Святая Русь

Свята́я Русь — наименование Руси в русском фольклоре, поэзии, просторечии и красноречии, преобразующее в народном мировоззрении земную, преходящую Русь в Русь вечную и неизменную, в Царство Христово и позволяющее рассматривать русский народ как людей святой Руси, т.е. народ Божий. Термин в литературе впервые прослеживается у Максима Грека в середине XVI века.

История

«Святая Русь» появляется в древнерусской литературе ещё в былинах и духовных стихах. Русские богатыри в былинах и защитники Руси в духовных стихах часто называются светорусскими или святорусскими. «Светорусские» или «святорусские» герои духовных стихов сражаются не просто за родную землю, а за «светлорусскую», за «святорусскую» землю, а также за веру христианскую. Святая Русь в духовных стихах несет в себе образы рая, Иерусалима, Палестины, Константинополя, других святых мест ветхозаветной и новозаветной истории и, наконец, святых мест собственной христианизированной земли, которые в свою очередь также являются образами упомянутых святых прототипов. Излюбленным топонимом Святой Руси в духовных стихах является Иерусалим. Примечательно, что ещё в XI веке митрополит Иларион Киевский писал в «Слове о законе и благодати»: «Христианская Русь — Новый Израиль».

Важной вехой в жизни Руси, русского народа и православного христианства, в развитии идей святой Руси стала эпоха жизнедеятельности великого русского святого и чудотворца Сергия Радонежского, его учеников и соратников. Призывая простой народ поддержать князя Дмитрия Донского, объединиться ради Руси и ее народа Сергий так или иначе, явно или неявно аппелировал именно к идее небесной, святой Руси, Царства Христового, Царства дедов-прадедов, святых и праведников, которое пребудет вечно и веру в которое нужно бережно хранить и не давать на поругание супостатам. Также эпоха Сергия Радонежского интересна тем, что благодаря трудам и подвигам преподобного вера в святую Русь связывается с Троице-Сергиевой Лаврой, а значит и с Москвой, как одним из великих святорусских городов, наравне с древним Киевом.

По-новому идея Святой Руси стала звучать в связи с представлением о Третьем Риме — идеей о святости Руси как единственной после падения Византии хранительницы истинной христианской веры. Старец Филофей Псковский в своём знаменитом послании о Третьем Риме обращался к Василию III писал: «И да ведает держава твоя, благочестивый царь, что все царства православной христианской веры сошлись в твое едино царство, и один ты во всей поднебесной святейший и благочестивый именуешься царь». Старец Филофей впервые обозначил крайне важную мысль: Русь должна соответствовать своему высокому, святому именованию.

Начиная с XVII века понятие Святой Руси становится элементом народной культуры. Девиз «Боже, храни Святую Русь!» встречался на знамёнах ополчения Минина и Пожарского.

В начале XIX века «Святая Русь» получила второе дыхание. Связано это было как с патриотическим порывом времен наполеоновских войн, так и с публикацией древнерусских былин и духовных стихов. Песня «За Царя, за Русь Святую!» была гимном московского ополчения 1812 года. Начиная с Н. М. Карамзина «Святая Русь» понималась как наиболее возвышенное именование Отечества. В манифесте императора Николая I, изданном в 1848 году по поводу революции во Франции, говорилось: «По заветному примеру Православных Наших предков, призвав в помощь Бога Всемогущего, Мы готовы встретить врагов Наших, где бы они ни предстали, и не щадя Себя будем в неразрывном союзе с Святою Нашею Русью защищать честь имени Русского и неприкосновенность пределов Наших».

К идее Святой Руси в XIX и XX веках активно обращались славянофилы, почвенники и галицкие русофилы.

В выражении Святая Русь — отзывается вся наша особенная история; это имя Россия ведет от Крещатика; но своё глубокое значение оно приобрело со времён раздробления на уделы, … когда при великом княжестве было множество малых, от него зависимых, и когда это всё соединялось в одно, не в Россию, а в Русь, то есть не в государство, а в семейство, где у всех были одна отчизна, одна вера, один язык, одинакия воспоминания и предания; вот отчего и в самых кровавых междоусобиях, когда ещё не было России, когда удельные князья беспрестанно дрались между собою за её области, для всех была одна, живая, нераздельная Святая Русь.

— Василий Жуковский

В начале XX века «Святая Русь» отобразилась в церковной гимнографии. Протоиерей Илия Гумилевский в службе священномученику Патриарху Гермогену написал следующие слова: «Богу нашему тобою слава, тебе же, священномучениче Ермогене, довлеет радоватися во свете лица Его и непрестанно молитися, да не погибнет Русь святая». Служба была опубликована осенью 1916 года. В 1918 году иеромонах Афанасий (Сахаров) и профессор Петроградского университета Б. А. Тураевым в службе всем русским святым была внесена ставшая знаменитой стихира: «Русь святая, храни веру Православную!».

