Святослав Всеволодович (князь киевский)

Святослав Всеволодович
Князь черниговский
1164 — 1180
Предшественник:	Святослав Ольгович
Преемник:	Ярослав Всеволодович
Великий князь Киевский
1173 — 1173
Предшественник:	Ярослав Изяславич
Преемник:	Ярослав Изяславич
1176 — 1181
Предшественник:	Роман Ростиславич
Преемник:	Рюрик Ростиславич
1181 — 1194
Предшественник:	Рюрик Ростиславич
Преемник:	Рюрик Ростиславич
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	ок. 1123
Смерть:	25 июля 1194
Род:	Рюриковичи
Отец:	Всеволод Ольгович
Мать:	Агафья Мстиславна
Дети:	сыновья: Олег, Всеволод, Владимир, Глеб, Мстислав дочери: Болеслава

Святослав Всеволодович (ок. 1123 — 25 июля 1194) — князь Новгородский (1140), Туровский (1142, 1154—1155), Волынский (1142—1146), Новгород-Северский (1157—1164), Черниговский (1164—1180), великий князь Киевский (1173, 1176—1181, 1181—1194). Старший сын Всеволода Ольговича и дочери Мстислава Владимировича Великого Агафьи (Марии).

Биография

См. также: Междоусобная война на Руси (1146—1154) и Междоусобная война на Руси (1158—1161)

По смерти своего отца поддерживал Изяслава Мстиславича против Юрия Долгорукого (1146—1154), затем Изяслава Давыдовича против своего дяди Святослава Ольговича (1157—1161). По смерти Святослава Ольговича на черниговском княжении договорился со своим двоюродным братом Олегом о распределении волостей, когда Чернигов достался Святославу, а Новгород-Северский — не Ярославу Всеволодовичу, а Олегу (после смерти Олега не Ярославу Всеволодовичу, а Игорю Святославичу). Вплоть до смерти Олега Северского Святослав не уступал Чернигов своему младшему брату Ярославу, даже переходя на киевское княжение. По всей вероятности, это было условием, при котором Олег уступил Святославу Чернигов в 1164 году. Спор из-за волостей возник у Святослава с Олегом в 1167 году после смерти Святослава вщижского. Летопись говорит о том, что Святослав отдал лучшую волость своему брату. Олег провёл поход в направлении Стародуба, а Ярослав с половцами затем — в направлении Новгорода-Северского. При посредничестве Ростислава Мстиславича был заключён мир, Олег получил от Святослава 4 города.

Святослав был в числе князей, не поддержавших поход Андрея Боголюбского на Киев в 1169 году (Олег и Игорь Северские в нём участвовали). В 1173 году Святослав не поддержал претензии Ярослава Изяславича на Киев, и тот заручился поддержкой смоленских Ростиславичей и занял великое княжение. Вскоре Святослав произвёл неожиданное нападение на Киев, и Ярославу пришлось бежать на Волынь. Однако, Святослав вынужден был вернуться на левобережье Днепра из-за возникшего конфликта с Олегом Северским (1174), который в союзе с Ярославом и Ростиславичами взял Лутаву и Моровиеск, подступал к Стародубу. В ответ Святослав осадил Новгород-Северский, после чего был заключён мир.

Северо-восточная политика

См. также: Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1174—1177)

Владимиро-Суздальское княжество, с которым Чернигов едва вступил в союз, после гибели Андрея Боголюбского (1174) погрузилось в междоусобицу, временно утратило влияние за своими пределами и само стало ареной столкновения ведущих княжеских коалиций. Основными претендентами на Киев стал сам Святослав и Ярослав Изяславич, за которым стояли смоленские Ростиславичи. Последние поддержали приглашённых ростово-суздальским боярством на княжение внуков Юрия Долгорукого Мстислава и Ярополка Ростиславичей. На их сторону перешёл женатый на их сестре Глеб Рязанский, прежде выступавший союзником Андрея Боголюбского. Святослав поддержал претензии на Владимир младших Юрьевичей Михаила и Всеволода, за которых выступали новые города юго-западной части Владимиро-Суздальского княжества. В 1175 году Ростиславичи были изгнаны, а в 1177 году в сражении на Колокше Глеб Рязанский был захвачен в плен Всеволодом.

