Климент I

Запрос «святой Климент» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Климент I
Clemens Romanus I
Рождение	начало I века н. э. Рим, Римская империя
Смерть	97 (99) или 101 Херсонес Таврический, Боспорское царство, Римская империя
Почитается	в католической и православных церквях
В лике	апостолы от семидесяти
День памяти	25 ноября (8 декабря) в православии, 23 ноября в католицизме
Подвижничество	апостол от семидесяти

Кли́мент I (лат. Clemens Romanus I, ум. 97, или 99, или 101) — апостол от семидесяти, четвёртый епископ Римский (4-й папа римский) (согласно официальной хронике католической церкви, с 88 или 90 по 97 или 99), один из мужей апостольских. Широко почитался в Древней Руси. Почитаем в православии как один из первых христианских проповедников на территориях Северного Причерноморья, которые затем через тысячу лет станут землями Киевской Руси. По преданию, около 98 года был сослан из Рима в Инкерманские каменоломни, где проповедовал. Встретил мученическую смерть в Херсонесе. Память в православной церкви — 25 ноября (по юлианскому календарю), в католической церкви — 23 ноября.

Биография

Свидетельства раннехристианских источников

Исторических свидетельств о Клименте сохранилось мало. Возможно, именно будущий епископ упоминается апостолом Павлом в Флп. 4:3:

Ей, прошу и тебя, искренний сотрудник, помогай им, подвизавшимся в благовествовании вместе со мною и с Климентом и с прочими сотрудниками моими, которых имена — в книге жизни.

Тертуллиан сообщает, что Климент Римский был рукоположён святым Петром. Ириней Лионский упоминает Климента как современника апостолов. Согласно Евсевию, Климент был предстоятелем римской церкви с 92 по 101 годы.

Житие Святого Климента.

Согласно православному житию святого Климента, он происходил из знатной римской семьи. Вскоре после рождения Климента (30-е годы по Р. Х.), его мать и два брата отправились по морю из Рима в Афины, попали в кораблекрушение, выжили, но потеряли друг друга. Мать Климента, оплакивая потерю детей, осталась на одном из островов Восточного Средиземноморья; малолетние же братья оказались в Иудее и были там усыновлены. Через некоторое время отец Климента отправился разыскивать пропавших членов семьи, решив не возвращаться в Рим, пока не отыщет их. Климент же взрослел в Риме, изучая науки и скорбя о пропавших родичах. Ни языческая религия, ни философия не могли дать ему удовлетворительного ответа на вопрос о том, что происходит с людьми после смерти. Когда Клименту исполнилось 24 года, он услышал о пришествии Христа в мир и решил узнать подробнее о его учении, для чего отправился на восток. В Александрии он слушал проповеди апостола Варнавы, а в Иудее нашёл святого апостола Петра, принял от него крещение и присоединился к его ученикам (среди которых оказались и пропавшие братья Климента, им не узнанные). Затем, по усмотрению Божию, во время путешествия апостола Петра были встречены мать, а потом и отец Климента; при участии апостола семья воссоединилась и родители приняли крещение. Климент стал одним из ближайших сподвижников Петра и был рукоположён им в епископы, а около 91 года, после смерти епископа Анаклета, возглавил Римскую церковь. Мудро управляя церковью во времена волнений и усобиц в Риме, Климент прославился многочисленными обращениями ко Христу, благодеяниями и исцелениями. В период очередной волны гонений на христианство, Климент был поставлен перед выбором: принести жертву языческим богам или быть отправленным в изгнание на каторжные работы. Прибыв в каменоломни возле крупного античного города Херсонес Таврический (нынешний Севастополь), отождествляемые обычно с Инкерманскими каменоломнями, Климент нашёл там большое число ранее осуждённых христиан. Работая среди них, Климент утешал их и наставлял. Близ места работы не было воды, из-за чего каторжане терпели значительные неудобства; вследствие молитвы святого Господь открыл водный источник. Слух о чуде распространился по всему Таврическому полуострову, и многие туземные обитатели приходили креститься. Климент всякий день крестил до 500 язычников, и число христиан так увеличилось, что для них потребовалось устроить до 75 новых церквей; языческие идолы были разбиты, а капища — разрушены. В Херсонес для наведения порядка императором Траяном был направлен специальный посланник, который приказал привязать Климента к якорю и утопить в море, дабы последователи не нашли его тела. Однако по молитвам учеников Климента и остального народа, море отступило от берега на три стадия (около 500 м), и люди нашли тело мученика. Впоследствии, на протяжении семи веков (вплоть до царствования византийского императора Никифора I) море каждый год отступало на несколько дней, давая возможность приходить желающим поклониться. При этом совершались многие чудеса по молитве святого, которого прославил Господь. В начале 800-х годов море перестало отступать, однако около 861 года мощи святого Климента были обретены святыми Кириллом и Мефодием при участии херсонесского епископа Георгия блаженного и священников из константинопольского собора святой Софии. Мощи были внесены в Херсонесский храм.

