Святая Стеклянница

Свята́я Стекля́нница, св. ампула реймская (лат. Ampulla Remensis, фр. Sainte Ampoule) — существовавший во Франции, в Реймсе сосуд особенной формы (фиал), в котором находился священный елей (масло), якобы использованный в V веке при крещении короля франков Хлодвига. Первоначальная стеклянница по сути являлась флаконом древнеримского стекла высотой примерно 3,8 см.

Доля этого елея примешивалась в миро, использовавшееся в церковном обряде помазания королей Франции в ходе церемонии их коронации. Первым документально зафиксированным помазанием с использованием этой реликвии является коронация в 1131 году короля Людовика VII папой римским Иннокентием II. Стеклянница хранилась в аббатстве Святого Ремигия в Реймсе.

Стеклянница была разбита 7 октября 1793 года в эпоху французской революции членом Национального конвента Филиппом Рюлем при большом скоплении народа на площади Руаяль в Реймсе. Украшавшая эту площадь статуя Людовика XV в те дни была уже демонтирована и подготовлена к отправке на переплавку в артиллерийские орудия. Именно о пьедестал этой статуи революционеры разбили Стеклянницу, а оставшиеся осколки, в качестве доказательства, были отправлены в Париж.

В 1821 году объявился говоривший, что он спас осколок чудесного сосуда, к которому пристала капля застывшего масла. Реймским капитулом осколок был признан достоверным, отделан золотом и алмазами как часть подножия новой ампулы, в которую к капле спасённого масла прилили миндальное, и Карл X был помазан из этого нового сосуда в 1825 году.

Так называемый елей коронации всегда хранится в архиепископстве Реймса.

Исторические упоминания

До 865 года никто из духовных писателей Франции не упоминал об этом чудесном сосуде, ни Григорий Турский в своей хронике, ни Авит Вьенский, поздравлявший Хлодвига с крещением.

Роль Святой Стеклянницы в обряде коронации королей Франции была подробно описана в документе, датированным примерно 1260 годом, который был недавно опубликован и подробно изучен.

История Стеклянницы

Архиепископ Реймса Гинкмар стремился укрепить за своей церковью право помазывать королей на царство, и он записал рассказ, заимствованный по его словам из старинной рукописи о принесении святой ампулы белым голубем в минуту крещения Хлодвига, когда святой Ремигий был в затруднении, потому что прислужник, державший сосуд с миро, был оттёрт толпой. Рассказ стал переходить от одного писателя к другому, украшаясь подробностями. Аймоин из Флёри в X веке уже прямо писал, что ампулу принёс св. Дух в образе голубя. Гийом Бретонец в XIII веке рассказывал, как дьявол намеревался погубить душу Хлодвига грехом нетерпения, и поручил ангелу принести ампулу. В обряд коронации государей Франции католическая церковь внесла молитвы и гимны, относящиеся к тому чудесному событию, и реймское духовенство хранило святыню.

В конце XVII века безансонец Шифле (Chifflet), прославлявший святой саван, плащаницу (Saint Suaire) своего родного города, впервые стал оспаривать достоверность реймсской ампулы. Аббат Плюшо из Реймса 1719 года возражал ему, защищая честь родного города. В феврале 1793 года член конвента Рюль (Rhul) публично её разбил на площади в Реймсе. Внутри оказалось красноватое, застывшее масло, которое не подвергли химическому анализу.

Легенда, опубликованная в 1825 году, гласит о том, что накануне конституционный кюре Жюль-Арман Серен вместе с муниципальным служащим Филиппом Орелем, извлекли и спрятали большую часть содержимого стеклянницы; некоторая его часть затем была передана господам Буре, кюре из Берри-о-Бак, и Леконту, судье трибунала в Реймсе. Кроме того, на церемонии разрушения ковчежца, некто Луи Превото подобрал два стеклянных осколка сосуда, на которых уцелели остатки содержимого. 22 мая 1825 года Реймский архиепископ за несколько дней до коронации Карла X совершил переливание всех этих фрагментов, за исключением части Филиппа Ореля, утерянной его наследниками, в миро с помещением его в новый ковчежец, который в наше время представлен во Дворце То.

В 1906 году после изгнания архиепископа в соответствии с новым законодательством о разделении церквей и государства, архиепископ Реймса Луи-Жозеф Люсон перенёс миро в стеклянный флакончик, который и унёс с собой.

