Бродерик, Себастьян

Себастьян Бродерик
Общая информация
Полное имя	Себастьян Бродерик Имасуен
Родился	9 июля 1938(1938-07-09) (85 лет) Бенин-Сити, Нигерия
Гражданство	Нигерия
Рост	170 см
Вес	68 кг
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1965—1970	Лагос ЕКН
1970—1972	Бендел Иншурэнс
Национальная сборная**
1968	Нигерия (олимп.)	3 (0)
1968—1969	Нигерия	4 (0)
Тренерская карьера
1985—1995	Нигерия (до 17)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Себастьян Бродерик Имасуен (англ. Sebastian Broderick-Imasuen; 9 июля 1938, Бенин-Сити, Нигерия) — нигерийский футболист, защитник. Участник летних Олимпийских игр 1968 года.

Биография

Выступал за нигерийский клуб Лагос ЕКН, который позже назывался НЕПА. В 1965 году выиграл Кубок Нигерии. В 1970 году перешёл в «Бендел Иншурэнс» и в 1972 году вместе с командой выиграл Кубок Нигерии.

В 1968 году главный тренер национальной сборной Нигерии Йожеф Эмбер вызвал Себастьяна на летние Олимпийские игры в Мехико. В команде он получил 14 номер. В своей группе Нигерия заняла последнее четвёртое место, уступив Бразилии, Японии и Испании. Себастьян Бродерик на турнире сыграл во всех трёх играх.

В составе национальной сборной Нигерии в рамках квалификации на чемпионат мира 1970 провёл 4 игры.

В 1973 году он отправился на тренерские курсы в Англии. В 1985 году в качестве главного тренера юношеской сборной Нигерии до 17 лет возглавлял команду на первом юношеском чемпионате мира, который проходил в Китае. Нигерия смогла дойти до финала, где обыграла сверстников из ФРГ со счётом (2:0). В 1987 году на юношеском чемпионате мира в Канаде привёл команду к серебряным наградам. В финальной игре нигерийцы уступили СССР в серии пенальти (1:1 в основное время и 2:4 в серии пенальти).

На юношеском чемпионате мира 1989 года в Шотландии Бродерик привёл команду к 1/4 финала, где Нигерия уступила будущему победителю турнира, Саудовской Аравии (0:0 в основное время и 0:2 в серии пенальти). Юношеский чемпионат мира 1995 года в Эквадоре закончился для подопечных Себастьяна Бродерика вновь на стадии четвертьфинала, где Нигерия уступила Оману (1:2).

Женат.

Достижения

Как игрок

• Обладатель Кубка Нигерии (2): 1965, 1972

Как тренер

• Победитель юношеского чемпионата мира (1): 1985
• Серебряный призёр юношеского чемпионата мира (1): 1987

Ссылки

• [footballzz.com/jogador.php?id=387253 Профиль на сайте footballzz.com] (англ.)
• [fifa.com/worldfootball/statisticsandrecords/players/player=46967 Статистика на сайте FIFA] (англ.)
• [worldfootball.net/player_summary/sebastian-broderick-imasuen Профиль на сайте worldfootball.net] (англ.)
• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/br/sebastian-brodrick-1.html Себастьян Бродерик] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Бродерик, Себастьян

Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.