Святой Христофор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Христофор
Χριστόφορος
Имя в миру

Репрев (Reprebus, Reprobus)

Рождение


Ханаан (католицизм), Ливия (православие)

Смерть

ок. 251, Малая Азия

День памяти

в православии 9 (22) мая, в католицизме 24 июля (Германия, Литва), 25 июля (Италия), в евангелическом — 24 июля.

Покровитель

холостяки, перевозчики (водители, моряки, и т. п.), путешественники, шторм, Брауншвейг, Остров Святого Христофора, остров Раб, эпилептики, садовники, зубная боль, сёрферы

Атрибуты

дерево, ветка, в качестве великана, несущим Христа (католицизм), пика, щит, с пёсьей головой (в православии)

Христофо́р (от греч. Χριστοφορος — носящий Христа) — святой мученик, почитаемый Католической и Православной церквями, живший в III веке (либо на рубеже IIIIV веков).





Житие

Житие в восточной традиции

В годы правления императора Деция Траяна, человек, носивший имя Репрев (Ρεπρεβος, ср. лат. Reprobus «отверженный, осуждённый, дурной») был захвачен в плен римлянами во время боя в Мармарике. Позже он служил в Numerus Marmaritarum (римская когорта Cohors III Valeria Marmaritarum)[1] — подразделении мармаритов (мармаридов) (выходцев из области Мармарика или представителей берберского племени). Это был человек огромного роста и ужасающего поведения, он был киноцефалом (с пёсьей головой), как и все представители его племени. Другой вариант возникновения его собачьей головы (эта легенда появилась на Кипре[2]) — святой был очень красив, но, дабы избежать соблазнов и постоянно беспокоивших его женщин, упросил Господа обезобразить его внешность[3].

В Константинопольском синаксарии имеется указание на то, что необычный облик святого и его происхождение из страны пёсьеголовых людей и людоедов «следует понимать символически, как состояние грубости и свирепости во время пребывания его язычником». Звероподобие Христофора вовсе не упоминается в Синаксарии преподобного Никодима Святогорца, «сообщается лишь, что тот имел уродливый лик». Известно также, что «против звероподобных изображений святого Христофора высказывался святитель Димитрий Ростовский»[3].

Ещё до крещения Репрев исповедовал веру во Христа и обличал тех, кто преследовал христиан. За это он однажды был избит неким Вакхом и принял побои со смирением. Вскоре после этого были присланы 200 воинов, чтобы привести его, известного силача, к императору Децию. Репрев подчинился без сопротивления. В пути произошли чудеса: жезл в руке святого расцвел (ср. жезл Аарона), по молитве его умножились хлебы, которых недоставало у путников, подобно умножению хлебов Иисусом Христом в пустыне. Воины, сопровождавшие Репрева, были поражены чудесами, уверовали во Христа и вместе с Репревом были крещены антиохийским епископом — мучеником Вавилой.

После крещения Репрев получил имя «Христофор» и стал проповедовать христианскую веру, используя дарованную ангелом возможность говорить на прежде незнакомом ему языке ликийцев (ср. глоссолалия апостолов). Когда Христофор был приведён к императору, (вариант — губернатору Антиохии), тот ужаснулся его наружности. Он решил заставить его отречься от Бога не насилием, а хитростью. Деций призвал двух женщин-блудниц — Каллиникию и Акилину, и приказал им склонить святого отречься от Христа и принести жертвы римским богам. Но женщины, вернувшись к императору, объявили себя христианками, за что были подвергнуты жестоким истязаниям и скончались мученицами.

Деций приговорил к казни также посланных за святым Христофором воинов, которые уверовали во Христа. Император приказал бросить мученика в раскалённый медный ящик. Однако святой Христофор не испытывал страданий и остался невредим. После многих жестоких истязаний мученику наконец отсекли голову мечом. Его тело обратно в Александрию отвёз Петр Атталийский.

Житие в западной традиции

Одна из легенд гласит, что Христофор был римлянином огромного роста, изначально носившим имя Репрев. Он принял христианство и начал служить Иисусу. Другие легенды говорят, что его именем было Offero, и он родился в Ханаане. В основном католическая традиция основывается на «Золотой легенде» Иакова Ворагинского.

Простодушный великан Репрев ищет самого могучего владыку, чтобы поступить к нему на службу. Он поступает на службу к царю, но понимает, что тот боится дьявола. Он предлагает свои услуги дьяволу, но понимает, что тот трепещет при виде креста.

