Свентокшиские проповеди

Свентокши́ские про́поведи (иногда также Свентокжижские или даже Свенто-кржижские, польск. Kazania świętokrzyskie) — польский средневековый памятник письменности, созданный, предположительно, в конце XIII или начале XIV века. Этот текст считается самым старым прозаическим текстом на польском языке. Документ был найден Александром Брюкнером в 1890-м г. в переплёте латинского кодекса XV-го века, содержащего Деяния апостолов и Апокалипсис. Текст был назван так по месту, где он, по мнению учёного, нашедшего его, был создан: книга, в которой он сохранился, была собственностью библиотеки монастыря бенедиктинцев на Лысой горе в Свентокшиских горах. Горы получили своё название от словосочетания święty krzyż — «святой крест».

История памятника

Датирование

Когда были написаны Свентокшиские проповеди, точно неизвестно. Большинство учёных полагает, что сохранившийся текст был записан в XIV веке, но при этом является копией значительно более старого оригинала, создание которого датируется концом XIII или началом XIV века. Однако часть учёных считает, что сохранившийся текст и есть оригинал.

Происхождение

История происхождения Свентокшиских проповедей доподлинно неизвестна. Брюкнер на основании библиотечной записи установил, что в Варшаву памятник попал из библиотеки монастыря в Свентокшиских горах, из чего он сделал вывод, что именно там этот памятник и был создан. Сейчас эта гипотеза поставлена под сомнение — Владислав Семкович открыл, что кодекс, уже с пергаментными полосками, попал в монастырь бенедиктинцев из монастыря Ордена Святого Гроба Господня в Лежайске около 1459 г., в качестве пополнения библиотечного собрания, уменьшившегося из-за пожара. Однако известно, что и Лежайск не был местом создания памятника — кодекс оказался там уже с пергаментными полосками в переплёте. Результаты лингвистического анализа, проведённого С. Урбаньчиком и В. Семковичем, свидетельствуют в пользу того, что текст был написан, по всей видимости, в Малой Польше. Исследователи полагают, что это могло произойти в Мехуве — тамошний монастырь славился высоким уровнем проповедей (в том числе на польском языке) и богатой библиотекой, кроме того, он был связан с собранием Лежайске, в которое мог передать кодекс. Однако если верна гипотеза, датирующая появление проповедей XIII-м веком, они вряд ли могли быть созданы в Мехуве, поскольку в мехувском монастыре в то время в основном жили иностранцы (главным образом немцы и чехи), и поэтому неизвестно, жил ли там в конце XIII века человек, знавший польский язык настолько хорошо, чтобы создать такие сложные и искусные проповеди.

История текста

Текст Свентокшиских проповедей был разрезан на полоски, которыми были оклеены шнурки, скрепляющие переплёт латинского кодекса, содержащего Деяния апостолов и Апокалипсис. Остальные, не дошедшие до нас части проповедей, по всей видимости, пошли на оклейку других книг. В то время это был популярный способ реставрации переплётов — пергамент был прочным и дорогим материалом, а потому его старались беречь и использовать многократно. Ненужные тексты на пергаменте использовались для реставрации более ценных экземпляров.

Александр Брюкнер нашёл проповеди 25 марта 1890 года в Императорской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге, когда просматривал кодекс, попавший в эту библиотеку из собрания Варшавского университета, конфискованного после польского восстания 1830 года. В переплёте тома учёный обнаружил 18 продолговатых полосок. Сложив их, он получил текст одной целой и отрывков пяти проповедей.

В 1925 году Свентокшиские проповеди вернулись в Польшу, где находились до 1939 года После войны текст попал в Канаду, откуда был вновь возвращён на родину.

Собранный Брюкнером текст сейчас находится в Национальной библиотеке Польши (шифр 8001). 15 полосок составляют один лист размером 117 на 173 мм, в то время, как оставшиеся три полоски составляют нижнюю часть второго листа.

В 2009 году под редакцией профессора Павла Стемпня (польск. Paweł Stępień) вышла книга «Свентокшиские проповеди. Новое издание, новые теории» (польск. Kazania świętokrzyskie. Nowa edycja, nowe propozycje badawcze), содержащая самую полную из опубликованных до сего дня версию текста.