Возникновение легенды о мученичестве в Херсонесе и обретение мощей

Легенда о мученичестве Климента в Херсонесе складывалась постепенно. В IV в. церковный историк Евсевий Памфил отмечает его смерть под 101 г., ничего не зная о его мученичестве, ни даже о его святости. О святости Климента впервые говорит Руфин Аквилейский в конце IV в., но мучеником его тоже не считает. Впервые Климент назван мучеником в 417 г. в послании папы Зосима. В VI в. Григорий Турский впервые пересказывает легенду об утоплении святого, но без географической привязки. Как полагают, отождествление херсонесского мученика Климента с римским епископом относится к эпохе св. Константина-Кирилла и едва ли не его личное дело. Легенда содержит ряд антиисторических подробностей, начиная с той, что в I веке Херсонес не был частью Римской империи (хотя в нём и стоял римский гарнизон, он сохранял атрибуты суверенного города-государства) и потому, в отличие от византийской эпохи, не мог служить местом ссылки и каторжных работ. Е. В. Уханова считает, что как обретение мощей, так и перенос их в Рим были актами, направленными на примирение Константинополя с римским престолом в два момента, когда это казалось возможным: при избрании патриархом Фотия I (до его известного разрыва с папой Николаем I) и после смещения Фотия. Предполагают, что константинопольские священники (едва ли не сам Константин-Кирилл) отождествили с папой Римским местночтимого святого, погребенного на островке, со временем наполовину ушедшем под воду.

Св. Климент и Т.Флавий Клемент

Имеет место совпадение имени святого Климента с именем двоюродного брата императора Домициана и второго консула 95 года — Тита Флавия Клемента, убитого в 96 году по приказу императора (по некоторым версиям, за его симпатии к христианам или иудеям).

Наконец, он (Домициан) убил по самому ничтожному подозрению своего двоюродного брата Флавия Клемента (Flavium Clementem) чуть ли не во время его консульства, хотя человек это был ничтожный и ленивый и хотя его маленьких сыновей он сам открыто прочил в свои наследники, переименовав одного из них в Веспасиана, а другого в Домициана. (Светоний. Жизнь двенадцати цезарей)

В результате некоторые источники, как античные, так и современные, объединяют эти два исторических лица (например, см. примечание к соответствующему месту в переводе «Жизнь двенадцати цезарей» М. Л. Гаспарова). Базилика Святого Климента в Риме также, по некоторым версиям, находится на месте дома консула Клемента. Очевидно, что Святой Климент был современником двоюродного брата императора Домициана, возможно, тоже христианина, однако, судя по всему, это два разных исторических лица: Тит Флавий Клемент был консулом в 95 году — очевидным образом эта должность, предполагавшая участие в многочисленных официальных жертвоприношениях и прочих языческих церемониях, как и близость к императору, была несовместима с римским епископством.

