Свирский, Алексей Иванович

Алексей Иванович Свирский
Алексей Иванович Свирский
Имя при рождении:	Шимон-Довид Вигдорович Свирский
Дата рождения:	8 октября 1865(1865-10-08)
Место рождения:	Житомир, Российская империя
Дата смерти:	6 декабря 1942(1942-12-06) (77 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род деятельности:	писатель
Направление:	беллетрист

Алексей Иванович Свирский (1865—1942) — русский писатель-беллетрист.

Биография

Родился в бедной еврейской семье (отец был кровельщиком на табачной фабрике, мать прислугой). С 12 лет Свирский путешествовал по всей России, был в Персии и Турции, бывал в тюрьмах, ночлежных домах и притонах. Работал портовым грузчиком, упряжным в донецких шахтах, чернорабочим на вышках Баку, на виноградниках и табачных плантациях Кавказа и Бессарабии.

Первое стихотворение Свирского, посвященное памяти А. Кольцова, было напечатано в 1892 году в газете «Ростовские н/Д известия». С этих пор Свирский начал регулярно писать очерки «из босяцкой жизни». Первые книги — «Ростовские трущобы», «По тюрьмам и вертепам», «Погибшие люди» — вышли в 1893, 1895, 1898, получив одобрение критика Скабичевского. Свирским написано около 20 книг — рассказов, очерков, повестей и пьес.

После Октябрьской революции вступил в партию большевиков. В период гражданской войны был в Красной армии, с 1921 года принимал участие в работе Всероссийского союза писателей.

Творчество

Темы произведений Свирского: жизнь городского «дна», ремесленного пролетариата, еврейской бедноты, фабричных рабочих, шахтеров, обывателей, интеллигенции и другие. Особое место в творчестве Свирского занимает изображение детей и подростков городской окраины. Свирский изображает яркие и красочные картины жизни полунищей и совершенно нищей детворы, вынужденной с ранних лет в ожесточённой борьбе добывать себе кусок хлеба («Дети улицы», «Первый выход», «Вор» и повесть «Рыжик» — наиболее популярные произведения Свирского о детях).

Автобиографическая повесть «История моей жизни» рисует тяжёлое детство автора, его скитальческую голодную жизнь, жестокую борьбу за существование и «постепенное осознание порочности существовавшего общественного строя».

Библиография

• Собрание сочинений, 6 тт., изд. «Освобождение», СПБ, 1909—1916 (т. VI — изд. «Северные дни»); Полное собр. сочин., с автобиограф. и критико-биограф. очерком И.Кубикова, 10тт., «Зиф», М. 1928—1930; История моей жизни, изд. «Советский писатель», М., 1935.
• Машбиц-Веров И. Творчество А. Свирского, «На литературном посту», 1926, № 2; ГроссманЛ., А.Свирский, «Красная нива», 1926, № 12; ДинамовС., А.Свирский, «Книгоноша», 1926, № 14; Соболев Юр., А.Свирский, «Журналист», 1926, № 3; Смирнов-КутачевскийА., Мастер очерка, «Красная новь», 1929, № 11.
• Владиславлев И. В. Русские писатели, изд. 4, М. — Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия (1917—1927), т. I, М. — Л., 1928; Писатели современной эпохи, т. I, ред. Б. П. Козьмина, М., 1928.

Литература

• Литературная энциклопедия — в 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929—1939.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/13721 Свирский Алексей]
• [mytashkent.uz/2010/06/05/dvortsovaya-zhizn-v-tsentre-tashkenta-ili-sudba-shimona-dovida-vigdorosa-posle-krescheniya-buduschego-proletarskogo-pisatelya-alekseya-svirskogo-chast-2/ Дворцовая жизнь в центре Ташкента или судьба Шимона-Довида Вигдороса]
• publ.lib.ru/ARCHIVES/S/SVIRSKIY_Aleksey_Ivanovich/_Svirskiy_A.I..html Алексей Иванович Свирский

Отрывок, характеризующий Свирский, Алексей Иванович

И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.