Светова, Зоя Феликсовна
Поделись знанием:
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
| Зоя Феликсовна Светова | |
| Род деятельности: |
журналист, правозащитник |
|---|---|
| Награды: |
Премия имени Герда Буцериуса «Свободная пресса Восточной Европы»[1] (2009) |
Зо́я Фе́ликсовна Све́това (17 марта 1959, Москва) — российский журналист, публицист, продюсер, правозащитник, автор документального романа "Признать невиновного виновным". [2]
Содержание
Биография
В 1982 году окончила Московский институт иностранных языков имени Мориса Тореза.
С декабря 2009 года по август 2014 года работала обозревателем журнала The New Times
В 2000-2002 годах была экспертом в Фонде Сороса по программам, связанным с развитием права, судебной системы и с темой прав человека в России. [3]
Работа в СМИ
- 1991—1993 — журнал «Семья и школа»
- 1993—2001 — обозреватель газеты «Русская мысль» (Париж)
- 1994—1999 — ассистент корреспондента московского бюро «Радио Франс»
- 1999—2001 — ассистент корреспондента московского бюро газеты «Либерасьон»
- 2001—2003 — корреспондент отдела «Человек и обстоятельства» газеты «Новые Известия»
- 2002—2004 — представитель в Москве организации «Репортёры без границ»
- 2003—2004 — специальный корреспондент отдела политики ежедневной газеты «Русский курьер»
- 2004—2005 — редактор отдела внутренней политики «Русский курьер»
- 2009 — обозреватель журнала The New Times
Публиковала статьи в газетах «Коммерсант», «Русский телеграф», «Общая газета», «Новая газета», «Московские новости», в журналах The New Times, «Огонёк», «Итоги», «Еженедельный журнал», а также во франкоязычных изданиях: Ouest-France, France Soir, Depeche du midi (Франция), Le quotidien (Люксембург).
Работала продюсером телеканала «France 2» (Франция).
Политическая позиция
В сентябре 2014 г. подписала заявление с требованием «прекратить агрессивную авантюру: вывести с территории Украины российские войска и прекратить пропагандистскую, материальную и военную поддержку сепаратистам на Юго-Востоке Украины»[4]
Семья
- Мать — Зоя Крахмальникова (1929—2008) — православная писательница, публицист, правозащитник, участница диссидентского движения.
- Отец — Феликс Светов (настоящая фамилия Фридлянд, 1927—2002) — русский советский писатель, диссидент.
- Дед — Григорий (Цви) Фридлянд (1897—1937), видный советский историк и первый декан исторического факультета МГУ.
- Дети:
- Филипп — бывший главный редактор журнала «Большой город»,главный редактор сайта "Арзамас"
- Тимофей — бывший редактор журнала Forbes, корреспондент РБК
- Тихон — бывший корреспондент и ведущий эфира радиостанции «Эхо Москвы»; ведущий телеканала «Дождь»,
- Анна — студентка
Библиография
| Год | Тип | Название |
|---|---|---|
| 2011 | документальный роман | «Признать невиновного виновным» |
Награды
- Лауреат журналистской премии «Произвол в законе» 2003 года в номинации «Нарушение прав личности».
- Лауреат Национальной премии прессы Союза журналистов РФ и Amnesty International за 2003 год «Права человека и укрепление гражданского общества в России».
- Лауреат премии имени Герда Буцериуса «Свободная пресса Восточной Европы» (Gerd Bucerius-Förderpreis Freie Presse Osteuropas) за 2009 год[1][5].
- Удостоена диплома премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок» в 2003 и 2004 году.
Напишите отзыв о статье "Светова, Зоя Феликсовна"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.zeit-stiftung.de/home/index.php?id=545 Preisträger 2009] (нем.). Gerd Bucerius-Förderpreise Freie Presse Osteuropas. ZEIT-Stiftung. Проверено 7 июня 2013. [www.webcitation.org/6HCaj8aia Архивировано из первоисточника 7 июня 2013].
- ↑ [books.vremya.ru/books/1638-zoya-svetova-priznat-nevinovnogo-vinovnym.html ЗОЯ СВЕТОВА. ПРИЗНАТЬ НЕВИНОВНОГО ВИНОВНЫМ]
- ↑ [ria.ru/go/authors/svetova_zoya/ Гражданская оборона]
- ↑ [www.echo.msk.ru/blog/echomsk/1400978-echo/ Заявление «Круглого стола 12 декабря» к Маршу Мира 21-го сентября]
- ↑ [www.newizv.ru/news/2009-06-09/110080 Премия дня]. Общество. Газета «Новые Известия» (9 июня 2009). — Обозреватель «Новых Известий» Зоя Светова стала лауреатом премии «Свободная пресса Восточной Европы». Проверено 7 июня 2013. [www.webcitation.org/6HCtYR1ON Архивировано из первоисточника 8 июня 2013].
Ссылки
- [youtube.com/watch?v=CA6lOTp3MZY Выступление Зои Световой на массовом митинге «Марш правды»] на YouTube
- [www.agentura.ru/dossier/russia/people/svetova Ссылки на некоторые работы]
- [newtimes.ru/authors/detail/12508/ Статьи в журнале The New Times]
Отрывок, характеризующий Светова, Зоя Феликсовна
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