Гигант отыскивает святого отшельника, и спрашивает его, каким образом он может служить Христу. Отшельник отвёл его к опасному броду через реку и сказал, что большой его рост и сила делают его отличным кандидатом, чтобы помогать людям пересекать опасную воду. Он начал перевозить путников на своей спине.

Однажды его попросил перенести через реку маленький мальчик. Посреди реки он стал настолько тяжёл, что Христофор испугался, как бы они оба не утонули. Мальчик сказал ему, что он — Христос и несёт с собой все тяготы мира. Затем Иисус крестил Репрева в реке, и тот получил своё новое имя — Христофор, «несущий Христа».

Затем Младенец сказал Христофору, что тот может воткнуть в землю ветку. Эта ветвь чудесным образом выросла в плодоносное дерево. Это чудо обратило в веру многих. Разгневанный этим, местный правитель (или даже римский император Деций — в западной традиции он выступает под именем Дагнус), заточил Христофора в тюрьму, где после долгих мучений тот обрёл мученическую кончину.

Литературная обработка

Эта греческая легенда могла возникнуть примерно в VI веке. В середине IX века она распространяется по Франции. Первоначально святой Христофор был простым мучеником, просто упоминаемым в старых мартирологах. Простая форма греческих и латинских текстов страстей скоро уступила место более сложным легендам. В 983 году находим их в латинских прозаических и стихотворных текстах поддьякона Вальтера Шпейерского «Thesaurus anecdotorum novissimus».

Рассказ, относящийся к XI веку, есть в «Acta SS», и ещё один — в «Золотой легенде». Мысль, выраженная в имени святого, изначально означавшая, что он принял Христа в своё сердце, была истолкована буквально, и он стал нести Христа на своих плечах. Словосочетание «большой мученик» также могло быть истолковано буквально, и Христофор стал в «Золотой легенде» человеком гигантского роста, а именно 12 локтей (ок. 5,4 метра)[4].

То, что существование мученика не может отрицаться, было доказано иезуитом Николасом Серариусом (Nicholas Serarius) в «Litaneutici» (Кёльн, 1609) и Моланусом (Molanus) в «De picturis et imaginibus sacris» (Louvain, 1570). Как рассказывает «Acta SS», в церкви, посвящённой Христофору, уже в 532 году было похоронено тело святого Ремигия, а святой Григорий Великий (VII век) упоминает монастырь святого Христофора. Древнейшие изображения святого относятся к VI веку.

Критика исторической недостоверности

Почитание в католицизме этой невероятной фигуры резко критиковалось Эразмом Роттердамским в «Похвале глупости». День поминовения Христофора был понижен Ватиканом до уровня местночтимых праздников в 1969 году из-за недостатка реальных свидетельств о его существовании. (Но вопреки распространённому заблуждению, Христофор не был деканонизирован, он все ещё остается святым католической церкви).

Хотя сохранившиеся свидетельства о его жизни переплетаются с рассказами о чудесах и явлениях, которые плохо воспринимаются современной историографией, всё же сохранилось достаточно информации, чтобы попытаться нарисовать картину его жизни, приемлемую, с точки зрения критиков, для современного человека.

Первое, на чём, по мнению критиков, спотыкаются современные агиографы — это упоминание о том, что Христофор был собакоголовым людоедом. Данная информация, по их мнению, должна быть рассмотрена с точки зрения того факта, что эти свидетельства о Христофоре даны его современниками. А для греко-римско-персидской ойкумены той эпохи практика описывать всех людей из «нецивилизованного» мира как людоедов, с звериными частями тела, или даже ещё более странно — была очень распространена, пусть даже иногда использовалась и метафорически. Более поздние поколения могли воспринять эту метафору и гиперболу как факт.

А рассматриваемая персона, как гласит житие, была включена в военное подразделение, состоящее из марматанцев (Marmaritae). Это племя было независимым народом Мармарики (современная Ливия), которое было вытеснено к границам после римской колонизации. Как человек из приграничного племени, считают критики, он вполне (в рамках образного языка своего времени) мог быть описан как псоглавец, а различные чудеса, приписываемые ему восточными легендами, — обычные атрибуты житий святых первых веков христианства.

