Свенцицкий, Валентин Павлович

Валентин Свенцицкий
Имя при рождении:	Валентин Павлович Свенцицкий
Род деятельности:	Священник Православной Российской Церкви
Дата рождения:	30 ноября 1881(1881-11-30)
Место рождения:	Казань, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Дата смерти:	20 октября 1931(1931-10-20) (49 лет)
Место смерти:	Канск, СССР

Валенти́н Па́влович Свенци́цкий (30 ноября 1881, Казань — 20 октября 1931, Канск, Восточно-Сибирский край) — священнослужитель Православной Российской Церкви, протоиерей, настоятель московского храма святителя Николая Чудотворца на Ильинке. Проповедник, публицист, драматург, прозаик и богослов.

Писатель

Публицист

Родился в семье присяжных поверенных: потомственного дворянина Болеслава Давида Карловича Свенцицкого (1832—1896) и вятской мещанки Елизаветы Федосеевны Козьминой (1852—1927). Поскольку развод отца с бывшей женой (сбежала, бросив пятерых детей) не разрешила католическая Церковь, признан незаконнорождённым; отчество получил по имени восприемника при крещении. Учился в гимназиях: 3-й казанской (1890—1895), 1-й московской (1895—1898, выбыл из-за конфликта с законоучителем), московской частной Креймана (1900—1903); на историко-филологическом факультете Московского университета (1903—1907, исключён за невзнос платы с VII семестра). Дружил с В. Ф. Эрном, был близко знаком с А. В. Ельчаниновым, П. А. Флоренским, С. Н. Булгаковым, Андреем Белым. Мировоззрение сформировали христианство, идеи В. С. Соловьёва, творчество Ф. М. Достоевского и этика И. Канта.

В 1905 году вместе с Эрном создал первую в России христианскую политическую организацию Христианское братство борьбы, дабы обличать религиозную неправду самодержавия, содействовать освобождению Церкви от порабощающей опеки светской власти, созыву Поместного Собора и установлению более справедливых социально-экономических отношений. Дух Братства был в корне противоположен идеологии христианского социализма: экономика и политика признавались лишь внешними формами устроения духовной жизни; в основе человеческих отношений мыслились Христовы любовь и свобода, а не внешние законы; идеалом провозглашалась Церковь, а не государство. Одной из форм легализации ХББ стало Московское религиозно-философское общество памяти Вл. Соловьёва, где Свенцицкий был товарищем председателя. Талант оратора обеспечивал неизменную популярность его выступлениям и проповедям. На суде за призыв ко всенародному посту в знак покаяния за расстрелы рабочих был оправдан после яркой речи в свою защиту. В 1905—1908 годах сделал около двадцати докладов (в том числе в Петербургском религиозно-философском обществе и Братстве ревнителей церковного обновления), опубликовал десять книг и около пятидесяти статей.

Со строго православных позиций критиковал социалистическую утопию, позитивизм, ницшеанство, клевету В. В. Розанова на Церковь, толстовство, пошлость кадетизма, смирно-либеральное, барское христианство Н. А. Бердяева и Е. Н. Трубецкого, черносотенную подделку Христа, сектантство представителей нового религиозного сознания Д. С. Мережковского и Д. В. Философова, духовный блуд мистическо-декадентских кружков, языческий цезарепапизм. Требовал созвать Церковный Собор, уничтожить эксплуатацию труда и частную собственность на землю, права отказываться от воинской повинности. Категорически отвергая хилиазм, считал долгом каждого верующего стремиться освятить духом Христовым не только частную, но и всю жизнь; в реформах видел не политический, а религиозный смысл — борьбу со злом мира.

Прозаик и драматург

Своеобразным продолжением «Легенды о Великом Инквизиторе» Достоевского стала книга «Второе распятие Христа (Фантазия)», обличающая государственную и духовную власти в забвении евангельских заповедей: явившийся в современную Москву Иисус Христос арестован, судим за пасхальную проповедь и распят обезумевшей толпой. Роман-исповедь «Антихрист (Записки странного человека)» с необыкновенной откровенностью рассказывает о проникновении в человека инородного существа — чужого, изнутри пожирающего жертву; раскрытие таинственных глубин сердца и мастерство психологической рисовки соответствуют лучшим образцам русской литературы, а образ главного персонажа стал воплощением антигероя посеребрённого века.

