Lisa’s Wedding
Поделись знанием:
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
(перенаправлено с «Свадьба Лизы»)
| «Lisa’s Wedding» | ||||
| «Свадьба Лизы» | ||||
| Эпизод «Симпсонов»
<tr><th style="font-size: 100%;" align="center" colspan="2"> | ||||
|
<tr><th align="center" colspan="2">Гомер разговаривает с Лизой на утро свадьбы</th></tr> | ||||
|---|---|---|---|---|
| Номер эпизода | 122 | |||
| Код эпизода | 2F15 | |||
| Первый эфир | 19 марта 1995 года | |||
| Исполнительный продюсер | Дэвид Миркин | |||
| Сценарист | Грег Дэниелс | |||
| Режиссёр | Джим Реардон | |||
| ||||
| [www.snpp.com/episodes/2F15 SNPP capsule] | ||||
«Lisa’s Wedding» (рус. Свадьба Лизы) — девятнадцатая серия шестого сезона мультсериала «Симпсоны». Премьера серии состоялась 19 марта 1995 года. Лауреат премии "Эмми" 1995 года.
Сюжет
На фестивале средневековья Лиза Симпсон встречает гадалку. От неё Лиза узнаёт историю своей первой любви. Она видит себя в 2010 году, учащейся в университете, где встречает английского студента Хью Паркфилда и влюбляется в него. Они вдвоём отправляются в Великобританию, в родовое поместье Паркфилдов, где Хью делает Лизе предложение и она соглашается выйти за него замуж.
Лиза всерьёз беспокоится по поводу того, что её семья, в особенности Гомер, опозорят её перед Хью своим поведением и невоспитанностью. Хью приходит в ужас от их манер и образа жизни и перед самой свадьбой говорит Лизе, что после того, как они поженятся, они вернутся в Великобританию и никогда больше не встретятся с её семьёй. Лиза не может смириться с расставанием с семьёй и отменяет свадьбу. Однако гадалка намекает, что специализируется на предсказании обманов.
В 2010 году
- Гомер по-прежнему работает инспектором по безопасности на спрингфилдской АЭС, имеющей теперь четыре градирни вместо двух. Милхаус стал его начальником. АЭС обслуживается, главным образом, роботами, а Ленни и Карл продвинулись на руководящие должности.
- Пэтти, Сельма и Гомер поправились.
- Барт Симпсон был женат дважды и собирается жениться в третий раз. Он работает на автокране, разрушая им старые здания. Барт упоминает, что «просто хочет выплеснуть всю свою агрессию, прежде чем поступить на юридический факультет» (в эпизоде Itchy & Scratchy: The Movie было показано, что он, по настоянию Гомера, в конце концов станет Верховным Судьёй США). Судя по всему, также Барт часто посещает стрип-клубы.
- Лиза является вегетарианкой, так как убеждена, что есть животных — неправильно. То, как она станет вегетарианкой, будет показано в более позднем эпизоде, Lisa the Vegetarian.
- Мэгги появляется в эпизоде как угрюмого вида тинейджер. Она носит одежду в панковском стиле, в её комнате стоит мотоциклетный кубок. Доктор Хибберт упоминает, что Мэгги — «трудный подросток», и что у неё великолепный голос. Кроме того, Мэгги по-прежнему не расстаётся со своей соской — она носит её на шее вместо украшения. Гомер упоминает, что Мэгги вечно болтает по телефону.
- Мистер Бернс был заморожен в криогенной камере, пока врачи под руководством Профессора Фринка лечат его семнадцать колотых ранений в спину. Они излечили уже пятнадцать ранений. На свадьбе Мистер Бернс ломается надвое, так как процесс размораживания проходил слишком быстро.
- У башенных часов Биг-Бен на Вестминстерском дворце теперь цифровое табло, которое постоянно мигает 12:00, указывая на то что и в будущем люди не научились настраивать время на электронных приборах.
- Была Третья мировая война, в которой Великобритания спасла США от поражения.
- Большая часть знаменитостей арестована, так как они теперь представляют опасность. В списке арестованных знаменитостей в теленовостях можно увидеть имя Ральфа Виггама.
- В доме Симпсонов появилась дополнительная спальная комната, построенная Гомером. Для жилищного инспектора он выдаёт её за оконный проём.
- Мэр Куимби был осуждён и теперь стал таксистом под псевдонимом «Мохаммед Джафар». Он работает на компанию по перевозкам, основанную Отто в 2003 году.
- Мартин Принс считается погибшим после взрыва на научной ярмарке. На самом деле он живёт глубоко под землёй, как Призрак оперы. Кроме того, по всей видимости, он влюблён в мисс Гувер.
