Сберегательные кассы в России

Первые сберегательные кассы в России появились в 1842 году по указу императора Николая I в Санкт-Петербурге и Москве. Целью создания сберегательных учреждений было предоставление широким массам населения разных сословий и материальных состояний возможности сохранить свои сбережения, получить доход по ним и потратить на необходимые нужды. Особенностью создания сберегательных касс в России по сравнению с европейскими странами является то, что они учреждались государством, а не общественными кругами и городскими самоуправлениями.

Сберегательные кассы в Российской империи

Устав сберегательных касс

Подготовка Устава сберегательных касс началась после появления двух самостоятельных проектов создания сберегательных касс, авторами которых были М. Ю. Виельгорский и И. Д. Чертков. Проект Черткова, по мнению Опекунского совета, оказался более приспособленным к российским условиям кредитной деятельности и он был предложен для рассмотрения в Министерство финансов. Изучив проект, министр финансов Е. Ф. Канкрин предложил открыть сберегательные кассы сначала при Санкт-Петербургском и Московском Воспитательных домах, а потом и в других крупных городах. Подготовленный Министерством финансов Устав осенью 1840 года был утверждён Государственным советом, а 30 октября (12 ноября) 1841 года был подписан императором Николаем I. По Уставу сберегательные кассы работали только по воскресеньям с 9 до 14 часов, кроме праздников. От одного вкладчика принималась сумма не менее 50 копеек и не более 10 рублей серебром за раз, а общая сумма вкладов не могла превышать 300 рублей. В подтверждение принятых от вкладчика сумм сберегательной кассой выдавалась сберегательная книжка. За год вкладчик мог получить доход, равный 4 % от вложенной суммы.

Организация и открытие первых сберегательных касс

Заботы по организации деятельности первых сберегательных касс легли на плечи Главного опекуна Воспитательных домов А. С. Лавинского. Под его руководством проведена масштабная организационная работа: были подобраны помещения для сберегательных касс, разработаны и выпущены первые сберегательные книжки, плакаты и пособия, разъясняющие деятельность сберкасс, были выработаны правила по хранению денег и их охране, подобран и обучен персонал.

Для привлечения вкладчиков была выпущена рекламная брошюра «Разговор о сберегательной кассе Алексея Никифоровича с Егором Прохоровичем», в которой в доступной форме объяснялась польза новых учреждений. Также распространялись объявления об открытии сберегательных касс в Москве и Санкт-Петербурге.

Первая сберегательная касса была торжественно открыта в Санкт-Петербурге 1 марта 1842 года в здании Опекунского совета, расположенного в доме № 7 по Казанской улице. В день открытия кассу посетило 76 вкладчиков, оформивших счета на сумму 426,5 рублей. Первым вкладчиком петербургской кассы был Н. А. Кристофари, получивший сберегательную книжку под № 1.

Первая московская сберегательная касса начала работать 5 апреля 1842 года. Находилась она в здании Опекунского совета Воспитательного дома. Этот дом на Солянке был к тому времени уже хорошо известен в определенных кругах населения города, так как здесь вели свою работу Ссудная и Сохранная казна.[www.sbanki.ru/sberkassa_moskva.html] Сейчас в этом здании располагается президиум Российской академии медицинских наук.

Сберегательные кассы в Советском союзе

В 1922 году в Советском Союзе была создана система Государственных трудовых сберегательных касс. Первая сберкасса была открыта в феврале 1923 года. К 1 февраля 1927 года остатки вкладов по всем сберкассам СССР превысили 125 миллионов рублей. В 1920-е годы крестьянство было слабо вовлечено в деятельность сберкасс. Например, на 1 января 1926 года крестьянам принадлежало 3,6 % счетов и 2,4 % общей суммы вкладов. Также сберкассы в советское время принимали различные платежи.

В 1987 году Государственные трудовые сберегательные кассы преобразованы в Сбербанк СССР как государственный специализированный банк для населения и юридических лиц.

Руководители системы Гострудсберкасс СССР

• 1928 — Сулковский Фёдор Владимирович, начальник главной сберегательной кассы СССР;
• 1928—1929 — Евтушенко Афанасий Васильевич, начальник главкассы СССР;
• 1931—1932 — Дивеев Осман Саидович, начальник управления гострудсберкасс и госкредита СССР;
• 1932 — апрель 1933 — Лебедев Александр Николаевич, исполняющий обязанности начальника управления гострудсберкасс и госкредита СССР;
• 1933—1937 — Каданер Соломон Владимирович, начальник управления гострудсберкасс и госкредита СССР;
• 1937—1939 — Воронцов Иван Арсеньевич, начальник управления гострудсберкасс и госкредита СССР;
• 1939—1943 — Борисовский Сергей Петрович, начальник управления гострудсберкасс и госкредита СССР;
• февраль — сентябрь 1943 — Лисицын Николай Васильевич, начальник управления гострудсберкасс и госкредита СССР;
• 1943—1962 — Лыскович Андрей Андреевич, начальник управления гострудсберкасс и госкредита СССР;
• 1962—1968 — Борисовский Сергей Петрович, начальник управления гострудсберкасс и госкредита СССР;
• Жихарев Павел Иванович (май 1968—1972 — начальник управления гострудсберкасс и госкредита СССР, с 1972 — начальник Советского главного управления Гострудсберкасс СССР, член правления Гострудсберкасс СССР, с 1987 — председатель правления Сбербанка СССР).

См. также

• Сбербанк России

Литература

• [www.sberbank-history.ru История Сбербанка России] / Под редакцией А. И. Казьмина.
• Петров Ю. А., Калмыков С. В. Сберегательное дело в России: Вехи истории. — М., 1995
• Морозан В. В. История сберегательных касс в императорской России. — СПб.: Соларт, 2007.

Отрывок, характеризующий Сберегательные кассы в России

Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.