Наконец, критикуя утверждение, что он был убит в Антиохии, и его тело было увезено епископом, заявляют, что Христофор не мог быть казнён на 4-м году правления императора Декия, так как тот правил только два года. Возможно, говорят критики, всё это происходило во время правления императора со сходным по звучанию именем — Максимина Дазы, тогда смерть святого приходится на 308 год. Правда, информации о посещении императором Максимином Антиохии не сохранилось, вдобавок, вероятно, информация о казни Христофора в личном присутствии цезаря — более позднее измышление.

По мнению критиков, ни один из упомянутых фактов не позволяет его идентифицировать как фактически существовавшего человека. По-гречески его имя — просто «несущий Христа», и в восточной традиции это соотносится с готовностью этого святого «нести крест» — частая метафора для обращения в христианство. Его языческое имя Reprebus — это просто «отверженный, дурной», так что сама история его крещения другим именем в двух словах сводится к примитивному: «дурной человек обратился в христианство». К тому же, утверждают критики, могилы святого Христофора не показывают нигде.

Эта критика, однако, не принимает в расчёт тот факт, что наличие мощей «мученика Христофора с лицом точь-в-точь как у собаки» было письменно зафиксировано во второй половине XVII века[5] (см. ниже).

Мощи

Существует письменное свидетельство архидьякона Павла Алеппского, который, находясь в Москве во второй половине XVII века, участвовал в обряде «чина омовения мощей». Перечисляя различные реликвии Благовещенского собора, он описал лобызаемую пёсью голову святого Христофора[5]:
Вот названия мощей тех святых, которые мы могли удержать в памяти: <…> глава мученика Христофора с лицом точь-в-точь как у собаки, с длинным ртом; она тверда как кремень — наш ум был поражён изумлением: тут нет места сомнению!

Иконография

Иконография в православии

В православии Христофор часто изображается псоглавым. При этом синаксари указывают, что этот облик, как и происхождение святого из страны кинокефалов, следует понимать как символическое указание на его грубость и свирепость в период пребывания язычником[6]. Древнейшее подобное изображение святого находится на керамической иконе VI—VII веков македонского происхождения.[3] На ней Христофор вместе со святым Георгием поражает змия. В русской иконописи изображения святого Христофора в собачей головой известны со второй половины XVI века.

Версии сложения столь экзотической иконографии Христофора-кинокефала (псоглавца), в основном, связаны с предположением, что какое-либо его прозвище было истолковано ошибочно. Варианты прозвища:

  1. от географического названия: местность Киноскефалия (возвышенность в Фессалии)
  2. от слова «cananeus» («хананит»), которое могло быть истолковано как «собачий».
  3. описание ужасной внешности — «звероподобный» могло быть воспринято буквально.
  4. ещё один вариант: сравнение с символом верности — собакой постепенно переросло в объединение образа с символом; проводятся параллели с опричниками Ивана Грозного, приторачивавшими к лошадиному седлу голову собаки (действительно каждый из них был «всадником с собачьей головой») и т. п.
  5. Ещё одна версия гласит, что образ псоглавца пришёл из коптской христианской живописи, на территории которых оставались следы почитания псоголового Анубиса (см. также псоголовых коптских святых Ахракса и Аугани на иконе из Музея Коптского искусства в Каире[7]).

Также существует представление о Христофоре, как представителе племени «псоглавцев» — собакоголовых людей, описание которых достаточно часто встречается с античных времён.

Запрет на «псоглавца»

Иконы Христофора «с песьею главою» вместе с некоторыми другими «спорными» иконографическими сюжетами были официально запрещены распоряжением Синода от 1722 года как «противные естеству, истории и самой истине». После запрета Христофор изображается антропоморфно, в образе воина. Известны переписанные изображения с записанной собачьей головой. Старообрядцы продолжали (и до сих пор продолжают) почитать Христофора-кинокефала, а запрет «господствующей церкви» лишь подтвердил и усилил это почитание. Свияжская иконописная традиция изображает Христофора не с собачьей, а с лошадиной головой[8].

Большинство старинных изображений псоголового Христофора было уничтожено или записано. Помимо фрески в Успенском монастыре города Свияжска, существует фреска в Макарьевском монастыре, а также в Ярославле в Спасском монастыре и кроме того в церкви Николая Чудотворца в поселке Ныроб Пермского края. Иконы Христофора сохранились в Череповце (художественный музей), в Ростове, а также в Перми, [www.museum.ru/C9641 Егорьевском историко-художественном музее]. Икону Святого Христофора с песьей головой можно увидеть в Московской старообрядческой церкви Покрова, Московском Кремле (Архангельский собор), в ярославском Сретенском храме, в Третьяковской галерее. Сохранились также скульптуры, одна из которых хранится в соборе Парижской Богоматери. Большинство подобных икон было уничтожено в период иконоборчества.