Почитание

Живший задолго до разделения церквей, Святой Климент Римский одинаково почитается и православной, и католической церквями. Св. Климент пользовался широким почитанием на Руси; ему посвящены значительные храмы в Москве (Церковь Климента, папы Римского), Торжке и иных местах. Связано это с тем, что мощи папы Климента были обретены, по преданию, святым равноапостольным Кириллом (по некоторым источникам, совместно с братом — святым равноапостольным Мефодием) в крымской Корсуни (Херсонесе) около 861. Святой равноапостольный Кирилл лично перевез мощи в Рим и передал папе Адриану II, где им было устроено небывалое чествование (конец 867 — начало 868 года). Папа Адриан II утвердил богослужение на славянском языке и переведённые книги приказал положить в римских церквях. Мефодий был рукоположён в епископский сан. По мнению некоторых авторов, именно обретение мощей святого Климента освятило в глазах Римской церкви просветительскую миссию Кирилла и Мефодия среди славян и введение богослужения на славянском языке. До того среди некоторых богословов Западной церкви господствовала точка зрения, что хвала Богу может воздаваться только на трёх «священных» языках (еврейском, греческом и латинском), поэтому братья были заподозрены в ереси и вызваны в Рим. В честь обретения мощей святой Кирилл написал на греческом языке краткую повесть, похвальное слово и гимн. Первые два произведения дошли до нас в славянском переводе, который имеет надписание «Слово на перенесение мощем преславнаго Климента, историческую имущи беседу» (ряд исследователей называет его «Корсунской легендой»). Мощи святого Климента были перенесены в римскую Базилику Святого Климента. Здесь же был похоронен святой Кирилл, скончавшийся в феврале 869 года.

Часть мощей святого Климента была оставлена в Херсонесе, где покоилась в резной шеститонной мраморной гробнице, сделанной византийскими мастерами из проконесского мрамора. После захвата города князем Владимиром Великим в 988 или 989 году, мощи святого Климента (вместе с мраморным саркофагом) по его приказу были перенесены в Киев, где почивали в Десятинной церкви — первом каменном храме Киевской Руси.

После всего этого Владимир взял царицу, и Анастаса, и священников корсунских с мощами святого Климента, и Фива, ученика его, взял и сосуды церковные и иконы на благословение себе.

Судя по всему, для мощей святого Климента была сделана новая рака, поскольку сын Владимира Ярослав Мудрый был похоронен 20 февраля 1054 года в Киеве в херсонесской мраморной гробнице св. Климента, сохранившейся в Софийском соборе до сих пор. Про глубокое почитание на Руси святого Климента свидетельствует «Слове на обновление Десятинной церкви» (XI веке). В нём Климент определяется как первый небесный заступник русской земли, мощи которого некоторое время были, наряду с Ольгиным Крестом, единственной и главной отечественной святыней.

…Церковное солнце, своего угодника, а нашего заступника, святого, достойного этого имени, священномученика Климента от Рима в Херсонес, а от Херсонеса в нашу Русскую страну привел Христос Бог наш, преизобильной милостью Своею для спасения нас, верующих…

Частица мощей от честной главы святого священномученика Климента была передана из Киева в Инкерманский Свято-Климентовский монастырь после возобновления его работы в 1991 году; рака со святыми мощами установлена в боковом нефе Свято-Климентовского храма.

Часть мощей Климента была передана французскому епископу Шалона, приехавшему в составе посольства сватать дочь князя Ярослава Анну Ярославну за французского короля.

Когда Генрих, король французский, послал в Рабастию шалонского епископа Роже за дочерью короля той страны, по имени Анна, на которой он должен был жениться, настоятель Одальрик просил того епископа, не соизволит ли тот узнать, в тех ли краях находится Херсонес, в котором, как пишут, покоится святой Климент… Епископ исполнил это. [Далее следует рассказ о судьбе мощей св. Климента, обнаруженных Роже, к своему удивлению, в Киеве, куда он и направлялся в составе посольства].