Святая Стеклянница и коронация королей Франции

Согласно архиепископу Реймса Гинкмару (около 806—882), ангел, в образе голубя, принёс этот сосуд Ремигию из Реймса, будущему святому Ремигию, чтобы помазать лоб Хлодвига при его крещении.

Первым королём Франции, чья коронация прошла в Реймсе в 816 году, стал Людовик I Благочестивый; последним короновавшимся в Реймсе монархом стал Карл X. Начиная с коронации Генриха I в 1027 году и вплоть до коронации Карла X в 1825 году, история насчитывает 30 королей Франции, которые были помазаны в Реймсе; имеется 3 исключения: Людовик VI короновался в Орлеане, Генрих IV в Шартре, а Людовик XVIII не короновался вообще.

Прежний ковчежец, в котором хранилась Святая Стеклянница, покидал стены аббатства святого Ремигия в Реймсе только в дни коронации. Единственное исключение было сделано по воле Людовика XI, пожелавшего иметь его рядом с собой на смертном одре. И это был единственный случай, когда стеклянница покидала стены аббатства для иной, чем коронация, цели.

Замковый камень к гробнице святого Ремигия, где хранилась стеклянница, находился в келье аббата; только он открывал и закрывал вход туда.

Право нести Святую Стеклянницу в ходе церемонии коронации короля Франции принадлежало епископам Лана, герцогам и пэрам королевства. Жители городка, который в наше время носит имя Ле Шен, имели привилегию сопровождать Святую Стеклянницу во время церемонии коронации поскольку, по одним данным, в давние времена они были вассалами святого Ремигия, а по другим данным, сумели защитить реликвию в войне с англичанами.

Рыцарский орден Святой Стеклянницы

Был образован рыцарский орден кавалеров, а позже, «баронов Святой Стеклянницы» (L’ordre de la Sainte Ampoule). В ходе церемонии коронации короля Франции, роль кавалеров (или баронов) ордена Святой Стеклянницы заключалась именно в проносе серебряного балдахина в кафедральном соборе над настоятелем аббатства Реймса, нёсшего Святую Стеклянницу. Они носили на чёрной ленте золотой крест с четырьмя лилиями, к которому было привешено изображение голубя с бутылочкой в клюве. На обороте находилось изображение аббатства Святого Ремигия. Основателем этого ордена считался Хлодвиг.

Во время церемонии коронации Людовика XIII бароны несли балдахин, предохраняющий настоятеля аббатства Святого Ремигия, нёсшего стеклянницу. Согласно Фавену, кавалеры этого ордена, в количестве 4 человек, для возведения в рыцарский сан должны были владеть аббатствами Терье, Белестре, Сонастре и Лувери, которые находились в зависимости от аббатства в Реймсе.

Орден перестал существовать во время революции.

Заложники Святой Стеклянницы

«Заложниками Святой Стеклянницы» именовались четыре владетельных господина, уполномоченных сопровождать стеклянницу на пути из базилики Святого Ремигия в кафедральный собор. Эти «заложники» (фр. otage) в ходе сопровождения Святой Стеклянницы неотлучно находились рядом с ней, и их миссия состояла в защите святой реликвии даже ценою своей жизни.

Согласно ритуальной церемонии, четыре «заложника», каждый в сопровождении личного берейтора, въезжали верхом в кафедральный собор, располагаясь по четырём углам серебряного балдахина, прикрывавшего настоятеля аббатства Святого Ремигия, который несли кавалеры ордена Святой Стеклянницы. Затем эта группа, сохраняя всю возможную величественность, следовала от больших врат собора к алтарю, где аббат вручал Святую Стеклянницу архиепископу. После этого заложники Святой Стеклянницы располагались в четырёх ближайших креслах со спинками, присутствуя на церемонии коронации.

На церемонии коронации Людовика XVI 11 июня 1775 года в числе заложников Святой Стеклянницы находились Шарль Даниэль де Талейран-Перигор (отец знаменитого политика и дипломата Талейрана), и генерал Рошешуар.

См. также

• Христианские реликвии

Примечания

Ссылки

• [leblogdumesnil.unblog.fr/2008/11/26/151-la-sainte-ampoule-et-le-sacre-des-rois-de-france-2nde-partie-de-la-revolution-a-nos-jours/ Святая Стеклянница и коронация королей Франции]

Отрывок, характеризующий Святая Стеклянница

– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.