Игравшиеся лучшими актерами дореволюционной России пьесы Свенцицкого охватывают жанры от мистической трагедии («Смерть») до бытовой драмы с элементами комедии («Интеллигенция»), проникнуты духом обличения пороков (построенный на автобиографическом материале «Пастор Реллинг») и пророчествуют о судьбе страны («Наследство Твердыниных»). Для рассказов характерны острые сюжеты и психологическая напряженность повествования, герои представлены в переломные моменты жизни. Выделяются написанные от женского лица новеллы «Ольга Николаевна» и «Любовь» (предвосхищает тему романа К. Абэ «Чужое лицо»), а также светящаяся мягким, лесковским юмором «На заре туманной юности», сказ о явлении Спасителя детям («Христос в детской»). Церковной жизни и борьбе с искушениями посвящены рассказы «Старый чорт», «Отец Яков», «Песнь песней».

Богослов и философ

Уже в ранних работах выступил как оригинальный мыслитель, оказал большое влияние на Бердяева («Философия свободы», «Философия свободного духа») и И. А. Ильина («О сопротивлении злу силою»). Полагая, что православная метафизика «целиком заключается в догматах», этическое учение строил на идее бессмертия и библейских заповедях, следование велению долга считал путём к полной материальной и духовной свободе, а существом её — охотное самопожертвование. Диалектически трактуя свободу как дар и долг (возможность и необходимость творческого раскрытия личности, выражения её Божественного начала), полагал реализацию предвечного замысла смыслом земной жизни. Целью всего мирового движения считал воплощение Божественной идеи, прогресс определял как «медленную и мучительную дифференциацию добра и зла», а во всем космосе видел становящуюся Церковь. Свободный человек — сознавшее себя богочеловеком новое существо, пребывающее в любви, радости и вечном уповании, его действия, желания и помыслы облечены во Христа. Оговаривая, что «всякое логическое познание есть ограничение, потому ничто безграничное познано быть не может», установил формальные признаки свободы — вечность и беспричинность (качества Творца бытия); различал её внешнее условие (свободную волю) и внутреннее содержание (святость); первым её выражением полагал ничем не обусловленный творческий акт — хотение, осуществляемое путём воли. При истинной свободе хотение следует не низменным началам души, а совершенному закону, при всяком же его нарушении, грехе (поскольку он рабство похотям), свобода (залог бессмертия человека) заменяется причинностью. Достигнуть совершенства — значит очистить свой дух от всякого зла, то есть стать абсолютно свободным. Но это недоступно одному: только любовное единение свободных людей, сознающих себя сынами Божьими, дает простор индивидуальным силам человека. Развивая учение А. С. Хомякова о соборности, надеялся, что религиозная общественность (не механическое, но внутреннее объединение в одно тело людей, не перестающих быть различными его членами) способна вывести церковь из пассивного состояния и преобразить социальный строй.

Разграничил социалистическое учение и движение, указав на их коренные противоречия. Оценивая первое как ненаучное, несправедливое и бессодержательное, а второе рассматривая как явление не экономическое, а биологическое (стихийный протест против буржуазного строя), отметил различие их устремлений и интересов. Выявив несоответствие сущности социалистического движения, лишенного положительных идеалов и разумно поставленных нравственных целей, с ложно понимающим его природу теоретическим обоснованием, пришел к выводу, что «в науке не дано и не может быть дано точного определения социализма»; понятие «христианский социализм» считал такой же бессмыслицей, как «сухая вода» или «мокрый огонь». Коммунистический режим определял как «ужасающую смесь дикой анархии и самого жестокого деспотизма».

Видя в «преступном самодовольном непротивленстве» одного из самых опасных врагов Церкви, предостерегал от смешения любви со слащавой улыбкой: «Больному, все спасение которого в ампутации ноги, вместо „жестокой операции“ давать сладенькую водицу — это не любовь!» Обличая подмену сожигающей огнём проповеди Христа — сантиментальными словами, обосновывал допустимость «насильственного ослабления зла» как «подлинного служения свободе». Провозгласил, что для христианина нравственно обязательна лишь война, защищающая святое дело, когда, выбирая между двумя неизбежными убийствами, он по совести может сказать: «Я поднимаю меч на насильника, чтобы меч его не опустился на неповинную жертву». Считал, что благословить войну иногда «есть прямой долг Церкви».

Определяя её роль в политической жизни, указывал: Церковь не должна быть подчинена государственной власти (как при российском самодержавии) или включать её в себя (как добивается католичество), но должна стоять выше власти и благословлять достойную, заботиться о соответствии её деятельности идеалам христианства. А народ вправе знать, признает Церковь данный государственный акт соответствующим Христовым целям на земле или власть действует от своего имени.

