Северная Страна басков (историческая область)

Северная Страна Басков — она же «Французская Страна Басков» (фр. Pays basque français, исп. País Vasco francés, баск. Iparralde, то есть «Северная страна», Северная сторона), расположена в юго-западной части французского департамента Атлантические Пиренеи и представляет собой северо-восточную часть древней и ныне возрождаемой Страны Басков.

Данный регион имеет площадь 2869 км², ограничен на севере департаментом Ланды, на западе Бискайским заливом, на юге Южными Баскскими провинциями и на востоке Беарном, составляющим восточную часть департамента Атлантических Пиреней, хотя расположенная в Беарне деревня Эскьюль является баскоговорящей. Главные города — Байонн (Байонна) и Биарриц. Северная Страна Басков является популярным туристическим регионом, что служит важной доходной статьёй ввиду некоторой промышленной отсталости сравнительно с соседними регионами Франции и Южными Баскскими провинциями.

Баскские интеллектуалы и политики включают в состав Северной Страны Басков три бывшие французские провинции на северо-востоке древней Страны басков:

• Нижнюю Наварру (Nafarroa Beherea на баскском, Basse-Navarre на французском языке), до 1789 года — Королевство Наварра. 1284 км².
• Лабурдан (Lapurdi на баскском языке). 800 км².
• Зуберу (Zuberoa на баскском языке). 785 км².

Баски называют данный регион Iparralde («Северная страна»), в то время как часть Страны Басков, расположенная в Испании, именуется Hegoalde («Южная страна»).

Население провинций: 126 493 чел. (в 1801 году); 162365 (1851); 226749 (1979) (79 % в Лабурдане, 13 % в Нижней Наварре, 8 % в Зуберу), 259850 (1990) (81 %, 13 %, 6 % соответственно), 262000 (перепись 1999 года). По данным опроса 2006 года 22,5 % франко-басков были двуязычными, 8,6 % были франкофонами, которые понимают баскский, и 68,9 % не владеют баскским языком. Но результаты оказались очень разными в трёх зонах. Во внутренних провинциях (Нижняя Наварра и Зуберу) 66,2 % говорят или понимают баскский; на побережье (Лабурдан) этот показатель составляет 36,9 %, а в городских зонах (Байонна и Биарриц) только 14,2 % говорят на баскском или понимают этот язык. Согласно другим источникам, 20 % жителей городов могут говорить на баскском языке или понимать его. Доля двуязычных «франко-басков» снизилась с 26,4 % в 1996 году до 22,5 % в 2006 году.

Исторические судьбы северных басков

Северная Страна Басков долгое время существовала гомогенно, не будучи разделённой между другими областями, позднее составившими Гасконь. Когда Юлий Цезарь завоевал Галлию, он обнаружил, что весь район к югу и к западу от реки Гаронны населён некельтским народом, известным как аквитаны. Это и были баски. В начале Римского владычества данная область носила имя Аквитания. Позже, когда данный термин распространился на земли до реки Луары, Северную Страну Басков стали называть Новемпопулания (Novempopulania, «страна девяти народов») или «Аквитания Терция».

В IV и V веках происходят восстания басков против владычества Рима, приведшие к вхождению данных земель в состав независимого Герцогства Васкония — этнического государства, расположенного к югу от реки Гаронна. Герцогство распалось в VIII—IX веках вследствие набегов норманнов. В начале IX-го века регион Васкония распростёрся вплоть до реки Адур. В то же самое время баскский язык начинает уступать вульгарной и письменной латыни, и область его распространения ограничивается территорией вокруг Пиренеев. В 893 году арабский географ Аль-Якуби упоминал в своём труде о народах «Аль-Баскунас» (басках) и «Аль-Джаскас» (гасконцах), не покорившихся арабам. С 963 года город Сен-Север упоминается как «глава Васконии», что некоторые историки истолковывают как «столица Васконии», в то время как другие считают, что это означает «вершина Васконии» из-за расположения города на холме с видом на равнины Васконии.

