D0%B8-%D1%81%D0%BD%D1%83-%D0%B0%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%B8%D1%88-%D0%BB%D1%8E%D0%B1%D0%BE%D0%B2%D1%8C-%D0%B2%D0%BE%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BA%D0%B8.html Франсишку Са Карнейру и Сну Абекассиш: любовь вопреки...] (рус.). Слово (Суббота, 04 Декабрь 2010). Проверено 25 марта 2012. [www.webcitation.org/67go94gEk Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• [www.institutosacarneiro.pt/ Instituto Francisco Sá Carneiro] (португальский). Instituto Francisco Sá Carneiro. — Сайт Института Са Карнейру (IFSC). Проверено 25 марта 2012. [www.webcitation.org/67goBKldV Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• [www.youtube.com/watch?v=HZ7TpQs0bsE&feature=channel Official Sá Carneiro's death 25th Anniversary documentary I]. YouTube. Проверено 25 марта 2012.
• [www.portugalio.com/oeiras/avenida-doutor-francisco-de-sa-carneiro/ Avenida Doutor Francisco de Sá Carneiro. Oeiras e São Julião Barra] (Улица Са Карнейру в Оэйраше). Portugalio.com. Проверено 25 марта 2012. [www.webcitation.org/67goCxjsz Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• [www.portugalio.com/porto/praca-doutor-francisco-sa-carneiro/ Praça Doutor Francisco Sá Carneiro]. Portugalio.com. — Площадь доктора Са Карнейру в Порту. Проверено 25 марта 2012. [www.webcitation.org/67goDZWct Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• [albufeira.costasur.com/pt/avenida-dr-francisco-sa-carneiro.html Avenida Dr. Francisco Sá Carneiro Albufeira]. COSTASUR.COM. — Улица Са Карнейру в Албуфейре. Проверено 25 марта 2012.
• [codigopostal.ciberforma.pt/codigo_postal.asp?n=16800 Rua Doutor Francisco Sá Carneiro em Santo André, Vagos]. Código Postal de Portugal. — Улица Са Карнейру в Вагуше. Проверено 25 марта 2012. [www.webcitation.org/67goGuNoa Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• [www.mapquest.com/maps?address=Rua+Doutor+Francisco+S%C3%A1+Carneiro&city=Gondomar&zipcode=4420&country=PT Rua Doutor Francisco Sá CarneiroGondomar]. Мapquest.com. — Улица Са Карнейру в Гондомаре. Проверено 25 марта 2012. [www.webcitation.org/67goHzmr8 Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• [www.igogo.pt/busto-de-francisco-sa-carneiro-2/ Busto de Francisco Sá Carneiro no Funchal]. iGoGo.pt. — Бюст Са Карнейру на площади его имени в Фуншале. Проверено 25 марта 2012. [www.webcitation.org/67goImgpd Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Са Карнейру, Франсишку ди

– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]