Дзиани, Себастиано

Себастиано Дзиани

Себастьяно Дзиани (прибл.1100 — 12 апреля 1178) — 39-й венецианский дож.

Дзиани был одним из признанных лидеров Венецианской республики.

В 1167 году Себастьяно Дзиани в числе двенадцати богатейших венецианских граждан оказывает поддержку Ломбардской лиге. После битвы при Леньяно в которой войска Священной Римской империи были разбиты, Венеция выступает посредником в переговорах. В июле 1177 года в базилике Сан-Марко происходят переговоры папы Александра III и императора Фридриха I Барбароссы. Результатом явилось примирение сторон, а император согласился признать главенство папы.

Став в 1172 году дожем Себастьяно начал градостроительную реформу Венеции. Он разделил город на районы, переместил верфь дальше от жилых и общественных зданий. Ещё одной реформой стало изменение выборной процедуры дожей.

В 1177 году римский папа Александр III, за услуги предоставленные Венецией в борьбе против императора Фридриха Барбароссы, впервые обвенчал дожа и море. Папа стянул кольцо с пальца дожа Себстиано Дзиани и предложил кинуть его в море. После этого каждый год дож бросал освященный золотой перстень в море, и словами Desponsamus te, mare («Мы женимся на Вас, Море») объявлял, что Венеция и море являются неразрывным целым.

Отрывок, характеризующий Дзиани, Себастиано

– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.