Кузнецова, Вера Андреевна
Поделись знанием:
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.
Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
(перенаправлено с «Сдобникова Вера Андреевна»)
| Вера Кузнецова | ||
 | ||
| Имя при рождении: |
Вера Андреевна Сдобникова | |
|---|---|---|
| Профессия: | ||
| Годы активности: | ||
| Театр: | ||
| Награды: |
| |
Вера Андреевна Кузнецова (6 октября 1907 — 1 декабря 1994) — актриса театра и кино, заслуженная артистка РСФСР.
Биография
Вера Андреевна Кузнецова родилась в Саратове в большой многодетной семье, в которой было шесть детей. Её мать была домашней хозяйкой, занималась воспитанием детей. После её смерти в 1918 году все заботы о доме легли на плечи отца, который работал в театрах мастером-декоратором по найму. Среднее образование Вера Кузнецова получила в родном Саратове, в 1925 году окончив 10-ю единую трудовую школу. Будучи школьницей, увлеклась театром и, параллельно, с 1923 года стала заниматься в вечерней театральной студии.
После смерти отца в 1925 году Вера Кузнецова переехала к сестре в Ленинград. Училась в Ленинградской Рабочей театральной студии Пролеткульта. На сцене выступала с 1928 года.
19 ноября 1933 года, в доме бывшей Голландской церкви на Невском проспекте, Вера Кузнецова с группой двадцати актёров сыграла премьеру спектакля «Бешеные деньги» А. Н. Островского. Поставил этот спектакль ученик В. Э. Мейерхольда режиссёр Исаак Кролль. Этот театр получил название — Новый. После отъезда Мейерхольда в Москву театр возглавил С. Э. Радлов.
Так в 1933 году Вера Кузнецова стала в числе основателей Ленинградского Нового театра, на сцене которого и служила со дня открытия (с 1953 года — Ленинградский театр имени Ленсовета) и сыграла десятки разноплановых ролей, среди которых Поля («Мещане»), Анна («На дне»), Сандырева («Счастливый день»), Валя («Русские люди»), Данилова («Спутники»), Ефимчик («Юность отцов»), Надежда («Человек с ружьём»), Еремеевна («Недоросль»), Атуева («Дело») и другие. К Вере Кузнецовой с большим уважением относились режиссёры Борис Сушкевич и Николай Акимов, в 1940—1950-е годы возглавлявшие театр. Основными сценическими партнёрами Кузнецовой в театре Ленсовета были Николай Крюков, Борис Сушкевич, Георгий Жжёнов и Алексей Петренко. Её сценическая карьера длилась сорок пять лет.
Первая большая роль Кузнецовой в кино стала событием — в 1955 году она стала лауреатом в номинации «Лучший актёрский ансамбль» в фильме «Большая семья» на IX Международном кинофестивале в Каннах, сыграв Агафью Карповну, мать трудовой семьи Журбиных.
Однако после международного признания советские режиссёры не начали активно предлагать роли актрисе; ей пришлось довольствоваться небольшими ролями и эпизодами в картинах.
Амплуа актрисы в кино — мать, бабушка.
С 1933 по 1973 год — в труппе театра имени Ленсовета.
С 1973 по 1994 год Кузнецова работала штатной актрисой киностудии «Ленфильм».
Похоронена на Большеохтинском кладбище, рядом с мужем и младшим сыном Юрием Анатольевичем Кузнецовым (1945—1984).
Семья
В Ленинграде Вера Андреевна познакомилась с актёром Анатолием Ивановичем Кузнецовым (1905—1954), за которого в 1927 году вышла замуж и прожила с ним до самой его кончины в 1954 году.
У супругов родилось двое сыновей — Всеволод и Юрий. Всеволод Кузнецов (1928—2003) был актёром, который сорок семь лет работал на сцене Ленинградского Большого драматического театра и много снимался в кино.
Признание и награды
- 1955 — лауреат в номинации «Лучший актёрский ансамбль» в фильме «Большая семья» на X Международном кинофестивале в Каннах.
- 1960 — диплом ВКФ в Минске за фильм «Отчий дом».
- 1965 — специальный приз за главную роль в фильме «Жили-были старик со старухой» на XVIII Международном кинофестивале в Каннах.
- 1976 — звание Заслуженная артистка РСФСР.