С XVIII века Христофор изображается только в образе человека.

Два других типа изображения в православии

Всего в православии существует три варианта иконографии Христофора. Два других:

Иконография в католицизме

В католицизме Святой Христофор изображается как великан, переносящий через реку благословляющего Младенца (см. буквальный перевод его имени — «несущий Христа») — эпизод, непосредственно вытекающий из его жития в западной традиции.

На этот сюжет писали картины Дирк Боутс, Иероним Босх, Мемлинг, Конрад Виц, Гирландайо, гравировали Дюрер и Кранах.

Древнейшее изображение святого находится в монастыре Святой Екатерины на Синае и относится ко времени императора Юстиниана (527565). Монеты с его ликом чеканились в Вюрцбурге, Вюртемберге и в Чехии. Статуи Христофора часто ставились при входах в церковь и жилые дома, и нередко на мостах. Часто они сопровождались надписями: «Кто сегодня посмотрит на образ Святого Христофора, тому сегодня не грозят внезапные обмороки и падения». В Кёльнском соборе есть статуя Святого Христофора, которая, по распространённому поверью, защищает посмотревшего на неё от внезапной смерти.

Почитание

День памяти мученика Христофора в православном календаре 9 (22) мая, в католическом календаре 24 июля (Германия, Литва), 25 июля (Италия), в евангелическом — 24 июля.

Из всеобщего католического календаря день памяти святого Христофора был удалён Ватиканом в 1969 году. Тем не менее, праздник остался в местных календарях католических стран.

Хранившиеся некоторое время в Константинополе мощи и голова святого затем были перевезены на остров Раб в Хорватии. Когда норманны вторглись на остров и осадили город Раб, горожане поместили мощи Христофора на стены. Чудесным образом ветер изменился и корабли отнесло от острова. Одна из крупных средневековых крепостей г. Раб названа в честь святого.

В Католической церкви Христофор — один из 14 святых помощников и святой патрон путешественников. Несмотря на удаление из всеобщего католического календаря, Христофор остаётся популярным среди католиков, особенно любим моряками, паромщиками, перевозчиками и путешественниками. В наши дни крупные центры его почитания находятся в Италии и среди итало-американцев. Продолжается выпуск медальонов с его именем, их часто помещают в автомобилях, чтобы помочь в путешествиях. Часто на них надпись «Si en San Cristóbal confías, de accidente no morirás» (Если верите в Святого Христофора, не умрете в аварии).

Кроме того, в католицизме он заботится о следующих вещах: всё, что связано с путешествиями, люди, несущие ношу, против удара молнии, против мора, лучники, автоводители, холостяки, лодочники, переплётчики, эпилептики, наводнения, торговцы фруктами, садовники, сукновалы, ливни и дожди, водители грузовиков, рыночные торговцы, носильщики, сёрфингисты, зубная боль.

Христофор — патрон следующих географических пунктов: Баден, Борджи (Италия), Брауншвейг, Мекленбург, о. Раб, Рурмонд (Нидерланды), Тосес (Каталония), Агринион (Греция), Вильнюс, Гавана.

В честь Святого Христофора названы несколько топонимов, в основном в испаноязычных странах.

В Испании

Особенно чтится в Испании, где к его молитвам прибегают при заразных болезнях. Считается покровителем путешествующих (в том числе автомобилистов), паромщиков, мостостроителей, мореплавателей, переплётчиков, садовников.

В Литве

Покровитель Вильнюса и изображён на гербе и флаге города. В 1957 году во дворе костёла Святого Николая в Вильнюсе была установлена статуя Христофора с младенцем на руках и текстом на постаменте (на литовском языке) «Святой Христофор, опекай наш город!», созданная по просьбе прелата Чесловаса Кривайтиса скульптором Антанасом Кмеляускасом (за что он был исключён из членов Союза художников Литвы). В 1995 году имя покровителя города было присвоено основанному в 1994 году камерному симфоническому оркестру Вильнюсского самоуправления.[9] Имя святого Христофора носит средняя школа в Вильнюсе на улице Казлишкю (Kazliškių g. 4).[10]

В июле — августе в Вильнюсе ежегодно проводится международный летний музыкальный фестиваль имени святого Христофора. Начиная с 1997 года за неделю до Рождества в Вильнюсе ежегодно вручается статуэтка святого Христофора — самая почётная награда города наиболее заслуженным частным лицам, учреждениям и предприятиям за благотворительную деятельность, выдающиеся достижения в искусстве, спорте, науке и просвещении, за вклад в развитие туризма и т. п.

