Сванендал

Сванендал (нидерл. Swaanendael — «Долина лебедей»), или Званендал (нидерл. Zwaanendael ) — существовавшее в 1631 году голландское колониальное поселение в Делавэре, на месте современного города Льюиса.

В 1629 году директора амстердамского отделения Голландской Вест-Индской компании Самюэл Бломмарт и Самюэл Годин приобрели у индейцев участок земли между мысом Хенлопен и устьем реки Делавэр. В 1630 году губернатор Новых Нидерландов Петер Минюи ратифицировал сделку. В дальнейшем владение было расширено: 5 мая 1630 года был приобретён прибрежный участок площадью 31 км², расположенный к югу от уже купленных земель, напротив мыса Мэй. Эта сделка также была подтверждена колониальной администрацией.

Для колонизации земли был сформирован отряд из 28 человек, включавший, помимо двух её собственников, патрона Ренсселарсвика Килиана ван Ренсселара, географа Йоаннеса де Лата и мореплавателя Давида Питерсзона де Вриса. Для их перевозки был зафрахтован восемнадцатипушечный корабль «Валвис», который после этого должен был заниматься охраной побережья и, по возможности, китобойным промыслом, что помогло бы восполнить расходы на экспедицию. Отряд высадился на берегу реки Льюис, чуть севернее мыса Хенлопен. Был построен форт Сванендал, окружённый частоколом, с голландским гербом на воротах; управление новым поселением было доверено Гиллису Хоссету. Современный залив Делавэр в честь одного из организаторов экспедиции стал именоваться мысом Година.

Недолго просуществовав, поселение было уничтожено индейцами вследствие недоразумения. Ни один из голландцев не выжил, поэтому сведения о произошедшем были получены прибывшим со второй партией колонистов де Врисом от нантикоков:

Он указал место, где наши люди воздвигли колонну, к которой был прибит металлический лист с изображённым на нём гербом Голландии. Один из индейских вождей забрал этот лист для изготовления табачных трубок, не понимая скверности своего поступка. Возмущение поселенцев было столь сильным, что индейцы, не знавшие сущности проступка своего соплеменника, пошли и убили его. Сняв с его тела трофей, индейцы вернулись с ним в форт и услышали от поселенцев, что те не желали вождю смерти, а просто хотели, чтобы его привели к ним, дабы объяснить, что делать так больше не следует. Когда индейцы вернулись домой, друзья убитого подговорили их отомстить поселенцам. Наблюдая за поселенцами, они обнаружили, что все наши люди работают, а в доме лишь лежачий больной и сидящий на цепи мастиф — если бы пёс не был привязан, они не посмели бы подойти. Рядом с домом же стоял лишь руководитель поселения. Тогда трое самых крепких индейцев с ворохом медвежьих шкур приблизились к дому, и командир вместе с ними зашёл внутрь для совершения обмена, а после заключения сделки пошёл на чердак, в хранилище. Когда он спускался, один из индейцев выхватил топор и разрубил ему голову. Также индейцы убили больного и внушавшую им наибольший страх накрепко привязанную собаку, в которую им пришлось выпустить двадцать пять стрел. Потом они направились к остальным людям, занятым работой, и, подойдя к ним с изъявлениями дружбы, напали на них. Таков был конец нашей молодой колонии, ставший для нас большой потерей.</blockquote>

Прибывший 5 декабря 1632 года на обугленные руины поселения де Врис (узнавший о случившейся резне ещё перед отъездом из Европы), проведя переговоры с индейцами, поднялся вверх по реке Делавэр, пытаясь закупить для новой партии поселенцев бобы и зерно. Потерпев там неудачу, он добрался до Виргинии, где наконец смог приобрести продовольствие, после чего вернулся в Сванендал. Произошедшая бойня заставила голландцев сократить количество поселений, и вскоре де Врис увёз колонистов в Новый Амстердам. Позднее владельцы земли продали её Голландской Вест-Индской компании.

В 1637 году Бломмарт участвовал в организации первой шведской экспедиции в Новый свет (первая шведская колония также была основана на территории Делавэра) и привлёк к командованию ей покинувшего к тому моменту губернаторский пост Петера Минюи.

Некоторое время спустя Питер Корнелисзон Плокхой неподалёку от места, где стоял Сванендал, основал поселение, где стремился воплотить в жизнь утопические идеи Франциска ван ден Эндена: с одинаковым образованием для всех классов, обобществлением собственности и демократически избираемым правительством. Однако после случившегося вскоре перехода Новых Нидерландов под власть англичан поселение угасло.

Отрывок, характеризующий Сванендал

Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.