Светлов, Валериан Яковлевич
Поделись знанием:
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
| Валериан Светлов | |
 | |
| Имя при рождении: |
Валерьян Яковлевич Ивченко |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
Российская империя |
| Род деятельности: |
прозаик, театральный критик, драматург-либреттист, литератор, балетовед, переводчик |
| Жанр: |
очерк, рассказ, этюд, новелла, повесть, роман |
| Язык произведений: | |
| Награды: |
|
Валериа́н Я́ковлевич Светло́в, настоящие имя и фамилия Валерьян Ивченко (17 [29] октября 1860, Санкт-Петербург — 18 января 1934, Париж) — русский литератор, историк балета, балетовед, театральный критик, драматург-либреттист.
Содержание
Биография
Родился в Санкт-Петербурге в дворянской семье. Служил в кавалерии. Выйдя в отставку, занялся литературной деятельностью — писал рассказы, повести, романы на исторические темы. С середины 1890-х годов начал писать о балете — публиковал исторические исследования, рецензии на спектакли, хронику, очерки, творческие портреты артистов балета и балетмейстеров в газетах «Биржевые ведомости», «Петербургская газета», «Слово», «Петербургский дневник театрала», в журналах «Театр и искусство» и «Звезда», в «Ежегоднике императорских театров».
В 1904—1915 и 1916—1917 годы — редактор журнала «Нива», где также появлялись его рассказы и критические заметки. Валериан Светлов принадлежал к избранному кругу петербургских балетоманов и имел одну из самых богатых балетных коллекций в дореволюционной России. Он — автор либретто балета «Принц-садовник» по сказке Г. Х. Андерсена на музыку А. А. Давидова, поставленного Клавдией Куличевской в Петербургском театральном училище в 1906 году и в Мариинском театре в 1907 году. На сюжет сказки Валериана Светлова «Ангел из Фьезоле» балетмейстер Михаил Фокин поставил одноактный балет «Эрос» (Мариинский театр, 1915 год).
Активный сторонник творчества Айседоры Дункан, Светлов неоднократно высказывался против рутины и застоя на императорской сцене и поддерживал творческие поиски Михаила Фокина. Валериан Яковлевич участвовал в организации «Русских сезонов» 1909 года в Париже, в составе так называемого «Комитета при Сергее Дягилеве».
В Первую мировую войну добровольцем пошёл на фронт, служил ротмистром в Ингушском конном полку «Дикой дивизии» и был награждён четырьмя орденами, в том числе орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.
В 1916 году Светлов женился на известной балерине Мариинского театра Вере Трефиловой; в 1917 году они эмигрировали из России и обосновались в Париже, где Вера Александровна открыла свою балетную школу. Валериан Яковлевич продолжал публиковать статьи о русском балете, о русских артистах в эмиграции, но уже с позиции защиты классических традиций. В эти годы в Париже и Лондоне вышли несколько его трудов по истории русского балета и «Русских сезонов».
Избранные труды
Беллетристика
- Светлов В. Сочинения. — СПб.: т-во А. Ф. Маркс, 1909—1914. — Т. 1-8. — 324 + 345 + 324 + 345 + 327 + 319 + 379 + 364 с.
- Светлов В. Я. Авантюристка : [Исторический] роман [в 2-х ч. с прологом]. — СПб.: А. А. Каспари, 1902. — 197 с. — (Книги журнала «Родина» ; 1902 г., № 12).
- . — М.: Мир книги, 2011. — 189 с. — (Женские лики - символы веков). — 4500 экз. — ISBN 978-5-486-03755-9.
- Авантюристка : [(тайная любовница Петра I) : роман]. — М.: Мир книги : Литература, 2011. — 189 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-486-03955-3.
- Рабыня порока : [роман]. — М.: РИПОЛ классик, 2008. — 222 с. — (ранее выходила под названием «Авантюристка»). — 5000 экз. — ISBN 978-5-386-00421-7.
- Светлов В. Архип Осипов : Ист. рассказ. — СПб.: Н. Морев, 1904. — 21 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1904, вып. 3).
- Светлов В. Я. Барри : Из путевых заметок. — СПб.: типо-лит. М. П. Фроловой, 1903. — 66 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1903, вып. 6).
- Светлов В. Благочестие : Кавк. предание. — СПб.: Н. Морев, 1903. — 48 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1903, вып. 1).
