Севела, Эфраим
Поделись знанием:
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
| Эфраим Севела | |||
 | |||
| Имя при рождении: |
Ефим Евелевич Драбкин | ||
|---|---|---|---|
| Дата рождения: | |||
| Место рождения: | |||
| Дата смерти: |
18 августа 2010 (82 года) | ||
| Место смерти: | |||
| Гражданство: | |||
| Род деятельности: | |||
| Годы творчества: | |||
| Жанр: | |||
| Дебют: |
Сценарий «Наши соседи», 1957 | ||
| Награды: |
| ||
Эфра́им Севе́ла (в советский период жизни — Ефим Севела, настоящее имя — Ефим Евелевич Драбкин[2]; 8 марта 1928, Бобруйск — 18 августа 2010, Москва) — русский писатель, актёр, кинорежиссёр и сценарист. После эмиграции в 1971 году жил в Израиле (1971—1977) и США (1977—1990), с 1990 года — в России.
Содержание
Биография
Ефим Евелевич Драбкин родился 8 марта 1928 в Бобруйске в семье кадрового офицера, впоследствии тренера по классической борьбе Евеля Хаимовича Драбкина (1906—2005) и Рахили Моисеевны Гельфанд. С матерью и младшей сестрой успел эвакуироваться из Белоруссии в начале Великой Отечественной войны (отец был на фронте); однако во время бомбёжки был сброшен взрывной волной с платформы поезда. Бродяжничал, в 1943 году стал «сыном полка» противотанковой артиллерии резерва Ставки Главного командования; с полком дошёл до Германии[3]. Награждён медалью «За отвагу».
После войны окончил школу, поступил в Белорусский государственный университет (1948) на отделение журналистики и с 1949 по 1955 годы был корреспондентом газеты «Молодежь Литвы» в Вильнюсе. Затем переехал в Москву. Дебютировал киносценарием к картине «Наши соседи», снятой на «Беларусьфильме» в 1957 году. Под литературным псевдонимом «Ефим Севела» впервые был упомянут как один из сценаристов вышедшего в том же году фильма «Пока не поздно» (Беларусьфильм). Под этим же псевдонимом написал сценарии к комедийным фильмам на фронтовую тематику, в том числе «Крепкий орешек» (1967) и «Годен к нестроевой» (1968). В последнем выступил одновременно в роли режиссёра, сценариста и актёра в эпизодической роли.
24 февраля 1971 года участвовал в захвате приёмной Президиума Верховного Совета СССР группой из 24 человек, требовавших разрешить советским евреям репатриироваться в Израиль (хотя, по собственному признанию, ранее не был ни диссидентом, ни сионистом). Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил требования о выезде в Израиль. После суда над группой был вместе с семьёй (и остальными участниками акции) выслан из СССР.
По его словам, в возрасте 45 лет, через два года после приезда в Израиль, участвовал в войне Судного дня, и на второй день войны «подбил из советской „базуки“ два танка Т-54 и противотанковую пушку»[4], был ранен. В 1977 году переехал в США, жил в Бруклине. Часто переезжал и работал в таких городах, как Лондон, Западный Берлин, Париж.
После высылки в 1971 году начал писательскую карьеру, написав в Париже (по пути в Израиль) получившую высокую оценку критики книгу рассказов «Легенды Инвалидной улицы». Впоследствии написал несколько романов, повести, рассказы, киносценарии, автобиографическую прозу. Среди изданных книг — «Остановите самолёт — я слезу», «Моня Цацкес — знаменосец», «Мама», «Викинг», «Тойота-королла», «Мужской разговор в русской бане», «Попугай, говорящий на идиш», «Почему нет рая на Земле», «I Love New York», «Патриот с немытыми ушами», «Зуб мудрости», «Продай твою мать», «Всё не как у людей». Вышло собрание сочинений писателя в 6 томах и ряд сборников избранных произведений.
К кинематографу Эфраим Севела вновь обратился в 1986 году, сняв в Польше фильм «Колыбельная», состоящий из трёх лирических киноновелл, объединённых темой жизни в гетто во время Второй мировой войны. В 1990 году году вернулся в СССР и как режиссёр поставил пять фильмов по собственным сценариям — «Попугай, говорящий на идиш» (1990), «Ноев ковчег» (1992), «Ноктюрн Шопена» (1992), «Благотворительный бал» (1993). В 1995 году Эфраим Севела снял свой последний автодокументальный фильм «Господи, кто я?».
Эфраим Севела умер 18 августа 2010 года в Москве[5]. Похоронен на Митинском кладбище.
Семья
- Был женат на дочери режиссёра Альберта Гендельштейна (падчерице эстрадной певицы Эдит Утёсовой), актрисе Юлии Гендельштейн (в замужестве Юлия Севела, род. 1934), известной по картинам «Заре навстречу» (1959), «Чёрная чайка» (1962), «Здравствуй, это я» (1965). В этом браке родились дочь (1960) и сын (1972).