Другие святые того же имени

Православная церковь вспоминает ещё трёх других святых того же имени[11]:

  1. Преподобный Христофор Римлянин (Палестинский), родом римлянин, подвизался в V веке в киновии близ Иерусалима. Днём он исполнял монастырские послушания, а ночью уходил в пещеру святого Феодосия, где молился до утреннего богослужения. Затем провел 50 лет в строгой жизни на Синайской горе. Память 30 августа (ст. стиль).
  2. Мученик Христофор Никомидийский, пострадавший при Диоклетиане в Никомидии в 303 году вместе со святыми мучениками Феоном и Антонином. Все трое были копьеносцами императора, поражённые твёрдостью великомученика Георгия, они бросили оружие и объявили себя христианами. Их бросили в темницу и после мучений сожгли. Память 19 апреля (ст. стиль).
  3. Преподобный Христофор Коряжемский (Сольвычегодский), основатель Христофоровой Пустыни. Память 25 июля (ст. стиль).

Напишите отзыв о статье "Святой Христофор"

Примечания

  1. Woods, 1994, p. 170—186.
  2. Нестерова, 1988, с. 604.
  3. 1 2 3 Липатова, 22.05.2007 г..
  4. [www.fordham.edu/halsall/basis/goldenlegend/GoldenLegend-Volume4.asp#Christopher The Life of S. Christopher] // The GOLDEN LEGEND or LIVES of the SAINTS. Compiled by Jacobus de Voragine, Archbishop of Genoa  (англ.)
  5. 1 2 [azbyka.ru/otechnik/Istorija_Tserkvi/puteshestvie-antiohijskogo-patriarha-makarija-v-pocciyu-v-polovine-xvii-veka-vypusk-3-moskva/#0_43 Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Poccию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским] Глава XV. Москва. — Чин омовения мощей в Великую пятницу. Чин плащаницы в Великую субботу.
  6. Максимов, 1975, с. 82.
  7. [web.archive.org/web/20070928042411/www.biblestudy.ru/pub/i/001102.jpg Святые Ахракс и Аугани, икона в музее коптского искусства, Каир.]
  8. [theologian.msk.ru/analitika/171-svyatoj-s-sobachej-golovoj-xristofor-pseglavec.html Святой с собачьей головой — Христофор Псеглавец]
  9. [www.kristoforas.lt/index.php?tpc=about&ln=en The Christopher Chamber Orchestra] (англ.)
  10. [www.kristoforo.vilnius.lm.lt/ Vilniaus Šv. Kristoforo vidurinė mokykla] (лит.). Проверено 14 октября 2008. [www.webcitation.org/61Bh9UcVN Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  11. Сойкин, 1913, с. 2307.

Литература

  • Липатова С. Н. [www.pravoslavie.ru/put/3304.htm Святой мученик Христофор Песьеглавец: Иконография и почитание]. — М.: Православие.ру, 22.05.2007 г..
  • Максимов Е. Н. Образ Христофора Кинокефала: Опыт сравнительно-мифологического исследования // Древний Восток: К 75-летию академика М. А. Коростовцева. — Сб. 1. — М.: Наука, 1975. — С. 82. — 76-89 с.
  • Нестерова O. E. [www.mifinarodov.com/x/hristofor.html Христофор] // Мифы народов мира. — М.: Советская энциклопедия, 1988. — Т. II. — С. 604.
  • Полный православный богословский энциклопедический словарь. Въ двухъ томахъ. — М.: Изд-во П. П. Сойкина, 1913. — Т. II. — С. 2307. (Репринт: London: Variorum reprints, 1971, ISBN 0-902089-08-0.)
  • Woods, D.. «St. Christopher, Bishop Peter of Attalia, and the Cohors Marmaritarum: A Fresh Examination». Vigiliae Christianae 48 (2): 170—186.
  • Алексей Иванов. [www.ozon.ru/context/detail/id/8805865/ Псоглавцы]. — М.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. — С. 352. (Репринт:)

Ссылки

  • [www.ucc.ie/milmart/Christopher.html#LKS The Cult of St. Christopher] (англ.)

Отрывок, характеризующий Святой Христофор

– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.