- Светлов В. Я. Белые цветы : Ориг. роман из времен фр. революции. — М.: Ф. А. Куманин, 1896. — 160 с. — (Читатель ; 1896, кн. 11-12).
- Светлов В. Я. В вратах Эдема : Роман. Утопия : Повесть. — СПб.: А. А. Каспари, 1901. — 176 с. — (Книги журнала «Родина» ; 1901 г., № 12).
- Светлов В. В неведомую даль : Роман. — СПб.: Д. А. Наумов, 1898. — 320 с.
- Светлов В. Я. Венецианские рассказы. — СПб.: «Владим.» паровая типо-лит. Мордуховского, 1900. — 642 с. — (Содерж.: Звуки Сан-Серволо; Черный призрак; Шах и мат; Марин Фальер; Венецианский отшельник; Философ из Киоджио; Очерки Венеции).
- Светлов В. Война с Японией : Очерк. — СПб.: Н. Морев, 1904. — 58 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1904, вып. 2).
- Светлов В. Все цвета радуги [и др. рассказы]. — СПб.: тип. А. С. Суворина, 1904. — 501 с.
- Светлов В. Я. Город Таганрог : [Очерк]. — СПб.: А. Ф. Маркс, 1902. — 200 экз.
- Светлов В. Я. Город Таганрог : [Очерк]. — Таганрог: Таганiй рогъ, 2003. — 66 стб. — (Репр. воспроизведение изд. 1902 г.).
- Светлов В. Я. Дар слез : Ист. роман. — СПб.: Столич. тип., 1900. — 145 с. — (Отт. из журн. «Вестн. всемир. истории». 1900, № 1-7.).
- Светлов В. Я. Драгуны на траве. — СПб.: П. П. Сойкин, 1894. — 16 с.
- Светлов В. Я. Звезда любви. (1692—1695) : Флорентийск. новелла : В 2 ч. — СПб.: Д. А. Наумов, 1898. — 249 с.
- Светлов В. Я. Золоченая богема : Роман из петерб. жизни. — СПб.: тип. Муллер и Богельман, 1895. — 324 с.
- Светлов В. Я. Из Италии в Константинополь морем на «Энтелле» : Этногр. очерки. — СПб.: тип. Спб. акц. общ. «Слово», 1905. — 104 с. — (Беспл. прил. к журн. «Живопис. обозрение» на 1905 г., № 5).
- Светлов В. Я. Кавказские предания и легенды. — СПб.: тип. Муллер и Богельман, 1895. — 265 с. — (Содерж.: Томиранда; Духи горного монастыря; Красавица Эхсина; Два мудрых совета; Старый Гуд; Ночи Тамары; Шатер Авраама).
- Светлов В. Князь Михаил и боярин Федор. — СПб.: Н. Морев, 1903. — 60 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1903, вып. 5).
- Светлов В. Корабль Хазизадра : Кавк. предание. — СПб.: Н. Морев, 1903. — 48 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1903, вып. 4).
- Светлов В. Я. Крымские очерки. — СПб.: В. И. Штейн, 1891. — 279 с. — (Содерж.: В лунном свете; Роман; Разлука; Ночь; Плющ; Последнее прости; Забытый крест; Отрывки из записок маньяка; Встреча; Прямой путь).
- Светлов В. Я. Культ сатаны : Иересиарх Амфилохий. — Carouge (Geneve): М. К. Элпидин, 1897. — 24 с.
- Светлов В. Я. Недостроенный храм : Флорентийск. роман. (1692—1695). — СПб.: «Владим.» паровая типо-лит. Мордуховского, 1899. — 249 с.
- Светлов В. Я. Неравный брак : Роман. — СПб.: А. А. Каспари, 1908. — 128 с. — (Собрание романов Родины : Произведения русских писателей ; 1908, № 3).
- Светлов В. Я. Новеллы. — СПб.: В. И. Штейн, 1891. — 483 с. — (Содерж.: Дочь воздуха и тень Гамлета; Предвзятая идея; На далеком посту; Бабушка собралась; Жанна; Ангелы горы «Иль»; Тайна; Кавказские предания и легенды: 1) Старый Гуд; 2) Ночи Тамары).
- Светлов В. Я. Новые песни : Роман. — СПб.: А. А. Каспари, 1904. — 256 с. — (Книги журнала «Родина» ; 1904 г., № 11, 13).
- Светлов В. Я. По призванию : Роман. — СПб.: А. А. Каспари, 1900. — 208 с.
