Севастополь в Гражданской войне

Севастополь в Гражданской войне — период истории Севастополя, являющийся частью Гражданской войны в России 1917—1922 годов. Севастополь — главная база Черноморского флота Российской империи, всегда отличался высокой гражданской и революционной активностью населения и гарнизона.

Основные этапы истории города в 1917—1920 годах

Революции 1917 года

В середине марта 1917 года в Севастополе образовался Совет рабочих и солдатских депутатов. Руководство Советом захватили в свои руки эсеры и меньшевики, установившие прочный контакт с командующим Черноморским флотом контр-адмиралом Колчаком. В июне Временное правительство, уступая требованию матросов, вынуждено было отозвать Колчака из Севастополя. Большое революционизирующее значение имел приезд в Севастополь делегации Балтфлота, состоявшей преимущественно из большевиков. В июльские дни представители антибольшевистских сил, выведшие эскадру в море под предлогом выполнения боевых заданийК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), разгромили большевистский комитет.

9 ноября, после октябрьского переворота, власть в городе перешла к Совету военных и рабочих депутатов, возглавлявшемуся эсерами и меньшевиками. 12 ноября 1917 года севастопольский Совет сформировал в городе новый орган власти — Совет народных представителей — который не признавал захвата власти большевиками. В декабре 1917 года, после возвращения с Дона большевизированных матросских отрядов, отправленных туда по призыву Совета народных комиссаров для борьбы с контрреволюцией, большевики свергли прежний состав Севастопольского совета и назначили новые перевыборы, в результате которых большинство в новом составе Совета перешло к ним.

29 декабря был создан севастопольский военно-революционный комитет.

1918—1920 годы

16 января 1918 года Совет рабочих и матросских депутатов был переизбран. 16 февраля был организован военно-революционный штаб, ставший после образования в марте Республики Тавриды её военным центром. Формирование отрядов Красной гвардии началось в городе с первых дней установления советской власти.

19 апреля немецкие войска, вошедшие на Украину по договору с Центральной Радой, заняли Джанкой и приступили к оккупации Крыма. Крымская Красная гвардия предприняла попытку оказать сопротивление, не увенчавшуюся успехом. 28—30 апреля из Севастополя вышли все суда Черноморского флота. 1 мая в город вступили воинские формирования вооружённых сил Германской империи. Оккупация продолжалась 7 месяцев. На смену немецким войскам в Севастопольский порт 25 ноября вошла союзническая эскадра, и в город вступили французские войска (зуавы).

Большевики в условиях подполья вели революционную пропаганду среди французских матросов и солдат. 14 марта 1919 года в Севастополе началась организованная большевиками всеобщая забастовка, продолжавшаяся до 21 марта, когда она была сломлена силами оккупационных войск. 15 апреля к Севастополю подошли части Красной армии. 20 апреля начались волнения на крупнейших французских судах; французские матросы вместе с русскими матросами организовали демонстрацию, которая была рассеяна выдвинутыми против них греческими войсками. Французские моряки под руководством А. Марти подняли красное знамя на судах своей эскадры и отказались воевать против Советской России. Французское командование было вынуждено вывести из Севастополя свои войска.

30 апреля Красная армия вступила в Севастополь, однако летом 1919 года город захватили Вооружённые силы Юга России, и он оставался во власти белогвардейцев до 15 ноября 1920 года. В период нахождения у власти в Крыму генерала Я. А. Слащёва им проводились казни.

Большевики организовали партизанские отряды, меньшевики — легальные профсоюзные организации. В декабре 1919 года севастопольский комитет РКП(б) организовал трёхдневную забастовку протеста против расстрела 13 севастопольских рабочих. Весной 1920 года был арестован во время партийной конференции в Коктебеле секретарь севастопольского комитета РКП(б), а вскоре, выданный провокатором, был арестован и весь севастопольский комитет. Девять его членов после военно-морского суда были казнены — сброшены в море.

4 апреля 1920 года в Севастополь прибыл генерал П. Н. Врангель, которого А. И. Деникин назначил своим преемником на посту командующего Добровольческой армией. Врангель сделал город своей резиденцией.

