Свято-Никольский храм (Мерано)

храм
Свято-Никольский храм
Страна	Италия
Город	Мерано
Конфессия	Православие
Епархия	Богородское викариатство
Тип здания	приходской храм
Строительство	1895—1897 годы

Свя́то-Нико́льский храм (итал. Chiesa russo-ortodossa di San Nicola) — храм Корсунской епархии Русской православной церкви, расположенный в Мерано, Италия.

История

Создание общины

Русские курортники начали приезжать в Мерано, который тогда располагался в Австро-Венгерской империи, на лечение, по-видимому, в начале 1870-х годов. Их привлекал не только мягкий климат и здоровый воздух южного Тироля, но и целебная вода со слабой радиоактивностью, полезная при заболеваниях опорно-двигательной системы.

В 1875 году здесь было учреждено частное Благотворительное общество русских жителей Мерано («Русский комитет»), которое существовало на пожертвования его членов. Целью общества была помощь больным и нуждающимся соотечественникам, желавшим пройти курс лечения в Южном Тироле. В середине 70-х годов в зимний сезон сюда приезжали уже более тысячи человек. По количеству отдыхающих здесь русская колония вышла на третье место. Курортное управление Мерано, учитывая большое число гостей из России, помогло в организации православных богослужений.

В 1884 году Комитет, с русским врачом Михаилом фон Мессингом во главе, обратился за разрешением к петербургскому митрополиту Исидору (Никольскому) (в ведении Санкт-Петербургского митрополита находились зарубежные русские храмы). В обращении к митрополиту говорилось: «число русских, прибывающих на лечение, все увеличивается и достигло 400», а также сообщалось, что на основание православного храма уже получено дозволение от Австрийского правительства. Это было важным обстоятельством, так как строительство православного храма могло бы вызвать негативную реакцию в традиционно католическом краю.

Святейший Синод прежде, чем представить все дело митрополиту, обратился к российскому послу в Вене, князю А. Лобанову-Ростовскому. Таковой была обычная практика Синода: прежде чем начинать какое-либо зарубежное дело, зондировалась, с помощью МИДа, почва, и определялась разумность и полезность того или иного проекта.

Посла обеспокоила, прежде всего, экономическая сторона дела. Он справедливо опасался, что меранцы начнут просить средств у МИДа, пытаясь представить свой частный проект как государственно важное дело. Этого в Вене старались всячески избежать, так как и в столице Австрии существовал посольский храм, требовавший со стороны МИДа больших расходов. Средства на новый храм собирались по подписке еще раньше, с 1880 года, и поэтому Комитет сумел убедить русских дипломатов в своей экономической независимости.

Начиная с зимнего сезона 1884—1885 годы по количеству отдыхающих они вышли на третье место — было зарегистрировано 1023 российских подданных.

Дореволюционный приход

Благословение митрополита Исидора было получено, и 9 (21) декабря 1884 года в Мерано была освящена церковь во имя Николая Чудотворца, размещенная первоначально в наемном помещении, на вилле Стефани. В том же году в наёмном доме была организована и освящена в честь Николая Чудотворца первая русская православная церковь в Мерано. Почётной попечительницей храма стала Великая княгиня Екатерина Михайловна. Настоятелем церкви был настоятель храма святой Александра в Ирёме протоиерей Феофил Кардасевич.

Сооружение Русского Дома им. Бородиной началось в 1895 году и закончилось в 1897 году. Никольскую церковь разместили в верхнем этаже двухэтажного флигеля, увенчав её куполом русской формы и «русским» крестом.

3 (15) декабря 1897 года, накануне престольного праздника, дня святителя Николая, состоялось торжественное освящение храма, на которое съехались русские со всех соседних курортов Тироля. Кроме того, присутствовало немало иноверцев, в том числе — представители местных властей: начальник округа, управитель курорта, бургомистр, командующий местным гарнизоном и другие.

В 1898 году Святейший Синод утвердил «при Никольской православной русской церкви в Меране должностей священника и псаломщика».

Осенью 1914 года Мерано в связи с начавшейся войной для России уже был закрыт, а русский Дом опустел.

В 1918 году Мерано вместе со всем Южным Тиролем отошло к Италии, а вскоре здесь уже были русские эмигранты.

Новейшая история

Богослужения были возобновлены после завершения ремонта храма в 1997 году. Службы проходили 2-3 раза в год, служились панихиды на могилах православных, похороненных в Мерано и Больцано.

В 2000 году храм посетил Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Приход с этого времени окормлялся священниками Московского патриархата: В 2000 году было совершено всего 5 богослужений, в 2001 — 7.

В 2004 году Указом Священного Синода окормлять меранский приход был определен протоирей Борис Развеев из Вероны. С 2005 года число богослужений в храме было увеличено. Священнослужитель из Вероны приезжал в первую субботу и третье воскресенье каждого месяца.

5-7 декабря 2007 года по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в южно-тирольском городке Мерано (Италия) прошли празднования 110-летнего юбилея со дня основания православного прихода.

Отрывок, характеризующий Свято-Никольский храм (Мерано)

Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.