В 778, 812 и 824 годах происходят успешные для северных басков битвы с франками. Между 848 и 858 годами граф Санше снова сражался с франками и в итоге стал герцогом Васконии. В 1020 году Гасконь уступила владычество над Лабурданом, в том числе и Нижней Наваррой, Санчо III Наваррскому. В 1023 году монарх преобразовал данную территорию в виконтство (вице-графство). Область оспаривалась Анжуйской ветвью семьи Шатоден и герцогами Аквитании до 1191 года, когда Санчо VI Мудрый и Ричард Львиное Сердце договорились о разделе региона, Лабурдан остался под суверенитетом графов Анжу, Нижняя Наварра — под контролем Королевства Наварра. В то же время Зуберу (Zuberoa) было преобразовано в отдельное виконтство в составе Наварры, что оспаривалось графами Беарна. Некоторое время данный регион находился под властью графов Анжу.

С окончанием Столетней войны Лабурдан и Зуберу передаются Франции как автономные провинции (pays d'êtat). В 1512—1521 годах Верхняя Наварра захватывается королевством Кастилия. Независимая северо-пиренейская часть Наварры во время религиозных войн во Франции выступает на стороне гугенотов . Когда Генрих III Наваррский стал королём Франции Генрихом IV, он сохранил за Наваррой статус независимого государства. Однако после трагической гибели короля-миротворца Генриха Наваррского в 1610 году, эта независимость была ликвидирована. В 1634 году Педро Агирре приводит в своей литературной работе «Gero» схематичное описание страны Басков:

Наш язык встречается во всех провинциях, теперь известных как "Страна Басков", а также во многих других местах.

Портовые города Северной Страны басков (Сен-Жан-де-Люз и др.) активно участвовали в трансатлантической торговле с французскими колониями Вест-Индии. Здесь, в частности, взошла звезда арматора Жана-Жозефа Делаборда.

Три северные баскские провинции «жили своим умом» и сохраняли известную автономию вплоть до Французской революции, когда их права были подавлены более радикально, нежели в какой-либо другой провинции Франции. Нижние Пиренеи — один из первых 83 департаментов, созданных в марте 1790 года, в ходе якобинской Административной реформы, уничтожившей исторические провинции. А вскоре и многие видные баски (Делаборд в их числе) окончили свою жизнь на гильотине.

Департамент Нижние Пиренеи находится на территории бывших провинций Гиень, Гасконь и Беарн, включает Лапурди и другие исторические районы Северной Страны Басков.

В 1801 году этнолингвистическую экспедицию в Северную Страну Басков совершил Вильгельм фон Гумбольдт. Научным итогом экспедиции явилась книга «Баски, или замечания, сделанные во время путешествия по Бискайе и французским Баскским областям весной 1801 года, вместе с исследованиями о баскском языке и нации и кратким изложением баскской грамматики и словарного запаса». Гумбольдт приписывал баскскому языку семитское или хамитское происхождение. В 1883 году принц Луи-Люсьен Бонапарт издал свои «Письма о лингвистике», где он подразделил язык басков на семь диалектов и несколько субдиалектов.

Влияние «Южной страны» (Hegoalde) на французских басков всегда было весомым. В XIX веке северяне, чем могли, помогали карлистам. И, как известно, в 1876 году, после разгрома карлистского движения (которое активно поддержали баски, каталонцы и «манчегос» — жители Ла-Манчи), Страна Басков была лишена своих фуэрос. Баскская молодёжь постепенно отступалась от исповедуемой героями-карлистами консервативно-национальной идеологии. Ей на смену пришёл левый национализм на социалистической платформе.

Заслуживает пристального внимания и судьба древнего аристократического народа басков: парадоксальная и во многом загадочная. Пресловутая ЭТА («Euskadi ta Askatasuna», в переводе: "Государство басков и свобода"), как известно, дебютировала 18 июля 1961 года взрывом ж. д. полотна, с целью пустить под откос состав с ехавшими на торжества в Сан-Себастьян ветеранами Испанской Фаланги. В рядах ЭТА процветает культ Бронштейна-Троцкого и семейства Альенде. Однако ж, её не назовёшь чисто-марксистской структурой. ЭТА генетически восходит к созданному в 1953 году студенческому обществу «Экин!» (в переводе: "Держаться!"), которое, в свою очередь, представляло собой радикальную фракцию Баскской националистической партии.