Про Херсонес, как место упокоения святого Климента, было известно в Европе. Например, упомянутый выше посланник французского короля спрашивал у великого князя Ярослава Мудрого:

Не в тех ли местах находится Херсон, где, как говорят, почил Климент; отходит ли море и теперь в день его рождения и делается ли доступным для проходящих?

В XIII веке французский монах Гийом Рубрук писал:

И плывя перед этим городом, мы увидели остров, на котором находился знаменитый храм, сооруженный, как говорят, «руками ангельскими»… Вышеупомянутая область Цесария (Крым) окружена морем с трех сторон, а именно с запада, где находится Керсона, город Климента…

Сочинения

Первое послание к Коринфянам

Св. Клименту приписывалось авторство двух посланий (1-е и 2-е к Коринфянам), направленных им в качестве епископа Рима, христианской церкви в Коринфе (Греция). В III и IV веках большинство христианских авторов рассматривало первое послание как каноническую часть Нового Завета; оно читались на воскресных службах наряду с Новым Заветом. Текст первого послания запечатлел весомое доказательство авторитета римского епископа по отношению к другой церковной общине. Папа Климент обращается к христианам Коринфской церкви как начальствующее лицо, желающее навести порядок в их делах: «Посланных от нас, Клавдия Эфеба и Валерия Витона с Фортунатом, немедленно отпустите к нам в мире с радостию, чтобы они скорее известили нас о желаемом и вожделенном для нас мире и согласии вашем, дабы и мы скорее могли порадоваться о вашем благоустройстве».

Считается, что идея апостольского преемства впервые была сформулирована Климентом в его первом послании к Коринфянам: «И апостолы наши знали через Господа нашего Иисуса Христа, что будет раздор о епископском звании. По этой самой причине они, получивши совершенное предведение, поставили вышеозначенных служителей, и потом присовокупили закон, чтобы когда они почиют, другие испытанные мужи принимали на себя их служение. Итак, почитаем несправедливым лишить служения тех, которые поставлены самими апостолами или после них другими достоуважаемыми мужами, с согласия всей Церкви, и служили стаду Христову неукоризненно, со смирением, кротко и беспорочно, и притом в течение долгого времени от всех получили одобрение. И не малый будет на нас грех, если неукоризненно и свято приносящих дары будем лишать епископства».

Второе послание к Коринфянам

По жанру произведение, несмотря на своё название, никак не подходит под определение «посланий»: оно является типичной проповедью и, вероятно, первой по времени из сохранившихся христианских гомилий. Следует отметить, что предпосылки возникновения христианского жанра гомилий сложились уже в иудаизме на рубеже новой эры (Филон Александрийский, «Четвертая книга Маккавейская» и пр.), а основы его заложены в Новом Завете (Нагорная проповедь Самого Господа, проповеди Апостолов, частично сохраненные в Деяниях Апостолов и т. д.). Чистота учения и назидательность второго послания вместе с его древностию были причиною того, что ещё в IV веке оно употреблялось для церковного чтения наравне с первым посланием Климента. Свидетельство это сохранилось в собрании «правил апостольских», где оно упомянуто в числе книг, назначенных для общего употребления христиан, наряду с I-м посланием Климента и другими священными книгами. Такую честь оно получило и в Александрии, как это показывает кодекс Библии, в котором сохранился его отрывок.

Св. Климент в истории древней Руси

В древнерусском Тмутараканском княжестве, при тысяцком Ратиборе (1079) им была выпущена серебряная монета. На одной стороне монеты лик Святого Климента. На другой надпись «От Ратибора». Имела хождение в Тмутаракани и Крыму. В настоящее время известно 11 таких монет.

Подложные сочинения

• Апостольские постановления — написанный от лица Климента ранний кодекс канонического права (по мнению современных исследователей, составленный в Сирии ок. 380 г.).
• Сочинение, озаглавленное как «Восьмикнижие Климента» (Clementine Octateuch) — хорошо известное в VI в. сочинение, переведенное в 687 году с греческого языка на сирийский Севиром Антиохийским.
• «Климентины» или «Псевдо-Климентины» — группа памятников древнехристианской письменности IV в.
  • Два окружных послания «О девстве» («De virginitate»), написанные в III веке неизвестным автором в Палестине, либо в сиро-Палестинском ареале (входят в состав Климентин).