Летом 1920 года во время наступления Врангеля в районе Севастополя развернулось партизанское движение. 7 ноября Красная армия под руководством М. В. Фрунзе начала Перекопско-Чонгарскую операцию, прорвала Турецкий вал и устремилась к портам южного берега Крыма. 10 ноября Врангель отдал приказ об оставлении Севастополя. 15 ноября последние солдаты Добровольческой армии оставили Севастополь, и в него вступили части Красной армии.

После эвакуации войск Врангеля

Окончательно советская власть установилась после захвата города большевиками и отступления войск Врангеля 15 ноября 1920 года. В захваченном городе большевики, вопреки амнистии, обещанной ими всем сдавшимся, учинили массовый террор над жителями, особенно над бывшими солдатами и офицерами Русской армии. Отличало эту бойню от зверств предыдущих революционных лет то, что она была организована не никому не подчинявшимися уголовными преступниками или анархистами, а самой большевистской властью. В городе были произведены облавы, причём огромная доля задержанных была тут же расстреляна — так, по имеющемуся отчёту Р. С. Землячки, известно, что «из задержанных в Севастополе при обыске 6000 человек отпущено 700, расстреляно 2000, остальные находятся в концентрационном лагере».

В первые дни новой власти было убито более 12 000 бывших военнослужащих и прочих лиц, заподозренных в «контрреволюционности». После первой волны расправ последовало некоторое затишье. 25 декабря 1920 года приказом Крымревкома была объявлена всеобщая регистрация бывших офицеров, чиновников военного ведомства, полицейских, жандармов, сановников царской и белой власти, духовенства, промышленников, домовладельцев и всех тех, чей капитал превышал 25 тысяч рублей в довоенных ценах. Все явившиеся на регистрацию были задержаны и практически все в течение января — февраля 1921 года убиты. Террор после этого пошёл на убыль, но продолжался практически до конца 1921 года. Общее же число казнённых составляло около 29 тысяч человек.

Память

Советский период

• После окончания Гражданской войны в России на месте расстрела войсками интервентов демонстрации, проходившей в апреле 1919 года, был установлен памятник, уничтоженный в годы нацистской оккупации Севастополя.
• На лицевой стороне одного из зданий, расположенных по улице Киянченко, располагается мраморная доска с надписью: «В этом доме в 1920 году помещался Севастопольский городской подпольный большевистский комитет. Арестованы белогвардейцами и расстреляны 24 января 1920 года члены комитета: В. В. Макаров, М. С. Киянченко, М. З. Иоффе, А. Н. Бунаков, С. С. Ключников (Крючков), Л.X. Шулькина, И. М. Вайнблат и И. И. Ашевский».
• В 1920 году на улице 5-й Бастионной было основано кладбище, первоначально именовавшееся «Кладбищем Коммунаров и жертв белого террора», на котором в том числе похоронены 49 коммунаров, расстрелянных белыми в годы Гражданской войны.

Эмиграция и современный период

• В начале XXI века на Графской пристани была установлена памятная доска «В память о соотечественниках, вынужденных покинуть родину в ноябре 1920 г.», изображённый на которой рисунок выполнил художник Валерий Дорошко.

Литература

• Зарубин, А. Г., Зарубин, В. Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. — 1-е. — Симферополь: Антиква, 2008. — 728 с. — ISBN 978-966-2930-47-4.
• Зарубин, А. Г., Зарубин, В. Г. Красный террор в Крыму: концепция (рус.) // Крым и Россия: неразрывные исторические судьбы и культура Материалы республиканской научно-общественной конференции : Сборник. — Симферополь, 1994. — С. 31—33.
• Крестьянников В. В. (ред.). Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 гг. — 1-е. — Севастополь, 2005. — 294 с.
• Прокопенков В. Н., Крестьянников В. В., Зубарев А. А. Севастополь. 1920. Исход. — 1-е. — Симферополь: Салта, 2010. — 352 с. — ISBN 978-966-1623-23-0.

---

Статья основана на материалах первого издания Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Севастополь в Гражданской войне

– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.