Преодоление соблазнов

Осенью 1908 года вышел из состава МРФО, признав справедливость обвинений «в ряде действий, явно предосудительных» (рождение внебрачных дочерей). Молитвами преподобного Анатолия Оптинского (Потапова), к духовной помощи которого прибегал с 1898 года, преодолел жесточайший внутренний разлад, победив в себе врага, и никогда более не поддавался плотским соблазнам.

С 1909 года перешёл на нелегальное положение, скрываясь от уголовных преследований за печатные выступления. Странствия по России (от Выборга до Иркутска) описал в циклах газетных очерков и книге «Граждане неба. Моё путешествие к пустынникам Кавказских гор». Поддерживал дело голгофских христиан, понимая его не как сектантство, а религиозно-общественное движение, пробуждающее сознание народа к религиозному творчеству. Призывал к живой деятельной любви и раскрытию внутренних сил души в приходской общине; считал, что вся жизнь должна объединиться вокруг храма, а несовместимое с ним отпасть вовсе. С 1915 года вёл несколько рубрик в петроградской «Маленькой газете» и обширную переписку, помогая нуждающимся советом и деньгами, стараясь собрать единомышленников в общую семью и создать христианскую организацию («свободный приход»), спаянную единством духовной жизни. Завершил философскую работу «Религия свободного человека» (полностью не сохранилась), где индивидуализму Ф. Ницше, «отрекающемуся не только от толпы, но и от Бога (то есть от самого себя)», противопоставлял христианский персонализм.

Священник, аресты и ссылки

После венчания с дочерью священника Евгенией Сергеевной Красновой, по благословению своего духовного отца Анатолия Оптинского, 9 сентября 1917 года рукоположен во священника епископом Нарвским Геннадием (Туберозовым) и назначен проповедником при штабе 1-й армии Северного фронта; с 1918 года стал проповедником Добровольческой армии. Активно участвовал в подготовке и деятельности Юго-Восточного Русского Церковного Собора (работа в комиссии по составлению грамот и воззваний, доклад о деятельности прихода); в печати и с амвона призывал народ к покаянию за богоотступничество (поклонение мамоне) и борьбе с большевизмом. Только Церковь признавал нравственным фундаментом, на котором должна строиться Россия; главную роль в объединении живых сил страны отводил приходам, превращённым в сплочённые верой и любовью общественные организации, способные взять в свои руки устроение местной жизни, а впоследствии и общегосударственной: «Приходы должны сознать себя не только религиозными, но и общественными единицами. Они должны организоваться для общественных выступлений и взять в свои руки всё, что касается жизни православного человека, начиная с решений продовольственного дела и кончая самыми высшими запросами духа». Призывал пастырей стать представителями приходов, на основе которых «может воздвигнуться освобожденная государством свободная церковь».

С осени 1920 года служил и проповедовал в московских храмах, в том числе за службами Патриарха Тихона, которого почитал совестью Российской Церкви. Летом 1922 года дважды арестовывался за публичное обличение обновленцев-живоцерковников (в Бутырской тюрьме находился в одной камере с С. И. Фуделем); выслан в Пенджикент (Таджикистан), где участвовал в хиротонии Луки Войно-Ясенецкого и написал практическое руководство по овладению навыками молитвы Иисусовой — «Тайное поучение».

По возвращении в Москву в декабре 1924 года создал общину в храме сщмч. Панкратия на Сретенке, вёл еженедельные беседы о прп. Серафиме Саровском и творениях прп. Иоанна Лествичника. Осенью 1925 года представил доклад «Против общей исповеди» Патриаршему Местоблюстителю митр. Петру (Полянскому) и по его благословению провёл Великим постом 1926 года шесть чтений «О Таинстве покаяния в его истории». Летом 1926 года вместе с общиной совершил паломничество в Саров и Дивеево, где получил предсказание блаженной Марии (Фединой) о переходе в другой храм. Через месяц назначен настоятелем храма свт. Николая Чудотворца на Ильинке («Никола Большой Крест»). В 1928 году провёл с возросшей и окрепшей общиной двадцать бесед о монастыре в миру — основной идее своего служения и задаче современной церковной эпохи — духовной преграде внешним соблазнам жизни и борьбе с внутренними страстями. Указанные труды и проповеди, записанные его духовными детьми (в том числе матерью И. А. Ильина), распространялись в самиздате и вошли в сборник «Монастырь в миру».

