Свиридов, Карп Васильевич

Карп Васильевич Свиридов
Дата рождения	24 мая 1896(1896-05-24)
Место рождения	село Чиганак, Балашовский уезд, Саратовская губерния, Российская империя
Дата смерти	4 февраля 1967(1967-02-04) (70 лет)
Место смерти	Киев, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род войск	танковые войска
Годы службы	1915—1955
Звание
Командовал	182-й стрелковый полк 111-я стрелковая дивизия 18-я стрелковая дивизия 363-я стрелковая дивизия 22-я гвардейская стрелковая дивизия 2-й гвардейский Николаевско-Будапештский механизированный корпус 2-я гвардейская механизированная дивизия 13-й стрелковый корпус 1-й гвардейский стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Великая Отечественная война
Награды и премии

Карп Васильевич Свиридов (24 мая 1896, село Чиганак, Саратовская губерния — 4 февраля 1967, Киев) — советский военный деятель, генерал-лейтенант танковых войск (7 июня 1943 года). Герой Советского Союза (28 апреля 1945 года).

Биография

Карп Васильевич Свиридов родился 24 мая 1896 года в селе Чиганак ныне Ртищевского района Саратовской области.

Первая мировая и гражданская войны

В августе 1915 года был призван в ряды Русской императорской армии, после чего был направлен на Юго-Западный фронт, где принимал участие в боевых действиях в чине младшего унтер-офицера.

С Октябрьской революцией Свиридов был избран на должность командира пулемётной роты. В составе первых красногвардейских отрядов принимал участие в боевых действиях против немецких войск под Псковом и Петроградом.

В августе 1918 года вступил в ряды РККА, после чего служил красноармейцем и командиром отделения в составе 2-го стрелкового полка и принимал участие в боевых действиях на Юго-Западном фронте против войск под командованием А. И. Деникина. В ноябре 1918 года попал в плен, откуда в феврале 1919 года бежал и в марте того же года был назначен на должность командира отделения 8-го стрелкового полка 2-й бригады красных коммунаров в Самаре, в феврале 1920 года — на должность помощника командира взвода Уральского отдельного стрелкового батальона на Восточном фронте, а в марте — красноармейцем райвоентрибунала Уральского укреплённого района в Уральске.

В 1920 году вступил в ряды РКП(б).

Межвоенное время

В декабре 1920 годы Свиридов был направлен на учёбу на 1-е Московские пулемётные курсы, вскоре переименованные в 1-ю Объединённую военную школу имени ВЦИК. Во время учёбы нередко находился на постах № 26 и 27, охраняя кабинет и квартиру В. И. Ленина.

После окончания школы Свиридов в ноябре 1923 года был направлен в 94-й стрелковый полк (32-я стрелковая дивизия, Приволжский военный округ), дислоцированный в Саратове, где служил на должностях помощника командира и командира взвода, помощника командира стрелковой роты, командира пулемётной роты, начальника полковой школы. Избирался депутатом Саратовского городского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

В марте 1931 года был назначен на должность начальника штаба 101-го стрелкового полка (34-я стрелковая дивизия), в феврале 1932 года — на должность начальника оперативной части штаба 82-й стрелковой дивизии, в мае 1933 года — на должность командира 182-го стрелкового полка (61-я стрелковая дивизия), а в декабре 1937 года — на должность начальника отдела подготовки комначсостава запаса Приволжского военного округа.

С октября 1938 года временно исполнял должность помощника начальника 2-го отдела штаба Приволжского военного округа, в январе 1939 года был назначен на должность помощника командира 86-й стрелковой дивизии этого же округа, а в том же году — на должность командира 111-й стрелковой дивизии в составе Архангельского военного округа.

В мае 1941 года был направлен на учёбу на курсы усовершенствования высшего начальствующего состава при Военной академии имени М. В. Фрунзе.

Великая Отечественная война

В июле 1941 года был назначен на должность командира 18-й стрелковой дивизии, ведшей оборонительные боевые действия на Западном фронте, а затем попавшей в окружение, из которого она вышла в августе в составе группы под командованием генерал-лейтенанта И. В. Болдина. После выхода из окружения дивизия была расформирована.