Северный поход (1180—1181)

После поражения русских князей от половцев в 1176 году Святослав потребовал от киевского князя Романа Ростиславича лишить уделов виновника поражения — его брата Давыда, Роман отказал и лишился киевского княжения в пользу Святослава, но Киевская земля при этом осталась в распоряжении Ростиславичей: Святослав атаковал Белгород, но безуспешно.

В 1180 году на Днепре Святослав напал на Давыда, когда оба были на ловах по двум его берегам. Святослав решил выгнать Ростиславичей с юга и уехал из Киева в Чернигов, где собрал братьев с их войсками. В освободившийся Киев въехал Рюрик Ростиславич, которому на помощь пришли Всеволод и Ингварь Ярославичи луцкие и галицкое войско. Основной удар черниговцев планировался по Смоленску, и Рюрик даже послал на помощь Роману брата Давыда. Но в июне 1180 года умерли Роман в Смоленске и Мстислав Ростиславич Храбрый в Новгороде, новгородским князем стал Владимир Святославич, что открыло перед его отцом новые возможности по географии предстоящего похода.

Однако, в том же году Всеволод Большое Гнездо разорвал союз со Святославом и выступил против Романа Глебовича рязанского (женатого на дочери Святослава) под предлогом защиты его младших братьев. Святослав послал своего сына Глеба в Коломну в помощь Роману, но Всеволод не остановился перед разрывом отношений со Святославом, взял Глеба в плен, а рязанскую усобицу решил в свою пользу.

Тогда Святослав начал свой поход общей протяжённостью около 2 тыс.км. При этом в Чернигове постоянно оставались второстепенные силы чернигово-северских князей и половина союзных половецких войск на случай атаки со стороны Рюрика. Святослав с основными силами и половцами двинулся на Всеволода, несколько сместившись севернее относительно кратчайшего пути на Владимир для соединения с выступившими из Новгорода и Торжка сыном Владимиром и племянником Всеволода Ярополком. На стороне Всеволода выступили рязанцы и муромцы. Войска встретились по двум берегам реки Влены. Всеволод занял оборонительную позицию на горах и удерживал своих дружинников от атаки. Общего сражения не произошло, и Святославу пришлось уйти ни с чем из-за приближения весны, он лишь сжёг г.Дмитров.

Второй целью стал г.Друцк, под который пришёл Святослав с новгородцами с севера, часть сил Ольговичей и половцы с юга и полоцкие князья с запада. В Друцке сел в осаду Давыд Ростиславич со смоленским полком. Давыд пытался навязать части противников сражение ещё до прихода Святослава с севера, но они использовали реку в качестве естественной преграды. После прихода Святослава Давыд вырвался из Друцка и ушёл в Смоленск.

Тогда Святослав вернулся на юг, беспрепятственно занял Киев и послал часть сил с половцами против Рюрика, отступившего в Белгород. Союзники были разгромлены на реке Черторые. Благодаря этой победе Рюрик удержал за собой Киевскую землю, уступив Святославу лишь город Киев и признав его великим князем. Хотя Владимиру Святославичу пришлось покинуть Новгород и уступить место там представителю Всеволода Большое Гнездо, Ярославу Владимировичу, мир между Черниговом и Суздалем также был заключён. В 1183 году Святослав посылал войска в помощь Всеволоду против волжских болгар: «Дай нам Бог, брат и сын, повоевать нам в наше время с погаными».

Киевское княжение

Святослав нанёс решающее поражение половецкому хану Кобяку и взял его в плен, на Хороле разбил хана Кончака (по традиционной датировке 30 июля 1183 и 1 марта 1185 года, по результатам сравнительного анализа летописей Бережковым Н. Г. соответственно 30 июля и 1 марта 1184 года).

В 1185 году ушёл в свои владения на верхней Оке, и тогда Игорь Святославич Новгород-Северский предпринял сепаратный поход в степи. Он достиг частных успехов, но затем потерпел катастрофическое поражение от соединённых сил половцев и попал в плен. Святослав своевременно послал сыновей Олега и Владимира в Курск и Путивль, что не позволило хану Гзаку разорить Посемье. Затем, форсировав Днепр у Заруба, вынудил Кончака снять осаду Переяславля и вернуться в степи. В 1187 году Святослав и Рюрик организовали новый поход в степь, но половцы уклонились от столкновения.