Содержание

Сохранившийся текст памятника содержит: полностью Проповедь на день св. Екатерины (25 ноября) и отрывки Проповеди на день св. Михаила (29 сентября), Проповеди на день св. Николая (6 декабря), Проповеди на день Рождества (24 декабря), Проповеди на праздник трёх волхвов (6 января), а также Проповеди на день очищения пресвятой девы Марии (2 февраля). Каждому из праздников соответствует теологическая проблема — Проповедь на день св. Михаила содержит рассуждения о ангелологии (в том числе обсуждение функций, исполняемых ангелами), Проповедь на день св. Екатерины построена на контрасте между грехом и праведностью (обсуждаются четыре группы грешников: сидящие, лежащие, спящие и умершие, а также проводится сопоставление между ними и фрагментами из жития святой), Рождество служит поводом для рассуждений о воплощении Христа, а день трёх волхвов — o Богоявлении (три волхва представлены символом действий человека по отношению к Богу, кроме того проводится противопоставление трёх земных царей с Иисусом, царём небесным).

Композиция и стиль

Свентокшиские проповеди написаны в соответствии со средневековыми принципами ars dictandi и ars praedicandi, а также с правилами составления учёных проповедей (лат. sermones). Теоретические проблемы в проповедях делятся на составные части (обычно 3 или 4, как, например, в проповеди на день св. Екатерины). Количество элементов проповеди может соответствовать теме — проповедь об ангелах делится на 9 частей, рассказывающих о функциях небесных посланцев, а цифра 9 в Средневековье ассоциировалась с количеством ангельских хоров. Рассмотрение темы укладывается в логическую схему: утверждение — доказательство — вывод; проповеди содержат композиционные блоки, характерные для ars dictandi (вступление, тема, разделение (лат. divisio), расширение (лат. dilatatio), заключительное слово лат. peroratio и итог). Проза проповедей ритмизирована и зарифмована — составные части сложных предложений чаще всего имеют близкое количество слогов, а их окончания созвучны (например, Zawierne niczs jinego kromie człowieka grzesznego). Лексикон текстов довольно богат — автор избегал повторов путём использования многочисленных синонимов. В проповедях содержится много слов с абстрактным значением, что вместе с эрудированностью высказываний и преобладанием теоретических умозаключений по сравнению с повествованием и указывает на предназначенность проповедей для образованного слушателя.

Лингвистическая характеристика

Фонетика

Свентокшиские проповеди демонстрируют, что в польском языке к моменту их написания два древнепольских носовых гласных звука слились в одном, обозначаемом на письме буквой ø. Кроме того, памятник отражает переход мягких ť и ď в аффрикаты ć и dź (это отражается в написаниях типа zbauicel = zbawiciel, smircy = śmirci), однако, в силу орфографической традиции, встречается и передача этих звуков буквами t и d.

Морфология

Латинские памятники, включающие отдельные польские глоссы (как, например, Гнезненская булла), предоставляют нам информацию, в основном, по существительному. В противовес этому, Свентокшиские проповеди содержат очень богатый материал по древнепольскому глаголу: перед читателем предстаёт довольно архаичная система времён, близкая праславянской. В тексте памятника представлены аорист и имперфект (по сути, Свентокшиские проповеди являются единственным древнепольским текстом, где эти времена представляют собой живые образования):

• videh (=widziech, праслав. *vidĕxъ) — я видел (имперфект);
• sedese (=siedziesze, праслав. *sĕdĕaše) — он сидел (имперфект);
• postaui (=postawi, праслав. *postavi) — он поставил (аорист);
• idehø (=idziechą, праслав. *jьdexǫ) — они пошли (аорист).

Третье лицо множественного числа аориста демонстрирует собственно польскую инновацию: замену праславянского окончания аориста окончанием имперфекта.

В третьем лице перфекта наблюдается колебание: встречаются как формы со вспомогательным глаголом (как в праславянском), так и без (как в современном языке): uslusal = usłuszał (совр. usłyszał), но sø uslisely = są usłyszeli (совр. usłyszeli).

Примечательно, что в памятнике представлены три конкурирующие между собой формы 3-го лица ед. ч. глагола być: jest, являющуюся единственно возможной в современном языке, jeść (ср. рус. есть) и je (ср. чеш. je).

Лексика

Лексика Свентокшиских проповедей содержит большое число архаичных лексем, неизвестных современному польскому языку:

• wrzemię — «время» (совр. польск. czas);
• chociał — «хотел» (совр. польск. chciał);
• kłodnik — «узник» (совр. польск. więzień);
• kaki — «какой» (совр. польск. jaki);
• tet — «этот» (совр. польск. ten).

Ссылки

• [www.polona.pl/dlibra/docmetadata?id=197&dirids=4 Фотокопия текста в Национальной Цифровой Библиотеке]

Литература

• Michałowska T. Średniowiecze. — Wydawnictwo Naukowe PWN. — Warszawa, 2002. — ISBN 83-01-13842-4.
• Michał Hanczakowski Kazania świętokrzyskie // Lektury polonistyczne. Tom III. — Universitas. — Kraków, 1999. — ISBN 83-7052-796-5.

Отрывок, характеризующий Свентокшиские проповеди

– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…