Севенны
| Севенны фр. Cévennes, окс. Cevenas, Cevena | |
 | |
| Панорама Севенн в районе коммун Saint-Jean-du-Gard и Florac. | |
| 44°24′ с. ш. 4°01′ в. д. / 44.400° с. ш. 4.017° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=44.400&mlon=4.017&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 44°24′ с. ш. 4°01′ в. д. / 44.400° с. ш. 4.017° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=44.400&mlon=4.017&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Страна |  Франция |
| Регионы | Лангедок-Руссильон, Рона-Альпы, Юг-Пиренеи |
| Площадь | 32 886 км² |
| Длина | 269 км |
| Ширина | 303 км |
| Высочайшая вершина | Мон-Лозер |
| Высшая точка | 1702 м [1] |
Севенны (фр. Cévennes, окс. Cevenas, Cevena) — платообразный хребет, входящий в состав Центрального горного массива Франции. Находится на территории французских департаментов Гар, Лозер, Ардеш, Эро и Аверон. Высочайшие вершины: Мон-Лозер (Monte Lozère) — 1702 м, Финиель — 1699, Кассини — 1680, Мон-Эгуаль (Monte Aigoual) — 1567 м и Танарг (Tanargue) — 1441 м. За ними следуют Пра-Пейро (Prat-Peirot) — 1380, Сериред (Seryréde) — 1300, Минье (Minier) — 1264 м и Мон-Жарден (Montjardin) — 1005 м. Южный и восточный склоны Севенн круто обрываются к Ронской долине, образуя иногда высокие ступени. В нижнем поясе южного и восточного склонов преобладает средиземноморская кустарниковая растительность, выше, на плато — каштановые и буковые леса, сменяющиеся хвойными (из сосны, ели, пихты); на высоких вершинах — луга.
Содержание
Античные Севенны
В Античные времена здесь жили галлы. Хребет «Cevenna» упоминается в «Записках о галльской войне» Юлия Цезаря. В «Географии» Страбона эти горы именуются: «Κέμμενων»[2].
Севеннское герцогство
В XVI—XVII вв. крутые Севеннские горы сделались крепкой гугенотской твердыней. Король Генрих IV Бурбон — даже после своего формального перехода в католицизм — продолжал морально поддерживать севенольцев (les Cevenoles). Однако его ближайшие потомки повели совершенно иную политику — ханжескую и близорукую…
Ещё до отмены Нантского эдикта (révocation de l’Edit de Nantes), последовавшей 18 октября 1685 г., Людовик XIV открыл планомерную кампанию по унижению и (в перспективе) уничтожению гугенотов. Вошли в пословицу разбойные «драгоннады» (dragonnades) 1660-х годов, ставшие бичом Севеннских предгорий…
В 1702 году королевский деспотизм вообще и, в частности, кровавые дела Мандского католического архиепископа Франсуа дю Шела де Ланглана[3] (François de Langlade du Chayla) вынудили Севеннских гугенотов взяться за оружие: началось восстание камизаров. Полевые командиры Лапорт и Эспри Сегье атаковали архиепископскую резиденцию, освободили шестерых узников-гугенотов (подвергавшихся по приказу дю Шела нечеловеческим пыткам) и расправились с изувером… Стихийно возникавшие партизанские отряды громили королевских драгун.
Вскоре во главе повстанческой армии встал талантливый самородок Жан Кавалье. Он добился дисциплины в партизанских отрядах и одержал ряд славных побед. 15 апреля 1704 года благодарный народ провозгласил крестьянского сына Кавалье — герцогом Севеннским. В тот день Кавалье торжественно вступил в город Каверак (расположенный невдалеке от Нима). Он въехал верхом на породистом трофейном коне, под сенью боевых знамён, впереди скакали десять гвардейцев в красных мундирах. Так на карте Европы возникла — не на долгое время — ещё одна суверенная держава, участница Войны за Испанское наследство… Боевые действия шли с переменным успехом, не давая решительного перевеса ни одной из сторон. Правительство сменило на юге ряд губернаторов и главнокомандующих. Между тем, королевские войска совершали ужасные жестокости в отношении мирного населения. С одобрения папы Климента XI, который издал буллу об отлучении камизаров, солдаты короля разрушили более 450 деревень, иногда убивая всех подряд[4]. Был случай сожжения в одном сарае 300 гугенотов.