После смерти в Галиче Ярослава Осмомысла Святослав вмешался в борьбу за власть. На дочери Святослава был женат Владимир Ярославич, лишённый отцом наследства и взятый в плен венграми. Бела III пригласил Глеба Святославича в Галич. Узнав об этом, Рюрик Ростиславич напомнил Святославу о необходимости единства действий. Поскольку Рюрик отклонил предложение Святослава завоевать для Рюрика Галич в обмен на передачу Святославу всей Киевской земли, план совместного похода расстроился. В итоге при помощи германского императора галицким князем стал Владимир, признавший старшинство своего дяди по матери, Всеволода Большое Гнездо.

В 1194 году Святослав с братьями собрался в Рогове и выступил в поход против рязанских князей из-за пограничного спора, одновременно спросив разрешения Всеволода Большое Гнездо, но тот ответил отказом, и войска пришлось развернуть от Карачева.

Сразу после смерти Святослава (1194) возобновилась острая борьба между Ольговичами и Ростиславичами, на стороне которых стоял Всеволод Большое Гнездо. Если Святослав обращался к нему брат и сын, то Рюрик Ростиславич признавал старшинство Всеволода и его будущих наследников.

Оценка деятельности

Так вкратце охарактеризовал великое княжение Святослава профессор Пресняков А. Е.:

Святослава Всеволодовича после фантастической попытки предпринять борьбу с южными Мономаховичами и Всеволодом суздальским видим в течение 13 лет на киевском столе в почетной роли патриарха, каким его рисует «Слово о полку Игореве», бессильного, зависимого от «брата и сына», как ему Всеволод позволяет себя называть, отдавшего всю землю Киевскую в руки Ростиславичей, живущего по-прежнему черниговскими интересами.

«Слово о полку Игореве»

Персонаж «Слова о полку Игореве», где называется «великим» и «грозным», воспевается его победа над Кобяком; важные эпизоды «Слова» — Золотое слово Святослава, рассказ о вещем сне князя. Дискуссионен вопрос о том, написано ли обращение к князьям в «Слове» от лица Святослава или другого автора; вероятнее последнее (обращение к князьям «господине»).

Семья и дети

Жена:

• с 1143 года Мария, дочь Василька Святославича Полоцкого.

Дети:

• Олег (ум. 1204)
• Всеволод Святославич Чермный (ум. 1215) — князь черниговский и великий князь Киевский.
• Владимир (ум. 1201) — князь Вщижский и Новгородский.
• Глеб (ум. 1217) — князь черниговский.
• Мстислав (уб. 1223) — князь черниговский.
• дочь — замужем за Романом Глебовичем Рязанским.
• Болеслава — с 1167 года замужем за Владимиром Ярославичем, княжичем Галицким. По версии исследователя Юрия Сбитнева, Болеслава возможно является автором «Слова о полку Игореве».
• дочь — замужем за Мстиславом Владимировичем Трипольским.

Предки

Предки Святослава Всеволодовича

Ярослав Владимирович Мудрый               Святослав Ярославич                       Ингегерда, принцесса шведская               Олег Святославич                             Килликия                       Всеволод Ольгович Черниговский                                   Святослав Всеволодович Черниговский                                         Всеволод Ярославич               Владимир Всеволодович Мономах                       Мономахиня               Мстислав Владимирович Великий                             Гарольд II Годвинсон               Гита Уэссекская                       Эдит Красивая               Мария Мстиславна, княжна киевская                                   Стенкиль               Инге I Старший                       Ингему Эмундсдоттер               Кристина Ингесдоттер, принцесса шведская                             Хелена Сигторнсдоттер

Литература

• Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. — М.: Наука, 1993.
• Чугаева И. К. Фрагменты летописания Святослава Всеволодовича в Киевской летописи: происхождение и интерпретация//Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2011. № 3 (45). С. 132–133.

Ссылки

[ru.rodovid.org/wk/Запись:732 Святослав Всеволодович (князь киевский)] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

• Л.Войтович [litopys.org.ua/index.html КНЯЗІВСЬКІ ДИНАСТІЇ CXIДНОЇ ЄВРОПИ]
• [www.allmonarchs.net/russia/other/kiyev/svyatoslav_vsevolodovich.html Все монархии мира]

Отрывок, характеризующий Святослав Всеволодович (князь киевский)

– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.