В советское время выражение «Святая Русь» по идеологическим причинам было изъято из общественной дискуссии. В наше время понятием Святая Русь продолжает пользоваться и Русская православная церковь. В частности, патриарх Московский и Всея Руси Кирилл в связи с концепцией Русского мира не раз говорил, что «Россия, Украина и Беларусь — это и есть Святая Русь!».

Будучи сынами и дщерями Русской Православной Церкви, мы все являемся гражданами Святой Руси. Когда мы говорим о Святой Руси, мы имеем в виду не Российскую Федерацию или какое-либо другое гражданское общество на земле, а тот стиль жизни, который передали нам сквозь века такие великие святые Русской земли, как равноапостольные князья Владимир и Ольга, преподобные Сергий Радонежский, Иов Почаевский, Серафим Саровский и наиболее близкие к нам миллионы новомучеников и исповедников 20-го века. Эти святые — наши предки, и мы должны просить их научить нас смело исповедовать веру, даже если за это нам будут грозить гонения. Нет ничего особенного в том, чтобы просто называть себя «русскими»: чтобы действительно быть русскими, надо, прежде всего, стать православными и, притом, церковными, какими были наши предки, создавшие Святую Русь!

— Митрополит Иларион (Капрал)

Иоанн (Снычёв) полагал, что Святую Русь нельзя понимать географически, поскольку это место, "где совершается таинство домостроительства человеческого спасения". Святая Русь - это место, где ходит Богородица и Георгий Победоносец

Название

Выражение Святая Русь использовалось и используется как название или заглавие.

Транспорт

• «Святая Русь» («Родина») — речное судно типа «Родина»
• «Святая Русь» — тепловой аэростат, на котором совершалась первая российская экспедиция к Северному полюсу на воздушном шаре.

Организации

• За Русь святую — существовавшая в России политическая партия.
• «Фонд Новая Святая Русь» — одно из названий Богородичного центра.
• Союз «Святая Русь» — крымская общественная организация.
• «Народное движение Святая Русь» — партийный проект.

Мероприятия

• «Святая Русь» — выставка русских икон.
• Всероссийский православный фестиваль искусств «Святая Русь»

Тексты

• «Святая Русь» — стихотворение Вяземского.
• «Святая Русь» — сборники стихов С. С. Бехтеева
• «Святая Русь» — роман Д. М. Балашова
• «Святая Русь, или Сведения о всех святых и подвижниках благочестия на Руси (до XVIII в.)» — книга архимандрита Леонида (Кавелина)
• «Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа» и «Святая Русь (Энциклопедический словарь русской цивилизации)» — издания О. А. Платонова
• «Святая Русь. История русской нации» - книга С. А. Галанова

Периодические издания

• «Святая Русь» — газета белого движения (редактор — Нил Мальков).
• «Святая Русь» — русский эмигрантский журнал для юношества (редактор Н. В. Колесников)

Картины

• «Святая Русь» — программная картина Михаила Нестерова
• «Святая Русь» — трилогия художника С. А. Кириллова

Фильмы

• «Наша святая Русь» — киноновелла в фильме Дети играют русских (Les enfants jouent à la Russie) Ж. Л. Годара

Русский Бог

Понятие смежное «Святой Руси» было обозначено выражением «Русский Бог», широко распространенным в российском националистическом дискурсе 19-го века. Ранний пример использования этого выражения в литературе зафиксирован у В. А. Озерова (трагедия «Димитрий Донской», 1807). В. А. Жуковский (1783—1852) отмечал: «Русский Бог, Святая Русь — подобных наименований Бога и Отечества, кажется, ни один европейский народ не имеет». Н. М. Языков (1803—1847) в памфлете «К ненашим», направленном против Чаадаева и других русских «западников», провозгласил: «О вы, которые хотите Преобразить, испортить нас И онемечить Русь, внемлите Простосердечный мой возглас! Умолкнет ваша злость пустая, Замрет неверный ваш язык: Крепка, надежна Русь святая, И русский Бог еще велик! Вы, люд заносчивый и дерзкий, Вы, опрометчивый оплот Ученья школы богомерзкой, Вы все — не русский вы народ» (1844)

Иную картину представил в стихотворении «Русский Бог» Петр Вяземский.

См. также

• Святая земля
• Небесная Сербия

Ссылки

• [www.pravoslavie.ru/jurnal/330.htm Валерий Лепахин. Иконичный образ святости: пространственные, временные, религиозные и историософские категории Святой Руси. Часть 1 / Православие. Ru]
• [gosudarstvo.voskres.ru/zhukovsk.htm В. А. Жуковский — Святая Русь]
• [moskvityanin.blogspot.ru/2015/10/blog-post_23.html А. В. Карташев. Судьбы Святой Руси]

Отрывок, характеризующий Святая Русь

Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».