Брант, Себастьян

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Себастьян Брант»)
Перейти к: навигация, поиск
Себастьян Брант

Себастья́н (Себастиа́н) Брант (нем. Sebastian Brant; 1458, Страсбург — 10 мая 1521, Страсбург) — немецкий сатирик XV века, автор сатирического произведения «Корабль дураков», прозаик, поэт, юрист, «доктор обоих прав».





Биография

Изучал юриспруденцию и классическую литературу в Базеле, в 1484 году получил право преподавания, а в 1489 году — звание доктора обоих прав. Император Максимилиан даровал ему титул пфальцграфа и звание советника. В 1513 году Брант победил в споре с францисканским монахом Вигандом Виртом о догмате бессемянного зачатия[1].

Корабль дураков

Своей известностью Брант менее обязан многочисленным латинским стихотворениям, чем большой сатирической поэме «Корабль дураков» (нем. Narrenschiff, оригинальное название в XV веке — «Daß Narrenschyff ad Narragoniam») (Базель, 1494), в которой очень зло и метко бичует пороки и глупость своих современников. Книга эта долгое время пользовалась огромной популярностью среди народа благодаря здравому смыслу, прямоте и остроумию, а также знанию Библии (в том числе Притч), жизни и людей, которыми она проникнута. Она многократно издавалась и переделывалась и была переведена не только на латинский (пер. Якова Лохера, Базель, 1497), но и на большинство европейских языков.

Память

  • В память о С. Бранте и его произведении «Корабль дураков» астроном Л. Г. Карачкина назвала астероид (5896) Narrenschiff, открытый 12 ноября 1982 года.

Библиография

Напишите отзыв о статье "Брант, Себастьян"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Брант, Себастьян

Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».