Свайное жилище

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Свайное поселение»)
Перейти к: навигация, поиск

Свайные жилища — дома, возведённые на сваях над поверхностью земли или над водой.



История и современность

Геродот описывал народ пэонов, живший на Празийском озере, во Фракии, жилища которого устроены на сваях, на высоком помосте, сообщающемся узкими мостками с берегом.

Зимой 1854 г., вследствие необычно низкого стояния воды в Цюрихском озере, обнаружились в нем кое-где сваи, и ранее бывшие, впрочем, известными местным рыбакам. Прибрежные жители решили воспользоваться этим обстоятельством, чтобы отвоевать себе у озера лишней земли, захватив занятое сваями пространство и отделив его плотиной. При этих работах, копаясь среди остатков свай, они стали находить обделанные камни, кости, черепки. Это обратило внимание местных археологов (в особенности Келлера), которые и занялись здесь тщательными поисками, в результате которых было найдено множество остатков быта эпохи каменного века. Впоследствии усиленные поиски в этом направлении привели к открытию подобных же свайных построек в других озерах Швейцарии.

В эпоху неолита и раннего бронзового века свайные жилища были широко распространены в Альпах и на Паданской равнине (культура Террамар). Остатки свайных жилищ были обнаружены археологами также на Люблянских болотах в Словении, на озёрах Мондзее и Аттерзе в Верхней Австрии. Ранее археологи предполагали, что свайные жилища эпохи неолита и медного века представляли собой искусственные острова, подобно шотландским кранногам, однако как показывают современные исследования, большинство этих жилищ располагались на берегах озёр, которые оказались под водой намного позднее. Реконструированные свайные жилища представлены в музеях под открытым небом в Унтерульдингене и в Цюрихе. В неолитической Скандинавии существовал единственный пример свайного посёлка, который служил культовым центром — Альвастра в Швеции.

В наши дни свайные жилища широко распространены в некоторых местах на севере Бразилии, в Юго-Восточной Азии, в Папуа-Новой Гвинее и в Западной Африке. В Альпах подобные здания, известные под названием raccard, до настоящего времени используются в качестве амбаров. Подобные амбары также используются в Западной Африке, в частности, в ряде регионов Мали и Гвинеи, населённых носителями языков мандинка.

Свайные дома также распространены и в Западном полушарии, где возникли независимо от влияния Старого света и были распространены в ряде доколумбовых культур. В особенности подобные дома распространены в долинах тропических рек Южной Америки (палафито), в частности, Амазонки и Ориноко с притоками. Свайные дома были настолько широко распространены вдоль берегов озера Маракаибо, что Америго Веспуччи дал местности название Венесуэла (букв. «маленькая Венеция»). По мере того, как ураганы стали создавать опасность затопления для побережья Мексиканского залива, всё больше обычных домов стали перестраивать в виде свайных домов[1].

Как правило, свайные дома строились для защиты от наводнений, но иногда также и в качестве складов, труднодоступных для мелких вредителей[2]. Примерами подобных зданий в России являются лабазы. В Испании распространены своеобразные амбары оррео — постройки на сваях, защищённые от грызунов каменными горизонтальными плитами между каждой сваей и полом. Причем прежде в Астурии, по утверждению Николая Вавилова, посетившего её в 1927 году, такого типа постройки (он называл их «палафитическими») были преобладающими и использовались не только как амбары, но и как жилые помещения[3]:142.

Напишите отзыв о статье "Свайное жилище"

Примечания

  1. [www.texasgulfcoastonline.com/News/tabid/86/ctl/ArticleView/mid/466/articleId/56/Default.aspx Fortified Home Design Pioneered on the Texas Gulf Coast > Texas Gulf Coast Real Estate > Texas Coast Real Estate News]
  2. [www.heritagecamps.org/Cambodia_Camp_Book_2008.pdf Cambodian Heritage Camp yearbook]
  3. Вавилов Н.И. Пять континентов / Н. И. Вавилов. Под тропиками Азии / А. Н. Краснов. — М.: Мысль, 1987. — 348 с.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Свайное жилище

– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.