С 1927 года стал активным деятелем Иосифлянского движения. В январе 1928 года по благословению еп. Димитрия (Любимова) разорвал каноническое и молитвенное общение с митр. Сергием (Страгородским) и вышел из его юрисдикции вместе с паствой. 19 мая 1928 года арестован за неприятие т. н. «Декларации», выражавшей позитивное отношение к советской власти части иерархов, и сослан в Тракт-Ужет (ныне Тайшетский район Иркутской области), где написал итоговый труд «Диалоги». В книге, построенной как беседа духовника и вопрошающего интеллигента, дал цельное изложение христианского мировоззрения; используя метод Сократа, вскрыл противоречия принципов материализма и показал необходимость веры в познании истины.

В 1930 году начались долгие мучения от абсцесса печени, разрешения на операцию добиться от властей не удалось. Перед смертью, не изменив мнения о «компромиссах, граничащих с преступлением», просил духовных детей последовать своему примеру: покаяться в отпадении от соборного единства. Признал Заместителя Патриаршего местоблюстителя законным первым епископом и получил прощение. Скончался в больнице г. Канск на руках у жены, родные получили разрешение перевезти тело в Москву. 9 ноября на отпевании, при огромном стечении народа, оно было обнаружено нетленным; покоится на Введенском (Немецком) кладбище Москвы (участок 5/7, слева от главного входа).

Труды

• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0058.shtml Взыскующим града.] — М., 1906 (совм. с Эрном). — 63 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_1905_programma.shtml Христианское братство борьбы и его программа.] — М., 1906. — 30 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0059.shtml Что нужно крестьянину?] — М., 1906. — 15 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0055.shtml Правда о земле.] — М., 1907. — 80 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0090_brand.shtml Религиозный смысл «Бранда» Ибсена.] — СПб., 1907. — 31 с.
• Лев Толстой и Вл. Соловьев. — СПб., 1907. — 16 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0050_pkv.shtml Письма ко всем (Памфлет).] — М., 1907. — 84 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0330_vrh.shtml Второе распятие Христа (Фантазия).] — М., 1908. — 84 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0332_anti.shtml Антихрист (Записки странного человека).] — СПб., 1908 (2-е изд.). — 188 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_1909_smert.shtml Смерть. Пастор Реллинг.] — М., 1909. — 180 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0560_jizndost.shtml Жизнь Ф. М. Достоевского.] — М., 1911. — 77 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0420_intel.shtml Интеллигенция.] — М., 1912. — 175 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0337_pasha.shtml Христос в детской.] — М., 1912. — 16 с.
• О свободе человека. — М., 1912.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0450_grazhdane.shtml Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам Кавказских гор.] — Пг., 1915. — 167 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0160_voyna_cerkov.shtml Война и Церковь.] — Ростов н/Д, 1919. — 36 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0170_zadachi_dobrarmii.shtml Общее положение России и задачи Добровольческой армии.] — Екатеринодар, 1919. — 23 с.
• Россия — встань! (Две проповеди). — Ростов н/Д, 1919. — 14 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0610_propovedy1.shtml Монастырь в миру. Проповеди и поучения.] — Т. 1-2. — М., 1995—1996.
• Собрание сочинений. Т. 1. [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0330_vrh.shtml Второе распятие Христа.] [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0332_anti.shtml Антихрист.] Пьесы и рассказы (1901—1917). — М.: Даръ, 2008. — 800 с.
• Собрание сочинений. Т. 2. Письма ко всем: обращения к народу 1905—1908. — М.: Даръ, 2011. — 752 с.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0440_dialogs.shtml Диалоги: Проповеди, статьи, письма] / Сост., автор статьи С. В. Чертков. — М.: ПСТГУ, 2010. — 522 с.: ил.
• [magazines.russ.ru/znamia/2010/11/cv9.html Венок на могилу Льва Толстого] / Публ., вступ. статья и прим. С. В. Черткова // Знамя. — 2010. — № 11.
• [www.moskvam.ru/zhurnal/publication/?id=239 Религия «здравого смысла» (Из лекций о Льве Толстом)] // Москва. — 2010. — № 11.
• Куда уехал Лев Толстой? / Публ., предисл. и коммент. С. В. Черткова // Наш современник. — 2010. — № 11. — С. 238—261.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0470_florensky_perepiska.shtml Переписка с П. А. Флоренским] // Новый журнал. — 2011. — № 264.
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0620_propovedy2.shtml Проповеди.] — М.: Отчий дом, 2013. — 512 с.
• Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909—1913). — М.: Новоспасский монастырь, 2014. — 752 с.

Ссылки

• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/ Собрание классики Библиотеки М. Мошкова]
• [az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0690_vzgr.shtml Взыскующие града]
• [www.pravmir.ru/dialogi-svencickogo-obyasnenie-ab-ovo/ Заявление родственников]

Отрывок, характеризующий Свенцицкий, Валентин Павлович

Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.