Фильмография
- 1954 — Большая семья — Агафья Карповна Журбина
- 1955 — Дело Румянцева — тётя Таня, соседка Румянцева
- 1956 — Дорога правды — Мария Андреевна, мать Соболевой
- 1958 — Евгений Онегин — крепостная (нет в титрах)
- 1959 — Ссора в Лукашах — Трофимова, мать Лизы
- 1959 — Отчий дом — Наталья Авдеевна Буянова
- 1960 — Люблю тебя, жизнь — Ксения Григорьевна Корнеева
- 1960 — Кроткая — Лукерья
- 1961 — Две жизни — женщина в жакете (нет в титрах)
- 1962 — Половодье — Анна Гавриловна Пронина
- 1963 — Всё остаётся людям — Анна Павловна Вязьмина, мать Алёши
- 1964 — Жили-были старик со старухой — Наталья Максимовна Гусакова
- 1966 — Зимнее утро — тётя Таня
- 1968 — Перед бурей — нянька
- 1969 — Эти невинные забавы — старуха
- 1969 — Только три ночи — мать Любы
- 1970 — Взрывники — мать Сергея
- 1970 — В Москве проездом… — Клавдия Ивановна Емельянова
- 1970 — Африканыч — мать Нюши
- 1971 — Месяц август — Анна Матвеевна
- 1971 — Даурия — Авдотья Улыбина
- 1972 — Юлька — бабушка Юльки
- 1972 — Ход белой королевы — мама Наташи
- 1972 — Ура! У нас каникулы! — бабушка
- 1972 — Укрощение огня — мать Башкирцева
- 1972 — Такая длинная, длинная дорога… — старушка в поезде
- 1972 — Нам некогда ждать — Хохлова
- 1972 — Меченый атом — работница почты
- 1972 — Ижорский батальон — тётя Даша
- 1973 — Вечный зов — Глафира Дементьевна, нянечка в госпитале, ухаживала за Кирьяном (14, 16, 17 серии)
- 1973 — Старые стены — мама Анны, бабушка
- 1973 — Райские яблочки
- 1973 — Мачеха — Екатерина Алексеевна, учительница Шуры
- 1973 — Кортик — Марья Гавриловна Терентьева
- 1974 — Фронт без флангов — бабушка Миши
- 1974 — Сержант милиции — Курушина Татьяна Григорьевна, тётка Петуховых (3 серия)
- 1974 — Рассказы о Кешке и его друзьях — бабушка Анечки
- 1974 — Время её сыновей — мать
- 1975 — Раба любви — Любовь Андреевна, мать Ольги Вознесенской
- 1975 — Память — баба Поля
- 1975 — Дневник директора школы — озвучила роль Татьяны Горловой, Ксению Николаевну (нет в титрах)
- 1976 — Туфли с золотыми пряжками — царская нянька
- 1976 — Строговы — Дубровина (6 серия)
- 1976 — Два капитана — Нина Капитоновна
- 1977 — Трясина — Корнакова
- 1977 — Родные — Тарасова
- 1978 — По улицам комод водили — пассажирка трамвая
- 1978 — Море — Степанова
- 1979 — Путешествие в другой город — бабушка на скамейке у парадной, где живёт Лина
- 1979 — Пена — мама Махонина
- 1979 — Пани Мария — Яценко Раиса
- 1979 — Особо важное задание — Клавдия Тихоновна, квартирная хозяйка
- 1980 — Каждый третий — Дроздова
- 1980 — Жизнь моя — армия — Серафима Петровна
- 1982 — Если враг не сдаётся… — Устя Байда
- 1983 — Тревожный вылет — Екатерина Павловна, тёща Курлихина
- 1984 — Похищение — Анна Васильевна
- 1984 — Полоса препятствий — Ольга Ивановна
- 1984 — Иванко и царь Поганин — Маричка, мать Иванко
- 1985 — Подвиг Одессы — мать Леонидика
- 1987 — Сказка про влюблённого маляра — придворная дама
- 1987 — Даниил — князь Галицкий — княгиня Анна Галицкая
- 1989 — Высокая кровь — Надежда Викентьевна
- 1990 — Овраги — Парамоновна (озвучила М. Виноградова)
- 1991 — Хмель — Секлетина Карповна
Напишите отзыв о статье "Кузнецова, Вера Андреевна"
Ссылки
- [a-tremasov.ru/kuznecova-vera-andreevna Вера Кузнецова в Авторском проекте Алексея Тремасова]
Отрывок, характеризующий Кузнецова, Вера Андреевна
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.
Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
