Росендо

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Святой Росендо»)
Перейти к: навигация, поиск
Росе́ндо
исп. Rosendo
Рождение

26 ноября 907(0907-11-26)

Смерть

1 марта 977(0977-03-01) (69 лет)

Прославлен

1172

Канонизирован

1195

В лике

святых

Главная святыня

монастырь Сан-Сальвадор-де-Селанова

День памяти

1 марта

Покровитель

Пинар-дель-Рио (Куба)

Росе́ндо (исп. Rosendo, лат. Rudesind) (26 ноября 9071 марта 977) — католический святой, епископ Мондоньедо (925942), один из выдающихся церковных деятелей христианской Испании X века.





Детство и юность

Точное место рождения Росендо не установлено: согласно одним данным, он родился в Галисии, в местечке Салас (провинция Оренсе), согласно другим — в Португалии, около Опорто. Он происходил из знатной семьи, породнённой с семьёй королей Леона: его отцом был галисийский граф Гутьер Менендес, а матерью — святая Ильдуара Эрис, двоюродная сестра короля Альфонсо III Великого. Согласно преданиям, рождение святого сопровождалось чудесами и пророчествами.

Росендо получил хорошее для того времени церковное образование. Сначала он обучался у своего дяди, епископа Мондоньедо Саварика II, затем в монастырях Сан-Сенорина, Сааверо и Портомарин. В одном из этих монастырей святой познакомился с бенедиктинским уставом, ещё не распространённым широко в Испании, и стал его горячим приверженцем. Уже в это время Росендо был в числе наиболее приближённых ко двору короля Леона галисийцев, о чём свидетельствует дарственная хартия, данная королём Ордоньо II 18 мая 919 года епископу Мондоньедо и заверенная, в том числе, и подписью Росендо.

Епископ Мондоньедо

Зимой 925 года скончался епископ Мондоньедо Саварик II и по требованию паствы, против своего желания, Росендо был избран его преемником. Новый епископ активно взялся за улучшение дел в своей епархии: начал восстановление церквей и монастырей, как посредник разрешал споры не только между духовными, но и между светскими лицами. Являясь противником рабства, он освободил всех своих сервов и призывал к этому же и других владетелей. Являясь близким родственником королевской семьи, Росендо стал одним из ближайших советников королей Леона.

В 934 году Росендо основал бенедиктинский монастырь Сан-Хуан-де-Каавейро, а 12 сентября 936 года начал строительство в Селанова большого монастыря (Сан-Сальвадор-де-Селанова), территория под который была выделена святому его радственниками. Строительство продолжалось 8 лет. 25 сентября 942 года состоялось его торжественное освящение. Свои поздравления Росендо по этому случаю прислали 11 епископов из Леона и Галисии. Лично на церемонии присутствовали 24 графа. Вскоре монастырь Селанова стал главным монастырём Галисии, усыпальницей многих галисийских графов и нескольких королей. После завершения строительства Росендо покинул епископскую кафедру Мондоньедо и удалился в основанный им монастырь в Селанове, где был избран аббатом.

Во главе Сантьяго-де-Компостелы

Росендо пробыл в монастыре до 955 года, когда 19 мая король Ордоньо III назначил его, несмотря на то, что тот был духовным лицом, управляющим одной из галисийских провинций. Вскоре в провинцию вторгся большой отряд мавров, который, разрушая всё на своём пути, дошёл до Миньо. Росендо лично возглавил местное ополчение, разбил их в бою и заставил уйти обратно в земли халифата. Во время междоусобий, начавшихся между королями Леона, святой уже выполнял роль главы всего духовенства королевства: именно Росендо короновал в Сантьяго-де-Компостеле сперва Санчо I (13 ноября 956), а затем Ордоньо IV (осень 958).