 — писал по этому поводу журналист К. Э. Козубский. В 1953 года студенты Университета Бильбао (Бискайя, Испания) создали подпольную организацию «Экин», поставившую своей целью объединение всех Баскских земель (в том числе Северной Страны Басков) в единое суверенное государство. Под влиянием «Экина», во Франции в 1963 году зародилось баскское националистическое движение «Эмбата» («Embata», запрещено в 1974 году). В октябре 1969 года Нижние Пиренеи были переименованы в Пиренеи Атлантические. Они включают половину Страны Басков и половину Беарна (другого суверенного образования в составе Королевства Франции). В Северной Стране Басков год от года набирает силу движение Аберцален Батасуна (Abertzaleen Batasuna), связанное с движением Эрри Батасуна (Herri Batasuna) в Испании. Эти партии стремятся (в качестве программы-минимум) добиться раздела департамента Атлантические Пиренеи на два французских департамента: Страну Басков и Беарн. Другие националистические партии — старейшая Баскская националистическая партия, Эуско Алькартасуна (Eusko Alkartasuna) и Батасуна (Batasuna) — имеют почти символическое значение. Эти политические партии во время выборов в округе получают менее 15 % голосов. В 1980-х и 1990-х, военизированные группы, под названием «Ипарретаррак»(Iparretarrak - северяне), практиковали террористические методы борьбы за независимость, но в последние годы их активность сошла на нет. 29 января 1997 года во Франции была официально учреждена квази-область «Страна Басков», которая является представительским органом, не имеющим собственного бюджета. В 1997 году в городе Эрдайя, на территории Северной Страны Басков, был открыт филиал организации Эрри Батасуна (Herri Batasuna). 25 марта 2002 года на севере Франции был арестован Сатеки — казначей Эрри Батасуна. Он пытался нелегально пересечь бельгийскую границу. В ответ «Эрри Батасуна» устроила митинг протеста, с сожжением французского и испанского флагов. Однако 29 августа того же года штаб-квартира Эрри Батасуна переехала в предместье Байонны. В 2003 году «Эрри Батасуна» была запрещена судебными властями Испании за связь с террористической организацией ЭТА. Вскоре она была включена в список террористических организаций ЕС. Тем не менее во Франции она доселе действует в качестве общественно-культурной организации.

1 марта 2012 г. французские баски освистали президента Франции Николя Саркози во время его визита в Байонну. Саркози, который приехал в департамент Атлантические Пиренеи в рамках своей предвыборной кампании, встретили криками: "Ты ничего не сделал за пять лет!" – и забросали листовками в поддержку автономии баскских земель. Полицейские в штатском окружили президента и помогли ему зайти в бар неподалеку от городского собора...

15 марта 2014 года в связи с событиями в румынском городе Тыргу-Муреш (разгон мирной демонстрации трансильванских венгров, выступавших за автономизацию Секейского края) политические партии Южного Тироля и Страны Басков заявили о своей солидарности с трансильванскими венграми.

Культура

Северные баски продолжают практиковать многие обще-баскские культурные традиции. В городе Сен-Пе-Сюр-Нивель проходит широко известный праздник Herri Urrats.

Экономика

В северных провинциях Страны Басков открыто 29 759 компаний, 107 компаний на 1000 жителей, ежегодный рост на 4,5 % (в период между 2004 и 2006 годами). 66,2 % компаний работают в третичном секторе (услуги), 14,5 % в обрабатывающем секторе и 19,3 % в первичном секторе (в основном сельское хозяйство, рыболовство и лесное хозяйство). Хотя Северная Страна Басков является частью департамента Атлантические Пиренеи, была создана отдельная торговая палата басков (CCI Bayonne-Pays-Basque). Ряд компаний специализируются в отрасли Boardsports, включая такие компании, как Quiksilver и Volcom, офисы которых расположены на баскском побережье.

См. также

• Аквитания (королевство)
• Королевство Наварра
• Васкония (герцогство)
• Французская Каталония

Отрывок, характеризующий Северная Страна басков (историческая область)

И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.