В сентябре был назначен на должность командира 363-й стрелковой дивизии, которая находилась на формировании в составе Уральского военного округа. Вскоре дивизия была включена в состав 30-й армии (Калининский фронт), после чего принимала участие в ходе Калининской оборонительной операции, действуя на ржевском направлении. В ноябре дивизия под командованием Свиридова была передана в состав Западного фронта, после чего принимала участие в ходе Клинско-Солнечногорской и Ржевско-Вяземской наступательных операций. За успешное выполнение заданий командования в этих операциях дивизия была преобразована в 22-ю гвардейскую, а Свиридов был награждён орденом Красного Знамени.

В октябре 1942 года был назначен на должность командира 2-го механизированного корпуса (Приволжский военный округ), затем действовавшего на Сталинградском и Южном фронтах. В декабре корпус принимал участие в боевых действиях на котельниковском и тормосинском направлениях, а затем в освобождении городов Новочеркасск и Ростов-на-Дону.

С августа 1943 года корпус участвовал в ходе Донбасской, Мелитопольской, Березнеговато-Снигиревской и Одесской наступательных операций, а также в освобождении городов Волноваха, Каховка и Берислав.

Особенно отличился в ходе Березнеговато-Снигирёвской операции 2-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта К. В. Свиридова. 18 марта я направил ему телеграмму, в которой говорилось: « Благодарю за отличную работу. Своё слово сдержали и себя оправдали. Желаю дальнейших успехов. Вместе с военным советом фронта входим с ходатайством о награждении Вас высокой правительственной наградой. Гоните скорее проклятых фашистов из Николаева».

— Дважды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Василевский А.М. Дело всей жизни. Издание второе, дополненное. - М: Издательство Политической литературы, 1975. С.403.

За отличие при освобождении города Николаев 2-му механизированному корпусу было присвоено почётное наименование «Николаевский», а Карп Васильевич Свиридов был награждён орденом Кутузова 1 степени.

Вскоре корпус принял участие в наступательных операциях по освобождению Венгрии, Австрии и Чехословакии, а также в освобождении городов Будапешт, Тата, Несмей, Дьер, Вена и Брно. За освобождение Будапешта корпусу было присвоено почетное наименование «Будапештский».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1945 года за умелое командование частями корпуса при взятии Будапешта и Вены и проявленные при этом отвагу и мужество гвардии генерал-лейтенанту танковых войск Карпу Васильевичу Свиридову было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 4790).

Послевоенная карьера

На Параде Победы 24 июня 1945 года в Москве Карп Свиридов вёл по Красной площади сводный танковый батальон 2-го Украинского фронта.

В ноябре 1945 года корпус был свёрнут во 2-ю гвардейскую механизированную дивизию в составе Южной группы войск.

В мае 1946 года был направлен на учёбу на высшие академические курсы при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова, после окончания которых в марте 1947 года был назначен на должность помощника командующего 2-й гвардейской механизированной армией по строевой части в составе Группы советских войск в Германии, в апреле 1949 года — на должность заместителя командующего 5-й гвардейской механизированной армией в составе Белорусского военного округа, в июле того же года — на должность командира 13-го стрелкового корпуса в составе Закавказского военного округа, а в январе 1951 года — на должность командира 1-го гвардейского стрелкового корпуса.

С октября 1952 года состоял в распоряжении Главного управления кадров Советской Армии и в январе 1953 года был назначен на должность помощника командующего 6-й гвардейской механизированной армией, а в ноябре 1954 года — на должность начальника отдела боевой подготовки этой же армии.

Генерал-лейтенант Карп Васильевич Свиридов в декабре 1956 года вышел в запас. Умер 4 февраля 1967 года в Киеве. Похоронен на Байковом кладбище.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда»;
• два ордена Ленина (1944, 28.04.1945);
• три ордена Красного Знамени (1942, 1945, 1949);
• орден Кутузова 1 степени (1944);
• орден Суворова 2 степени (1943);
• медали;
• орден Красной Звезды (Венгрия).

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 246—248. — ISBN 5-901679-08-3.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=210 Свиридов, Карп Васильевич]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Свиридов, Карп Васильевич

О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.