- Вторая жена — архитектор Зоя Борисовна Осипова (род. 1945), главный архитектор проекта часовни Александра Невского в Королёве,[7] вдова киносценариста и драматурга Юлия Дунского, составитель книги воспоминаний о нём и его соавторе В. С. Фриде «Служили два товарища» (2003)[8].
Фильмография — сценарии
- 1957 — Наши соседи, «Беларусьфильм»
- 1957 — Пока не поздно, «Литовская киностудия»
- 1959 — Аннушка, «Мосфильм»
- 1961 — Чёртова дюжина, Рижская киностудия
- 1965 — Нет неизвестных солдат, Киностудия им. А. Довженко
- 1966 — Лунные ночи, «Мосфильм»
- 1967 — Крепкий орешек, «Мосфильм»
- 1968 — Годен к нестроевой, «Беларусьфильм»
- 1986 — Колыбельная, «Студио фильмове Зодиак» (Studio filmowe Zodiak), Польша — ФДФ С. А. (FDF S. A.), Швейцария
- 1990 — Попугай, говорящий на идиш, «Киносервис», СССР — «Примодесса-фильм», ФРГ
- 1992 — Ноев ковчег, Россия — США
- 1992 — Ноктюрн Шопена, Россия — США, при участии Рижской киностудии
- 1993 — Благотворительный бал, творческое объединение «Экран»
- 1995 — Господи, кто я?, «Русский Дом ТВ»
- 1996 — Белые дюны
Фильмография — режиссура
В период жизни в США
- 1986 — Колыбельная, «Студио фильмове Зодиак» (Studio filmowe Zodiak), Польша — ФДФ С. А. (FDF S. A.), Швейцария
В СССР
- 1990 — Попугай, говорящий на идиш, «Киносервис», СССР — «Примодесса-фильм», ФРГ
В современной России
- 1992 — Ноев ковчег, Россия — США
- 1992 — Ноктюрн Шопена, Россия — США, при участии Рижской киностудии
- 1993 — Благотворительный бал, творческое объединение «Экран»
- 1996 — Белые дюны
Библиография
Собрание сочинений Т. 1-6. - М., Грамма, 1996
Повести, романы, рассказы, новеллы
- Легенды Инвалидной улицы (цикл новелл), 1971, США
- Викинг (роман), 1973, США
- Мраморные ступени (повесть), 1974, Иерусалим
- Fare well, Israel (документальная проза, на английском языке), 1975, США
- Легенды Инвалидной улицы. Тель-Авив, 1975
- Остановите самолёт — я слезу (повесть), 1977, Иерусалим
- Моня Цацкес — знаменосец (повесть в новеллах), 1977, Иерусалим
- Легенды Инвалидной улицы. Иерусалим, 1977
- Мужской разговор в русской бане (повесть в новеллах), 1980, Иерусалим
- Почему нет рая на Земле (повесть), 1981, Иерусалим[9]
- Зуб мудрости (повесть), 1981, США
- Продай твою мать (повесть), 1981, Иерусалим
- Мама (повесть), 1982, Иерусалим
- Викинг. Нью-Йорк, 1982
- Попугай, говорящий на идиш (сборник рассказов), 1982, США
- Тойота-Королла (роман), 1984, США
- Всё не как у людей (автобиографическая повесть), 1984, Нью-Йорк
- Остановите самолёт — я слезу. Зуб мудрости. М., Книжная палата, 1990
- Остановите самолёт — я слезу. Зуб мудрости. Новосибирск, Интербук, 1991
- Моня Цацкес — знаменосец. М., МП "Жизнь", 1992
- Мужской разговор в русской бане. М., МП "Жизнь", 1992
- Остановите самолёт — я слезу. М., Жизнь, 1992
- Попугай, говорящий на идиш. М., Жизнь, 1992
- Продай твою мать. М., Жизнь, 1992
- Моня Цацкес — знаменосец. СПб., Культ-информ-пресс, 1992
- Моня Цацкес — знаменосец. Омск, 1993
- Мужской разговор в русской бане. Тойота-Королла. М., Панорама, 1993
- Почему нет рая на Земле. Мама. Викинг. М., ABF, 1994
- Избранное. М., Терра, 1994
- Избранное. СПб., Кристалл, 1999
- Легенды Инвалидной улицы. Тойота-Королла. СПб., Кристалл, 2000
- Моня Цацкес — знаменосец. Попугай, говорящий на идиш. Почему нет рая на Земле. Мраморные ступени. СПб., Кристалл, 2000
- Мужской разговор в русской бане. Остановите самолёт — я слезу. Мама. СПб., Кристалл, 2000
- Продай твою мать. Викинг. Зуб мудрости. СПб., Кристалл, 2000
- Легенды Инвалидной улицы. СПб., Кристалл, 2001
- Патриот с немытыми ушами (повесть), СПб., Кристалл, 2001,
- Зуб мудрости. СПб., Кристалл, 2002
- Викинг. СПб., Кристалл, 2003
- Зуб мудрости. Зебра Е, 2004
- Викинг. М., АСТ, 2005
- Возраст Христа (повесть), 2007, Москва
- Последние судороги неумирающего племени (документальная проза), 2007, Москва
- Зуб мудрости. Одесса-мама. М., АСТ, 2009
Сценарии и синопсисы
- I love New York (синопсис)
- Сиамские кошечки (киноповесть)
- Белые дюны (киносценарий), 1996
- Белый «Мерседес» (киносценарий), 1996
- Земля жаждет чуда (киносценарий)
- Клён ты мой опавший (киносценарий)
- Одесса-мама (киносценарий)
- Северное сияние (киносценарий)
- Ласточкино гнездо (киносценарий), Москва, 1997
Напишите отзыв о статье "Севела, Эфраим"
Примечания
- ↑ Jankowski Andrzej. Проза Эфраима Севелы. Из истории русской литературы третьей эмигрантской волны. Kielce: Wydawnictwo Akademii Świętokrzyskiej. S. 15.
