Сверчков, Николай Егорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Сверчков

Фотопортрет Сверчкова Н. Е. 1880-е гг.
Имя при рождении:

Николай Егорович Сверчков

Дата рождения:

2 февраля 1817(1817-02-02)

Место рождения:

Санкт-Петербург, Российская империя

Дата смерти:

25 июля 1898(1898-07-25) (81 год)

Место смерти:

Царское Село, Российская империя

Подданство:

Российская империя Российская империя

Жанр:

живопись

Учёба:

Воспитательное училище при Императорской Академии художеств, Санкт-Петербург,
(1827—1829)

Стиль:

мастер жанровой и анималистской живописи, реалистическая школа

Влияние на:

Атрыганьев Н. А.

Награды:

Кавалер ордена Почётного легиона

Работы на Викискладе

Никола́й Его́рович Сверчко́в (18171898) — русский баталический и жанровый живописец; наставник Николая Атрыганьева.

Своим артистическим развитием был обязан исключительно собственному влечению и природной способности к искусству. Учился в Петришуле с 1829 по 1833 год. Ещё в детстве с любовью рисовал животных, особенно лошадей. С 1844 г. произведения его стали являться на ежегодных академических выставках и вскоре обратили на него общее внимание. То были картины на сюжеты из русского народного быта. В 1852 г. за картину «Помещичья тройка пересекает на всем скаку обоз, тянущийся по большой дороге» получил звание академика. Другая значительная картина: «Грузный экипаж с пассажирами, едущий в знойный летний день» доставила ему, в 1855 г., профессорское звание. Около этого времени он вошёл в большую известность, производя множество картин и рисунков, изображающих породистых лошадей, собак, охотничьи сцены, ухарские тройки, жанровые сюжеты с участием лошадей среди зимних пейзажей. В эту цветущую пору своей деятельности, он стал являться со своими работами в парижских салонах. Французская критика относилась к ним с большой похвалой, а одна из картин, находившихся на парижской выставке 1863 г., «Возвращение с медвежьей охоты», была приобретена Наполеоном III. За неё и за две другие картины («Ярмарка» и «Станция», проданные также в Париже), он был награждён кавалерским знаком ордена Почетного легиона. В том же году написал для брюссельской выставки картины «Туманное утро при восходе Солнца», «Путник, застигнутый зимней вьюгой», и «Портрет Чихачова верхом на коне во время его путешествия в Турции». Возвратившись из чужих краев в Петербург в 1864 г., он исполнил для императора Александра II картину «Выезд царя Алексея Михайловича на смотр воинства в 1664 г.», после чего неоднократно, до 1882 г., удостаивался работать по Высочайшим заказам. Из его произвений, сверх вышеупомянутых, достойны внимания «Царь Алексей Михайлович с боярами, на охоте близ Москвы» (1874; нах. в Аничковск. дворце, в СПб.), «Поезд Ивана Грозного на богомолье» (нах. в московск. кремл. дворце), «Переход гвардии чрез Балканы» (1879; нах. в Зимнем дворце, в СПб.), «Масленица в деревне» (доставившая художнику медаль на филадельфийской всемирной выставке), «Праздник св. Флора и Лавра, в деревне», и несколько других.

Напишите отзыв о статье "Сверчков, Николай Егорович"



Литература и ссылки

  • [s58.radikal.ru/i160/0807/fe/7388fc7d8ee2.jpg Картина Н. Е. Сверчкова «На охоте» из экспозиции Музея искусств Узбекистана]
  • [vash2008.mylivepage.ru/wiki/1306/514_%D0%A8%D0%B8%D1%88%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2_%D0%92._%C2%AB%D0%A1%D0%90%D0%9D%D0%98._%D0%A0%D0%AB%D0%A1%D0%90%D0%9A%C2%BB_%D0%98%D0%9B%D0%98_%C2%AB%D0%93%D0%A0%D0%90%D0%A4_%D0%9E%D0%A0%D0%9B%D0%9E%D0%92_%D0%95%D0%94%D0%95%D0%A2_%D0%9D%D0%90_%D0%91%D0%90%D0%A0%D0%A1%D0%95%C2%BB Шишанов В. «САНИ. РЫСАК» ИЛИ «ГРАФ ОРЛОВ ЕДЕТ НА БАРСЕ» Картина Н. Е. Сверчкова]
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Сверчков, Николай Егорович

В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.