- Светлов В. Я. По разным колеям : Роман. — СПб.: А. А. Каспари, 1913. — 232 с. — (Всеобщая библиотека : Беспл. прил. к журн. «Всемирная новь»; [1913]. Кн. 5-6).
- Светлов В. Я. Побежденный : Этюд. — СПб.: А. А. Каспари, 1902. — 256 с. — (Книги журнала «Родина» ; 1902 г., № 10).
- Светлов В. Я. Повести и рассказы. — СПб.: «Владим.» паровая типо-лит., 1899. — 292 с. — (Содерж.: В глухую осень; На волнах; Фабрика особого рода; Муся; Мечтательница; Диагноз; Счастье опоздало).
- Светлов В. Последний Абрек : Рассказ. — СПб.: Н. Морев, 1903. — 48 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1903, вып. 1).
- Светлов В. Предание о хитоне господнем. — СПб.: Н. Морев, 1902. — 42 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1902, вып. 1).
- Светлов В. При дворе Тишайшего : Исторический роман из времен царя Алексея Михайловича. — СПб.: А. А. Каспари, 1911. — 304 с.
- . — СПб.: А. А. Каспари, 1913. — 304 с. — (Историческая библиотека ; 1913. Кн. 2-3).
- При дворе Тишайшего. — СПб.: Петрокон, 1994. — 509 с. — 25 000 экз. — ISBN 5-87919-009-9.
- При дворе Тишайшего : [О царе Алексее Михайловиче]. — М.: Современник, 1996. — 318 с. — 6000 экз. — ISBN 5-270-01897-7.
- При дворе Тишайшего : [роман]. — М.: Мир книги, 2010. — 318 с. — 8500 экз. — ISBN 978-5-486-03637-8.
- Светлов В. Призраки минувшего : Роман. — СПб.: тип. Муллер и Богельман, 1896. — 336 с.
- Светлов В. Я. Рассказы. — СПб.: тип. т-ва «Нар. польза», 1899. — 311 с. — (Содерж.: На кордоне; Без воли; К звездам; Яд Локусты; Пощечина; На Южном берегу Крыма; Последнее преступление; В карауле; Приемный день; Очарованный лес).
- Светлов В. Семь сыновей вьюги : Ингуш. предание. — СПб.: Н. Морев, 1903. — 31 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1903, вып. 12).
- Светлов В. Семья Варавиных : Роман. — СПб.: типо-литогр. В. В. Комарова, 1903. — 128 с. — (Свет : Сборник романов и повестей ; 1903. Т. 1. Янв).
- Светлов В. Семья или сцена? : Роман. — СПб.: тип. Муллер и Богельман, 1896. — 274 с.
- Светлов В. Я. Сестра Мария : Груз. предание. — СПб.: Н. Морев, 1902. — 60 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1902, вып. 11).
- Светлов В. Я. Собою подала пример : Рассказ из жизни Екатерины II. — СПб.: Н. Морев, 1903. — 30 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1903, вып. 8).
- Светлов В. Я. Совесть : Рождеств. рассказ. — СПб.: Н. Морев, 1902. — 34 с. — (Читальня народной школы : Журн. с картинками ; 1902, вып. 12).
- Светлов В. Я. Темный блеск : Роман. — СПб.: А. А. Каспари, 1907. — 154 с. — (Собрание романов Родины : Произведения русских писателей ; 1907, № 5-6).
- . — СПб.: А. А. Каспари, 1915. — 160 с. — (Драмы жизни : Собрание романов и повестей ; Кн. 11-12).
- Светлов В. Я. Уголок Колхиды : Роман. — СПб.: Д. А. Наумов, 1898. — 340 с.
- Светлов В. Я. Утопия : Повесть. — СПб.: А. А. Каспари, 1901. — 52 с. — (Книги журнала «Родина» ; 1901 г., № 12).
Либретто
- Светлов В. Беатриса : Средневековая легенда в 3 отд-ниях : Либретто (по Метерлинку) / Муз. А. А. Давидова. — СПб.: тип. «Якорь», 1912. — 32 с.
- Светлов В. Метель : Опера в 2 актах и 4 карт. : Либретто по поэме и некоторым другим стихотворениям кн. Д. Н. Цертелева / Муз. А. С. Танеева. — М.: П. Юргенсон, 1914. — 31 с.
- Светлов В. Принц садовник : Балет в 1 акте : Либретто (по сказке Г. Х. Андерсена «Свинопас») / Муз. А. А. Давидова. — СПб.: изд. тип. Имп. Спб. театров, 1907. — 23 с.