В 958 году Росендо был назначен королём Леона местоблюстителем епархии Ирия (Сантьяго-де-Компостела), после того как за многочисленные злоупотребления с её кафедры был смещён двоюродный брат святого, епископ Сиснанд II. В 964 году на Галисию напало войско викингов. Галисийцы, не получая помощи от короля Санчо I целый год терпели грабежи и убийства, но в 965 году Росендо вновь возглавил местное ополчение и в сражении разбил викингов, заставив их покинуть Галисию. Росендо управлял Сантьяго-де-Компостелой до смерти короля Санчо I, случившейся в 966 году, когда Сиснанд, освобождённый из-под стражи своими сторонниками, во время рождественской службы (25 декабря) под угрозой смерти изгнал святого из епархии. Росендо удалился в монастырь Сан-Хуан-де-Каавейро, но в 968 году на побережье Галисии высадилось новое войско викингов во главе с Гундредом. В битве с ними погиб епископ Сиснанд. Правительница Леона Эльвира Рамирес, из-за неповиновения местных графов не захотела оказать Галисии военной помощи, но, надеясь на военный опыт Росендо, назначила его управляющим местными землями. Однако в этот раз святой ничего не смог сделать с норманнами, намного превосходящими по численности войско галисийцев: три года он бездеятельно наблюдал, как те грабили Галисию. Викинги разорили 18 галисийских городов, в том числе и Сантьяго-де-Компостелу. Только в 971 году одному из графов удалось собрать войско и разбить норманнов. Предания повествуют, что Росендо был инициатором битвы и даже сам в ней участвовал, но достоверные исторические документы свидетельствуют, что его роль в отражении этого нападения викингов была минимальна.

После ухода норманнов Росендо было предложено самому занять епископскую кафедру Сантьяго-де-Компостелы, но он отказался, хотя сохранил за собой титул местоблюстителя, главной задачей поставив восстановление разорённой епархии. Святой продолжал принимать участие в церковной жизни королевства (ещё в 970 году он принял участие в церковном соборе в Леоне) и реформировал по бенедиктинскому уставу несколько монастырей. В 974 году Росендо покинул Сантьяго-де-Компостелу (после его смерти новым епископом был избран Пелайо Родригес), окончательно удалился в монастырь Сан-Сальвадор-де-Селанова и здесь умер 1 марта 977 года.

Посмертное почитание

Ещё при жизни Росендо славился как человек самого высокого благочестия и великой добродетели. После его смерти в Галисии стало распространяться мнение о нём, как о святом, что, якобы, подтверждали чудеса, происходившие у его гробницы в монастыре Сан-Сальвадор-де-Селанова, которая стала местом паломничества. Монах этого монастыря, Ордуньо из Селановы, написал сочинение «Житие и чудеса святого Росендо». В 1172 году кардинал Хасинто Бобо объявил Росендо месточтимым святым, а в 1195 году папа римский Целестин III причислил его к святым Римско-католической церкви и установил праздновать день его памяти 1 марта. В 1601 году мощи святого были переложены в серебряную раку, в которой они остаются и теперь. Росендо является святым покровителем города Пинар-дель-Рио на Кубе.

См. также

Напишите отзыв о статье "Росендо"

Ссылки

  • [www.vitral.org/vitral/vitral52/centdio.htm San Rosendo: nuestro patrono] (исп.). Проверено 9 января 2009. [www.webcitation.org/66OCloZqY Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].
  • [www.terradecelanova.com/html/san_rosendo.htm San Rosendo] (исп.). Проверено 9 января 2009. [www.webcitation.org/66OCmTRw5 Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].
  • [www.mercaba.org/SANTORAL/vida/03/03-01_san_rosendo.htm San Rosendo, obispo y abad] (исп.). Проверено 9 января 2009. [www.webcitation.org/66OCn1cJq Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].
  • [www.catholic.org/saints/saint.php?saint_id=4646 Catholic Online] (англ.). Проверено 9 января 2009. [www.webcitation.org/66OCnWRUO Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Росендо

Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.