Но жестокие меры мало помогали королю и его клевретам. В 1704 году маршал Виллар вступил в переговоры с Кавалье, обещав ему пойти на уступки. Переговоры велись в нервной и напряжённой обстановке взаимного недоверия. Но, в итоге, убедившись в невозможности получить реальную помощь со стороны Нидерландов или Англии (союзников по Анти-Бурбонской коалиции), — герцог Севеннский счёл за лучшее сложить оружие на условиях признания веротерпимости. Прежде, чем принять окончательное решение, Кавалье посетил полевых командиров Алэ (Alais) и Рибо (Ribaute), безуспешно уговаривая их принять Вилларовы условия. За экс-герцогом последовала лишь незначительная часть его людей. 21 июня 1704 г. Кавалье с весьма малым числом камизаров явился в Ним, где и вступил в королевскую службу. Людовик XIV пожаловал ему чин полковника и разрешил сформировать из бывших камизаров особый полк. Вскоре этот полк был направлен походным порядком из Нима в эльзасский город Ней-Брисак (Neu-Brisach). Оттуда через Дижон полковник Кавалье проследовал в Париж, где получил аудиенцию у Людовика. Надменность монарха неприятно поразила экс-герцога. Лицемерие и подозрительность королевского правительства вскоре проявились в полной мере. На полковника Кавалье оказывали моральное давление к переходу в католическую веру. Между тем, отряды непокорённых камизаров огрызались, отступали и гибли: основанное Жаном Кавалье Севеннское герцогство исчезало с лица земли. Экс-герцог Кавалье пожалел о своей капитуляции… Из Дижона, с горсткой приверженцев, Жан Кавалье совершил марш-бросок в княжество Монбельяр (Montbéliard), а затем — в Лозанну. Кавалье предложил свою шпагу герцогу Савойскому — и вскоре его камизары схлестнулись с королевскими войсками в области Валь-д'Аоста (Val d’Aosta)…
В Севеннах же в 1705 году остатки армии камизаров были разгромлены королевскими войсками. Два партизанских отряда, однако, капитулировали в 1715-м: в год смерти короля-гонителя. Севеннское герцогство прекратило своё существование.
Севенны расчленённые
В период Французской революции, в ходе якобинской Административной реформы, Севеннский регион был расчленён на несколько департаментов — но сохранил свой неповторимый колорит. Среди севеннских горцев и поныне (начало ХХI века) имеется большой процент гугенотов. В эпоху Виши ими было спасено несколько сотен южно-французских евреев.
В 1960-х-70-х годах многие деревни Южных Севенн совершенно опустели: гонимые малоземельем и безработицей, крестьяне-севенольцы стали перебираться в ближние и дальние города.
См. также
Напишите отзыв о статье "Севенны"
Примечания
- ↑ [peakbagger.com/range.aspx?rid=3144 Peakbagger.com]
- ↑ В латинских переводах Страбона — «Cemmenon».
- ↑ В русской литературе встречаются тж. транскрипции «Дюшела», «дю Шайла» и «дю Шайль».
- ↑ Abraham Mazel, Élie Marion, Jacques Bonbonnoux, 1983. Mémoires sur la guerre des Camisards. Les Presses du Languedoc, Montpellier.
Ссылки
- [www.cevennes-parcnational.fr/ Официальный сайт национального парка Севенны] (фр.)
- [www.futura-sciences.com/fr/doc/t/geographie/r/lozere/d/le-parc-des-cevennes-et-la-chataigne_796/c3/221/p1/ Парк Севенны на сайте Futura-sciences] (фр.)
Отрывок, характеризующий Севенны
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
