Луция Сиракузская

Запрос «Святая Луция» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Луци́я Сиракузская (в православной традиции — Луки́я Сиракузская; итал. Santa Lucia; около 283 Сиракузы, Италия — около 303, Сиракузы) — раннехристианская святая и мученица, покровительница слепых.

Художественно-символически изображается с мечом в руках и пальмовой ветвью (символами мученичества), книгой и масляной лампой (имя Луция происходит от лат. lux, «свет»); иногда несущей на блюде свои глаза (согласно легенде, вырванные ей, чтобы избавиться от слишком настойчивого кавалера, пленёного её взглядом).

Жизнеописание

Надпись на могиле, датированная 400 годом в катакомбах Сан-Джованни в Сиракузах, и упоминание о святой Луции во всех христианских документах позволяют с полной уверенностью предполагать, что она действительно жила. Около 600 года в Сиракузах и Риме существовал монастырь Святой Луции.

Первые описания её мученичества относятся к V—VI веку, они приукрашены описанием многочисленных чудес и имеют сходство с биографией святой Агаты.

Согласно этим источникам, Луция была дочерью богатого римского гражданина из Сиракуз, который рано умер. Её мать, Евтихия, хотела выдать дочь замуж, но Луция принесла обет безбрачия и не согласилась на помолвку. После исцеления матери на могиле святой Агаты в Катании от кровотечений, она согласилась с обетом дочери. Отвергнутый жених возбудил против христианки Луции жестокое преследование. Судья Сиракуз Пасхазий хотел отдать её в публичный дом, но ни повозка, запряженная быками, ни тысяча мужчин не могли сдвинуть Луцию с места. После разнообразных пыток и чудес она была убита ударом меча. Другие легенды сообщают и о том, что ей вырвали глаза.

Мощи святой Луции были погребены в одноимённых катакомбах в Сиракузах. В 1040 году они были похищены освободившим город от арабов Георгием Маниаком и увезены в Константинополь, а оттуда в 1204 году в Венецию. Там она была похоронена в церкви Святой Луции. В 1860 году церковь была снесена под постройку железнодорожного вокзала Санта-Лючия. Её мощи были перенесены в близлежащую церковь святого Иеремии. В 1935 году для её головы была изготовлена серебряная маска.

В Сиракузах над катакомбами, в которых была первоначально погребена святая, воздвигнута церковь Санта-Лючия-фуори-ле-Мура, алтарный образ в которой написал Караваджо. В кафедральном соборе Сиракуз в одной из боковых капелл помещена часть мощей (кисти) Луции, возвращённая из Венеции. Вместе со святыми Розалией и Агатой Луция считается покровительницей Сицилии.

По другим источникам её мощи в начале VIII века были перенесены в Корфинум (сейчас Пентима), а в 970 году в Мец.

День поминовения

В христианских церквях днём поминовения Святой Луции является 13 декабря.

Святой Луции молятся при заболеваниях глаз, кровотечениях, шейных болях и дизентерии. Она является покровительницей бедных, слепых, раскаявшихся блудниц, больных детей и покровительницей городов Сиракузы и Венеция. Своей заступницей её также считают окулисты, адвокаты, крестьяне, электрики, стекольщики, кучера, ножовщики, швеи, посыльные, мебельщики, шорники, портные, писари и ткачи.

Праздник Святой Луции в Швеции

Праздник Святой Луции в Швеции 13 декабря является важной составляющей Рождественских традиций. Первоначально в этот день носили белые одежды, пекли традиционную выпечку луссекатт и пели песни. Торжества начинаются обычно утром в семье, и продолжаются в детских садах, школах и на работе.

Этот праздник отмечается в Швеции с конца XIX века, а раньше в этот же день население страны праздновало окончание сельскохозяйственных работ и начало рождественского поста.

Храмы, посвященные святой Луции

• Кафедральный собор в городе Коломбо, Шри-Ланка.

См. также

• «Страдание святой мученицы Лукии» / Димитрий Ростовский, Жития святых. — 13 декабря. — Изд. 1695 года.
• Катакомбы Санта-Лючия | «Санта Лючия»

Ссылки

• [www.christusimperat.org/ru/node/5060 Луция, дева и мч. Сиракузская]
• [www.newadvent.org/cathen/09414a.htm St. Lucy (Catholic Encyclopedia)]  (англ.)
• [www.ru.convdocs.org/docs/index-70748.html Святые Девы-Мученицы Лукии]
• [www.newadvent.org/cathen/09414a.htm St. Lucy (Catholic Encyclopedia)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Луция Сиракузская

После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.