• COA Inkerman, Sevastopol.svg

  Климент Римский на гербе Инкермана

• Monti-Celio - san Clemente e santi quattro 0511-01.JPG

  Базилика Святого Климента в Риме

• Giovanni Battista Tiepolo 094.jpg

  На фреске Дж. Б. Тьеполо

• StClement Church Moscow 01-2016 img2.jpg

  Церковь Климента Папы Римского в Москве

Литература

• Климент, римские папы и антипапы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Русские переводы:

• Климента, папы Римского, к коринфянам послание. / Пер. с греч. И. Дмитревского. М., 1781. 80 стр.
• Первое послание. // Христианское чтение. 1824, ч.4.
• [www.odinblago.ru/mijapost Прот. Петр Преображенский. Памятники древней христианской письменности, т. II. Писания мужей Апостольских]// М.: 1860
  • [www.odinblago.ru/mijapost/5 Первое послание Климента Римского к коринфянам]
  • [www.odinblago.ru/mijapost/7 Второе послание Климента Римского]
• Первое и второе послания к коринфянам. / Пер. П. Преображенского. М., 1861.
  • переизд.: М.: ИС РПЦ, 2003. С. 135—191; СПб.: Амфора, 2007. С. 103—202.
• [azbyka.ru/?otechnik/Kliment_Rimskij/o_devstve=2 Два окружных послания св. Климента Римскаго о девстве, или К девственникам и девственницам.] — ТКДА, Киев, 1869. — Перевод и предисловие еп. Августина (Гуляницкого)

Исследования:

• Савваитов П. И. Святой Климент, еп. Римский. Патрологический опыт. СПб., 1852.
• [www.krotov.info/acts/01/3/kliment_1.htm Августин (Гуляницкий), еп. Два окружныя послания св. Климента Римскаго о девстве, или к девственникам и девственницам.] — Труды Кiевской Духовной Академiи, 1869, май, 193—201.
• Селин, А. А. О посвящении сельских храмов в Новгородской земле XVI в. Св. Климент (папа римский) // Теоретическая конференция «Философия религии и религиозная философия: Россия. Запад. Восток». СПб., 1995, 80-82.
• Уханова, Е. В. Культ св. Климента, папы Римского, в истории византийской и древнерусской церкви IX — первой половины XI в. // Annali del’Istituto universario Orientale di Napoli. Aion Slavistica, 5, 1997—1998, 514—519.
• [krotov.info/history/04/alymov/zadvorny_1.htm Задворный, В. Л. Первое Послание Климента I к коринфянам] // Он же. Сочинения римских понтификов эпохи поздней Античности и раннего Средневековья (I—IX вв.). М., изд. францисканцев, 2011, 27-32.
• [krotov.info/history/04/alymov/zadvorny_5.htm Задворный, В. Л. Климент I — первый небесный покровитель Древней Руси] // Он же. Сочинения римских понтификов эпохи поздней Античности и раннего Средневековья (I—IX вв.). М., изд. францисканцев, 2011, 274—280.

Ссылки

• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=patrologia.a_01_001 Еп. Августин (Гуляницкий). Два окружных послания св. Климента Римского о девстве, или к девственникам и девственницам] (ТКДА. Киев, 1869 г. Май). На сайте Святоотеческое наследие
• [web.archive.org/web/20121120101355/mystudies.narod.ru/name/c/clement_rome.html Св. Климент, еп. Римский и его сочинения (подлинные и ему приписываемые)]
• [orthodoxy.org.ua/ru/tserkovni_hroniki/2009/11/09/27675.html О предполагаемом месте кончины Св. Климента]

Предшественник: Клет

4-й епископ Римский 88 (90) — 97 (99)

Преемник: Эварист

Отрывок, характеризующий Климент I

– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.