Сгибнев, Григорий Григорьевич

Григорий Григорьевич Сгибнев
Дата рождения	14 октября 1900(1900-10-14)
Место рождения	деревня Покровка, ныне Давлекановский район, Республика Башкортостан
Дата смерти	22 сентября 1958(1958-09-22) (57 лет)
Место смерти	Подольск, Московская область
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1919 — 1958 годы
Звание
Командовал	277-й стрелковый полк 35-й стрелковый корпус 44-й стрелковый корпус ЦАМО
Сражения/войны	Гражданская война в России Конфликт на КВЖД Советско-финская война Великая Отечественная война
Награды и премии

Григорий Григорьевич Сгибнев (14 октября 1900 года, деревня Покровка, ныне Давлекановский район, Республика Башкортостан — 22 сентября 1958 года, Подольск, Московская область) — советский военный деятель, Генерал-майор (1949 год).

Начальная биография

Григорий Григорьевич Сгибнев родился 14 октября 1900 года в деревне Покровка ныне Давлекановского района республики Башкортостан.

Военная служба

Гражданская война

В июне 1919 года был призван в ряды РККА, после чего был направлен на учёбу в учебный батальон при штабе Запасной армии Республики, дислоцированный в Казани, после окончания которой был назначен на должность командира отделения этого жебатальона. В мае 1920 года был назначен на должность помощника командира взвода полковой школы в составе 15-го стрелкового полка (13-я стрелковая дивизия), в августе — на должность командира взвода бригадной школы Сводной Заволжской бригады. В составе этих частей Сгибнев принимал участие в боевых действиях на Южном фронте.

Межвоенное время

После окончания боевых действий Сгибнев продолжил служить в составе этой же бригады, дислоцированной в Харькове.

В июне 1922 года был назначен на должность командира роты 68-го стрелкового полка (23-я стрелковая дивизия), в январе 1923 года — на должность командира взвода Военно-политического техникума (Украинский военный округ), а в январе 1924 года — на должность командира взвода штрафного батальона, дислоцированного в Харькове. В сентябре того же года был направлен на учёбу в Киевскую объединенную военную школу командиров РККА и тогда же вступил в ряды ВКП(б).

После окончания школы с августа 1926 года служил в 102-м стрелковом полку (34-я стрелковая дивизия, Приволжский военный округ), дислоцированный в Самаре, на должностях командира взвода, помощника командира роты и помощника командира роты по политической части.

В сентябре 1928 года был направлен на учёбу на Военно-политические курсы имени В. И. Ленина, расположенные в Москве, после окончания которых в июле 1929 года был назначен на должность политрука роты, а затем — на должность ответственного секретаря партийного бюро 61-го стрелкового полка, дислоцированного в Томске и Спасске Дальнем. В составе полка Сгибнев принимал участие в ходе боевых действий на КВЖД.

В сентябре 1932 года был назначен на должность ответственного секретаря партийного бюро 40-й авиационной эскадрильи (ОКДВА), дислоцированной в Спасске Дальнем. В апреле 1934 года был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в ноябре 1936 года был назначен на должность помощника начальника 1-й части штаба 93-й стрелковой дивизии (Забайкальский военный округ).

С августа 1937 года временно исполнял должность начальника штаба 114-й стрелковой дивизии, с февраля 1938 года — помощника начальника штаба 93-й стрелковой дивизии, а затем — командира 277-го стрелкового полка. В декабре 1939 года был назначен на должность старшего помощника начальника 1-го отделения оперативного отдела штаба Северо-Западного фронта, после чего принимал участие в ходе советско-финской войны. После окончания войны Сгибнев был направлен на учёбу в Академию Генерального штаба.

Великая Отечественная война

В июле 1941 года Сгибнев был назначен на должность старшего помощника начальника 1-го отделения оперативного отдела Северо-Западного фронта, а в августе — на должность начальника оперативного отдела штаба 11-й армии. Находясь на этих должностях, принимал участие в оборонительных боевых действиях на псковском, новгородском и холмском направлениях.

В ноябре 1942 года был назначен на должность заместителя начальника оперативного отдела Северо-Западного фронта, после чего принимал участие в ходе Торопецко-Холмской и Демянской наступательных операций. В мае 1943 года был назначен на должность начальника штаба 35-го стрелкового корпуса, который 26 мая был преобразован в 44-й. С 3 мая по 12 июня Сгибнев временно командовал корпусом, формировавшимся в районе деревни Едрово (Валдайский район, Новгородская область). Вскоре принимал участие в оборонительных боевых действиях на реке Ловать в районе города Великие Луки, а затем в ходе Ленинградско-Новгородской, Старорусско-Новоржевской и Режицко-Двинской наступательных операций. Умело руководил штабом, обеспечивал выполнение боевых приказов армии и корпуса, за что награждён орденом Отечественной войны 1 степени.

В июле 1944 года полковник Сгибнев был назначен на должность старшего преподавателя Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова.

Послевоенная карьера

После окончания войны находился на прежней должности и в августе 1945 года был назначен на должность начальника Оперативного управления — заместителя начальника штаба Одесского военного округа, в январе 1947 года — на должность заместителя начальника, в мае 1949 года — вновь на должность начальника этого управления, а в сентябре 1950 года — на должность начальника Архива Министерства обороны СССР, находясь на которой, 22 сентября 1958 года генерал-майор Григорий Григорьевич Сгибнев умер при исполнении служебных обязанностей. Похоронен в Подольске на кладбище «Красная горка».

Награды

• Орден Ленина;
• Три ордена Красного Знамени;
• Орден Отечественной войны 1 степени;
• Орден Красной Звезды;
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 111—112. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Сгибнев, Григорий Григорьевич

Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.