- ↑ [libcat.bas-net.by/opac/pls/dict.prev_dic?tu=r&name_view=va_all&a_001=BY-SEK-622588&l_siz=20 Ефим Евелевич Драбкин]
- ↑ Эфраим Севела. Всё не как у людей // Избранное. — М.: «Терра» — «TERRA», 1994. — С. 491—637. — 640 с. — ISBN 5-85255-419-7.
- ↑ [jn.com.ua/jews/sevela_1804.html JewishNews / Евреи / Эфраиму Севеле 80!]
- ↑ Майя Немировская, Владислав Шницер [www.newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=2601 Умер Эфраим Севела] — «Мы здесь», 19.08.2010
- ↑ [books.google.com/books?id=JeUCAAAAMBAJ&pg=PA40&lpg=PA40&dq=julia+sevela&source=bl&ots=H-TYDjTgb3&sig=NKiyy_u183_WW84u1N22HeFWSy0&hl=en&ei=EW1tTOqPF8L48AakoeiADQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CBwQ6AEwBA#v=onepage&q=julia%20sevela&f=false Ephraim Sevela (стр. 38)]
- ↑ [www.temples.ru/card.php?ID=140&mono=yes Проект часовни Александра Невского в Королёве]
- ↑ [www.bookland.ru/book1434689.htm Служили два товарища. Книга о жизни кинодраматургов Дунского и Фрида]
- ↑ Севела Э. Почему нет рая на земле / Ред. Е. Дубянская. М.: Азбука, 2015. 320 с. (на обложке картина C. И. Маркина)
Ссылки
- [jn.com.ua/jews/sevela_1804.html Автобиография]
- Эфраим Севела (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.lib.ru/INPROZ/SEVELA/ Произведения Эфраима Севелы в библиотеке Мошкова]
- [www.peoples.ru/art/literature/story/sevela/ Интервью Полины Капшеевой, с Эфраимом Севелой]
- [www.booknik.ru/reviews/fiction/?id=25284 Я пришел дать вам в морду. Рецензия на книгу Э. Севелы «Возраст Христа. Последние судороги неумирающего племени»]
- [simania.co.il/authorDetails.php?itemId=6335 Библиография переводов на иврит]
- [izrus.co.il/weekly_news/1104.html Три страны и одно одиночество. Воспоминания о Севеле, Инна Стессель]
- [youtube.com/watch?v=4hwf4isCFmE Фильм «Колыбельная»] на YouTube (англ.)
- [www.facebook.com/SevelaStreet Sevela Street] - страница в Фейсбук, посвящённая Эфраиму Севеле
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Севела, Эфраим
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
Категории:
- Родившиеся 8 марта
- Родившиеся в 1928 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Бобруйске
- Умершие 18 августа
- Умершие в 2010 году
- Умершие в Москве
- Сценаристы по алфавиту
- Сценаристы СССР
- Сценаристы России
- Сценаристы США
- Кинорежиссёры по алфавиту
- Кинорежиссёры СССР
- Кинорежиссёры России
- Кинорежиссёры XX века
- Журналисты по алфавиту
- Журналисты СССР
- Журналисты Израиля
- Журналисты США
- Журналисты России
- Награждённые медалью «За отвагу»
- Участники войны Судного дня
- Писатели по алфавиту
- Фильмы Эфраима Севела
- Фильмы по сценариям Эфраима Севела
- Литераторы, известные под псевдонимами
- Выпускники БГУ
- Участники Великой Отечественной войны
- Писатели Израиля
- Писатели США
- Писатели России XX века
- Писатели России XXI века
- Русские писатели XX века
- Русские писатели XXI века
- Русские эмигранты третьей волны в Израиле
- Русские писатели третьей волны эмиграции
- Советские диссиденты
- Еврейские писатели
- Вернувшиеся русские эмигранты третьей волны
- Похороненные на Митинском кладбище
- Персоналии:Сионизм в СССР
