Святые Дары

Святы́е Дары́ — в православии и католицизме хлеб и вино, ритуально приготовленные священником на литургии, а затем во время евхаристического канона Святым Духом пресуществленные в Тело и Кровь Христа для причащения верующих.

Святые Дары потребляются верующими непосредственно на литургии, где они и освящаются, а запасные Дары, используемые для Причастия вне литургии хранятся в дарохранительнице, которая у православных располагается на престоле в алтаре, а у католиков, обычно, за алтарём; переносятся туда в дароносице.

Православие

В православии Святые Дары приготовляются священником на проскомидии (первой части литургии). Хлеб для Святых Даров, называемый просфорой, выпекают из квасного (дрожжевого) теста — из пшеничной муки, замешанной на воде с солью. Вино берут только чистое виноградное, чаще всего красное (в Румынской ПЦ используется также и белое вино, в греческих церквях может использоваться розовое). В РПЦ с XIX века вошло в обычай совершать Евхаристию только на сладких красных винах, типа «Кагор», хотя канонически не запрещается служение на полусладких или сухих винах. Красный цвет вина символизирует Кровь Христову. Смешивание вина с водой производится в византийском обряде в воспоминание того, что из ребра Спасителя, пронзённого копьём римского воина, истекли кровь и вода, а также по слову апостола Иоанна: «Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино. И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном» (1Ин. 5:7-8). В западном обряде смешивание происходит один раз, в византийском — дважды (повторное доливание горячей воды (теплоты) в Чашу).

Святые Дары преждеосвящённые и запасные — это хлеб и вино, освящённые заранее. Запасные Святые Дары служат для причащения больных на дому; обычно их освящают за литургией в Великий четверг, но при необходимости запасные Святые Дары могут быть заготовлены за любой Литургией в течение года.

Святые Дары хранятся в особом сосуде, называемом дарохранительнице, на престоле в алтаре. Для переноса Святых Даров используется дароносица.

Католицизм

В католицизме латинского обряда литургический хлеб, называемый гостией, обязательно пресный, представляет собой небольшие пластинки круглой формы. Традиционно для евхаристии используется белое вино, обязательно смешивается с водой. Грекокатолики используют квасной хлеб и красное вино, как и православные. В католическом литургическом календаре существует Праздник Тела и Крови Христовых, в который Святые Дары в особой дароносице (монстранции) в ходе торжественной процессии проносятся вокруг храма или по улицам города.

Древневосточные церкви

В Древневосточных церквях традиция приготовления Святых Даров различна. В Коптской православной церкви, согласно воспринятой ими греческой традиции, используется квасной хлеб и красное разбавленное вино. Особенностью сирийской традиции является особый хлеб, приготовленный с добавлением соли и масла. В Армянской апостольской церкви традиционен пресный хлеб и красное неразбавленное вино. Армянская церковь не наделяет догматическим смыслом способ приготовления хлеба и вина, и считает, что все отличия происходят от местных традиций.

Спор об опресноках

Спор об опресноках — конфликт, который возник между греческими и латинскими богословами в 1053 году, о том какой хлеб (пресный или квасной) нужно использовать в таинстве Евхаристии.

Аргумент к обоснованию квасного литургического хлеба отдельные сторонники этой традиции видят в греческом тексте Евангелий, где описывается установление Евхаристии Иисусом Христом на Тайной Вечере. Греческое слово «ἄρτος» (а́ртос), буквально — «хлеб», использованное евангелистами, толкуется ими в смысле квасного хлеба и указывается, что опресноки в Библии обозначаются словом «ἄζυμος» (а́зимос), буквально — «пресный». Таким образом утверждается мысль, что квасной хлеб заповедан Самим Богом, и что использование опресноков является «отступничеством».

Библия свидетельствует, что для древних греков «артос» был понятием нейтральным и о составе хлеба не говорил. Так в Септуагинте, в книге Исход «артос», в сочетании с «азимосом» и без такого сочетания, упоминается именно как пресный хлеб, приготовленный для религиозной церемонии:

и хлебов (ἄρτους) пресных (ἄζυμους), и опресноков, смешанных с елеем, и лепешек пресных, помазанных елеем: из муки пшеничной сделай их, положи их в одну корзину, и принеси их в корзине… Исх. 29:2 и один круглый хлеб (ἄρτον), одну лепешку на елее и один опреснок из корзины… Исх. 29:23

В тексте молитвы Отче наш в Евангелии от Матфея и в Евангелии от Луки: др.-греч. «τὸν ἄρτον, ἡμῶν τὸν ἐπιούσιον δὸς ἡμῖν σήμερον» — «хлеб наш насущный подавай нам на каждый день», слово «ἄρτον» (винительный падеж от слова «ἄρτος») означает однозначно «хлеб», без уточнения его состава.

Спор о том, какой хлеб следует использовать для евхаристии − квасной или пресный, − послужил одной из формальных причин Великой схизмы.

Литература

• Барсов Н. И. Дары святые // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Петровский А. В. [www.biblioteka3.ru/biblioteka/pravoslavnaja-bogoslovskaja-jenciklopedija/tom-5/zapasnye-dary.html Запасные дары] // Православная богословская энциклопедия. — СПб.: здание Петроград. Приложение к духовному журналу «Странник», 1904. — Т. 5.

Отрывок, характеризующий Святые Дары

29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.