Сделано в раю

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сделано в раю
Made in Heaven
Жанр

комедия
фэнтези
мелодрама

Режиссёр

Алан Рудольф

Продюсер

Стюарт М. Бессер
Дэвид Блокер
Брюс А. Эванс

Автор
сценария

Брюс А. Эванс
Рэйнольд Гидеон

В главных
ролях

Келли Макгиллис
Тимоти Хаттон

Оператор

Ян Киссер

Композитор

Марк Айшем

Длительность

103 мин.

Сборы

$4 572 845

Страна

США США

Язык

английский

Год

1987

IMDb

ID 0093467

К:Фильмы 1987 года

Сделано в раю (англ. Made in Heaven) — фильм режиссёра Алана Рудольфа (США, 1987 год) с Тимоти Хаттоном и Келли Макгиллис в главных ролях. Одну из ролей второго плана — постоянно курящего «мужского» ангела — сыграла Дебра Уингер. Впервые на DVD фильм вышел в 2009 году (изначально — на VHS).





Сюжет

«Сделано на небесах» — это романтический фильм-сказка о двух душах, которые впервые встретились на Небесах и планируют встретиться в следующей земной жизни.

В ролях

Актёр Роль
Тимоти Хаттон Майк Ши / Элмо Барнетт
Келли Макгиллис Анни Пакерт / Элли Чандлер
Морин Стэплтон Тётя Лиза
Энн Уэджуорт Аннет Ши
Джеймс Гэммон Стив Ши
Мэр Уиннингэм Бренда Карлуччи
Дон Мюррей Бен Чандлер
Тимоти Дэйли Том Доннели
Дэвид Раш Дональд Саммер
Аманда Пламмер Вили Фокс
Эллен Баркин Люсиль (в титрах не указана)
Дебра Уингер Эмметт Хумбёрд (в титрах не указана)

Награды

Фильм участвовал в конкурсной программе Венецианского кинофестиваля 1987 года и номинировался на Золотого Льва. Келли Макгиллис получила премию «Golden Ciak» как лучшая актриса.

Напишите отзыв о статье "Сделано в раю"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Сделано в раю

Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.