- Конструкция первых самолётов (триплановая) используется для коммерческих полётов.
- Кент Брокман работает на канале CNNBCBS (отделение ABC).
- Канал Fox (на котором выходят «Симпсоны») превратился в порноканал так постепенно, что Мардж даже не заметила этого.
- Роллинг Стоунз по-прежнему выступают, хотя теперь — в инвалидных колясках.
- Во дворе университета стоят голографические картинки деревьев, в память о настоящих. Возможно, деревьев больше не существует.
- Намекается, что Лиза потеряла девственность с Милхаусом (хотя Мардж говорит, что это не считается, потому что это был Милхаус).
- Дедушка Симпсон нигде не упоминается, и так как он отсутствует на свадьбе Лизы, можно предположить, что он или умер, или не смог посетить свадьбу.
- У Мо Сизлака на глазу повязка, возможно вследствие ранения на Третьей мировой войне, либо драки в баре.
- Появились виртуальный дартс и виртуальный пул (так же, как и множество других новых технологий), а также роботы-андроиды, головы которых взрываются, когда они начинают плакать.
- У Нельсона есть сын, который очень похож на него и смеётся точно таким же «фирменным», Нельсоновским, «Ха-ха!».
- Мод Фландерс жива, хотя она умерла в более позднем эпизоде, Alone Again, Natura-Diddily. Возможно, что это робот. На самом деле, создатели сериала, конечно, не планировали когда-либо убивать Мод. Это произошло потому, что озвучивавшая её актриса Мэгги Росвелл спустя несколько лет ушла из сериала ввиду несогласия с размером заработной платы.
- У Неда Фландерса волосы стали голубого цвета (возможно поседели).
- Пэтти, Сельма и Эдна Крабаппл по-прежнему не замужем.
- Клоун Красти стал передвигаться с помощью инвалидной коляски.
- В реке Спрингфилда помимо рыбы с тремя глазами плавает рыба с рогами и рыба с головой профессора Фринка
Интересные факты
- Этот эпизод является первым из трёх (на сегодняшний день) эпизодов на тематику будущего. Остальными эпизодами являются Bart to the Future в 11-м сезоне и Future-Drama в 16-м.
- Тогда как и «Lisa’s Wedding», и «Future-Drama» были номинированы на Эмми, журнал Entertainment Weekly назвал эпизод «Bart to the Future» худшим в истории сериала.
- Телезрители канала BBC проголосовали за этот эпизод, чтобы показать его в «Симпсоновскую ночь» на канале BBC Two 23 июня 2000 года. Другими кандидатами были Life on the Fast Lane, Bart of Darkness, Sideshow Bob Roberts и Homer the Great.
- В эпизоде The Way We Weren’t Гомер перечисляет различные глупые вещи, которые он сделал в предыдущих эпизодах, включая «испортил Лизе свадьбу в будущем».
- В будущем впервые упомянуты два события, которые вскоре были более подробно показаны в последующих эпизодах, в настоящем времени: становление Лизы вегетарианкой (Lisa the Vegetarian) и страсть Милхауса к Лизе (Lisa’s Date with Density).
- В течение всего эпизода, всякий раз когда Мэгги собирается заговорить, кто-то обрывает её и не даёт ей это сделать. Голоса Мэгги так ни разу и не слышно.
- Когда Гомер собирается позвонить по видеотелефону, то обнаруживает, что он занят Мэгги. Гомер говорит: «Мэгги! Эта девчонка замолчит хоть когда-нибудь?»
- 1 августа 2010 года в Интернете (например в сети микроблогов Twitter) активно отмечался "день свадьбы Лизы". Особенно популярным стал кадр, где видно приглашение на свадьбу с датой "1 августа 2010 года"
Культурные отсылки
- Сцена, где Лиза, смеясь гонится за кроликом и попадает в лес - отсылка к книге "Алиса в стране Чудес"
- Сцена знакомства Лизы и Хью в библиотеке основана на сцене из фильма «История Любви» («Love Story»).
- Судьба Мартина Принса является пародией на «Призрак оперы». Композиция, которую он играет на органе — A Fifth of Beethoven — диско-версия Пятой симфонии Людвига ван Бетховена в до минор.
- Внешний вид и поведение Хью имеют сходство с Хью Грантом, а также с некоторыми его персонажами в фильмах.
Награды
- Эпизод получил премию Эмми за 1995 год в номинации «Лучшая анимационная программа (продолжительностью менее одного часа)».
Напишите отзыв о статье "Lisa’s Wedding"
Отрывок, характеризующий Lisa’s Wedding
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