Переводы
- Галеви Л. Семья Кардиналь : [Роман] / Пер. с фр. В. Я. Светлова. — СПб.: тип. т-ва «Народная польза», 1897. — 160 с.
- Прево М. Полудевы = Les demi-vierges / Пер. с 106 фр. изд. В. Я. Светлова. — 2-е изд. — СПб.: Изд. Паровой скоропеч. И. А. Богельман, 1898. — 275 с.
Балетоведение
- Светлов В. Я. Жрецы : Театр. очерки. — СПб.: тип. А. С. Хомского, 1896. — 326 с.
- Светлов В. О. О. Преображенская : Хореогр. монография. — СПб.: тип. А. Ф. Маркса, 1902. — 64 с.
- Светлов В. Современный балет / Изд. при непосредств. участии Л. С. Бакста. — СПб.: т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1911. — 202 с. — 2000 экз.
- . — СПб.: Лань [и др.], 2009. — 285 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-8114-0877-1.
- Светлов В. Терпсихора : Статьи. Очерки. Заметки. — СПб.: арт. зав. А. Ф. Маркса, 1906. — 351 с.
- Светлов В. Le ballet contemporain. — Saint-Petersbourg: Golicke and Willborg, 1912.
- Светлов В. Arguments pour cinq ballets. — Paris; Leipzig, n. d..
- Svetloff V. Thamar Karsavina. — London, 1922.
- Svetloff V. Anna Pavlova. — Paris: M. de Brunoff, 1922. — 190 p.
- . — 2-nd. ed. — London: British-continental Press, 1931. — 190 p.
- Svetloff V. The Diaghilev ballet in Paris. — London, 1929.
- Svetloff V. Marius Petipa. — London, 1930.
- Svetloff V. Virginia Zucchi. — London, 1930.
- Svetloff V. In defence of classical art in dance. — London, 1931.
- Svetloff V. Diaghilev: a character study. — London, 1932.
- Svetloff V. Memories of Pavlova and Diaghilev. — London, 1933.
- Svetloff V. Quelques idees sur le modernisme. — Paris: Les Archives Internationales de la Danse, 1933.
- Svetloff V. La danse dans la peinture et la sculpture. — Paris, 1933.
Избранные статьи
- Светлов В. «Жизель» // газета «Биржевые ведомости». 1903. 2 мая.
- Светлов В. Открытие сезона. Г-жа Павлова 2-я в «Баядерке» // газета «Биржевые ведомости». 1905. 6 сентября.
- Светлов В. «Жизель». Павлова 2-я // газета «Биржевые ведомости». 1905. 11 ноября.
- Светлов В. Тальони в Петербурге // Библиотека журнала «Театр и искусство». 1913. кн. 1—4.
Напишите отзыв о статье "Светлов, Валериан Яковлевич"
Литература
- Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917—1997 : в 6 томах. — М.: Пашков дом, 1999. — Т. 6, Кн. 1 :Пос — Скр. — С. 455. — ISBN 5-7510-0169-9.
- Илларионов Б. А. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Balet/s.php Светлов (наст. фам. Ивченко) Валериан Яковлевич] // Русский балет : Энциклопедия / Ред. кол.: Б. П. Белова и др. — М.: Большая Рос. энцикл. : Согласие, 1997. — 10000 экз. ISBN 5-85270-099-1.
Примечания
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Светлов, Валериан Яковлевич
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
Категории:
- Родившиеся 29 октября
- Родившиеся в 1860 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Умершие 18 января
- Умершие в 1934 году
- Умершие в Париже
- Писатели по алфавиту
- Писатели Российской империи
- Писатели России по алфавиту
- Писатели России XIX века
- Писатели России XX века
- Писатели Франции XX века
- Балетные критики
- Балетоведы Российской империи
- Балетоведы Франции
- Балетоведы XIX века
- Балетоведы XX века
- Переводчики по алфавиту
- Переводчики Российской империи
- Переводчики XIX века
- Переводчики прозы и драматургии на русский язык
- Переводчики с французского языка
- Кавалеры ордена Святого Владимира 4 степени
- Редакторы по алфавиту
- Редакторы Российской империи
- Редакторы журналов
- Либреттисты Российской империи
- Театральные критики Российской империи
- Театральные критики Франции
- Участники Первой мировой войны
- Русские эмигранты первой волны во Франции
