Сделка Джибриля

Сделка Джибриля — обмен заключённых 21 мая 1985 года между правительством Израиля, возглавляемым Шимоном Пересом, и палестинской организацией НФОП-ГК во главе с Ахмадом Джибрилем.

Ход событий

Летом 1982 года во время Ливанской войны в плен к боевикам НФОП-ГК попало 3 израильских солдата: Хези Шай, Нихим Салем и Йосеф Гроф. Это редкое событие позволило лидеру НФОП-ГК Ахмаду Джибрилю навязать Израилю обменную сделку.

Всего в ходе войны в плену оказалось 8 израильских солдат. Изначально правительство Израиля пыталось вернуть всех пленных в рамках одной сделки. Однако НФОП-ГК отказался участвовать в обмене под эгидой Международного Красного Креста.

Переговоры были трудными. НФОП-ГК признавал наличие лишь двух пленных, а факт захвата Хези Шая отрицал. Его судьба была неизвестна до июня 1984 года; судьба ещё трёх израильских солдат, пропавших без вести в том же бою, остаётся неизвестной по настоящее время.

Лишь 21 мая 1985 года трое пленных были переданы Израилю. В обмен из тюрем вышли 1150 заключённых. Согласно статистике, приводимой аналитиком Института национальых исследований в области безопасности Йорамом Швейцером, из числа освобождённых заключённых у примерно 80 были «руки, обагрённые в крови» (то есть реальное участие в акциях, приведших к смертям и ранениям среди израильтян и граждан других стран). Из израильских тюрем в рамках «сделки Джибриля» были освобождены 550 палестинцев с Западного берега Иордана и из сектора Газа, а также 41 израильский араб и 150 заключённых тюрьмы «Ансар» в Южном Ливане. Ещё 360 заключённых были гражданами других стран и были отправлены к себе на родину. В числе освобождённых заключённых были участник теракта в аэропорту Лода японец Козо Окамото, будущий силовой министр ПНА Джибриль Раджуб и идеолог «Хамаса» шейх Ахмед Ясин (вновь арестованный в 1989 году).

Итоги и последствия

Это событие сделало Джибриля героем сопротивления Израилю и укрепило позиции НФОП-ГК, несмотря на изгнание его ранее из официальных структур Организации освобождения Палестины. Многие из палестинцев, освобождённых в рамках «сделки Джибриля», в дальнейшем играли активную роль в Первой интифаде, другие оказались замешаны в террористической деятельности ещё раньше — уже в декабре 1985 года под суд попал Зияд Абу Эйн, обвиняемый в планировании захвата автобуса с заложниками, а весной 1986 года трое из освобождённых заключённых участвовали в нескольких терактах в Иерусалиме.

Литература

• Брасс А. Между Лениным и Арафатом. — М.: ООО ИД "Русь"-"Олимп", 2004. — 315 с. — (Терроризм: история и современность). — ISBN 5-9648-0011-4.
• Эпштейн А., Варшавер Е. [book.iimes.su/wp-content/uploads/main/isr2012b.pdf В диалоге с врагом]. — М.: Институт Ближнего Востока, 2012. — 200 экз. — ISBN 978-5-89394-233-0.
• Robert Paine. Signal values and politics: The puzzle of the Israeli‐Palestinian prisoner exchange, May 1985 // Anthropological Forum. — 1995. — Vol. 7, № 2. — P. 245-258. — DOI:10.1080/00664677.1995.9967457.
• Ze'ev Schiff. The Prisoner Exchange // Journal of Palestine Studies. — 1985. — Vol. 14, № 4. — P. 176-180.

Отрывок, характеризующий Сделка Джибриля

– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.