Северная лира
| Северная лира | |
 Гравированный титульный лист альманаха «Северная лира». Гравёр Е. Скотников. | |
| Специализация: |
литературный альманах |
|---|---|
| Язык: | |
| Адрес редакции: | |
| Главный редактор: | |
| Издатель: |
С. Е. Раич, Д. П. Ознобишин |
| Страна: | |
| История издания: | |
«Се́верная ли́ра» — литературный альманах, изданный С. Е. Раичем и Д. П. Ознобишиным в Москве в 1827 году. Бо́льшую часть сборника составили произведения членов московского литературного «Кружка Раича» («Общество друзей»).
История
В первой половине 1820-хх годов в Москве собирались литературные кружки, одним из главных вдохновителей которых был литератор и педагог Семён Раич. Примерно в 1822 году Раичем было создано так называемое «Общество друзей», известное также как «Кружок Раича». Среди его членов были Ф. И. Тютчев, князь B. Ф. Одоевский, А. Н. Муравьев, Д. П. Ознобишин, М. П. Погодин, М. А. Дмитриев, А. И. Писарев, В. П. Титов, С. П. Шевырёв, А. М. Кубарев, Авр. С. Норов, М. А. Максимович и др. Члены общества интересовались вопросами эстетики и теории искусства, писали оригинальные произведения, много внимания уделяли переводам с иностранных языков. Одной из основных целей переводов Раич считал «опоэзение» русского языка, обогащение его «новыми пиитическими выражениями, оборотами, словами, картинами». Сам Семён Раич занимался переводами с итальянского и с античных языков и поощрял своего друга, ориенталиста Дмитрия Ознобишина, к созданию переводов с языков восточных. В основном, взгляды на искусство членов кружка Раича были близки эстетике романтизма. Деятельность общества приостановилась в конце лета 1825 года, когда Раич уехал на Украину в качестве семейного учителя. Через год, по возвращению в Москву, Раич начинает готовить выпуск «Северной лиры», составленной в основном из произведений членов «общества» и как бы подводившей итоги его работы. Появлению этого сборника поспособствовало и то, что Михаил Погодин освободил московскую «альманашную нишу», отказавшись от выпуска своей «Урании» в пользу регулярного литературного журнала. Цензурное разрешение на издание альманаха было выдано Московским цензурным комитетом 1 ноября 1826 года. В январе 1827 года издание вышло в свет.
Как и в альманахе «Полярная звезда», стихи и проза в «Северной лире» печатались вперемешку; в отличие от «Северных цветов», они не делились на два разных отдела.
Выпуск «Северной лиры» в 1827 году стал единственным. Больше альманах не выходил.
Участники альманаха
Творческие силы «Северной лиры» большей частью совпадали с авторским коллективом прошлогоднего московского альманаха — вышедшей в 1826 году «Урании» Погодина.
Издатели «Северной лиры» были одновременно и главными её вкладчиками. Семён Раич поместил в альманахе восемь оригинальных стихотворений (среди которых «Друзьям» и «Амела»), два перевода («Петроний к друзьям» и фрагмент из «Освобожденного Иерусалима» Торквато Тассо — «Смерть Свенона»), а также сравнительно-историческую статью «Петрарка и Ломоносов» с сопоставлением двух поэтов. Перу Дмитрия Ознобишина принадлежали стихотворные подражания и переводы с арабского («Нама» и подражание Суйюти), персидского (подражание Хафизу), английского (подражание стихотворению Байрона «She walks in beauty»), с французского («Неера» — перевод двух стихотворений Андре Шенье), два оригинальных стихотворения. Кроме того, он напечатал две написанные на восточные сюжеты прозаические «восточные повести» и посвящённую музыке статью «Отрывок из сочинения об искусствах». Статья написана с романтических позиций и, в значительной мере, выражала эстетические взгляды членов «Общества друзей». Традиционно, переводы с восточных языков, а также статью, Ознобишин подписал псевдонимом «Делибюрадер».
Значительным был вклад в альманах и Фёдора Тютчева. В сборник попало два оригинальных стихотворения молодого поэта (кроме того, фрагмент третьего был процитирован в статье Ознобишина) и четыре перевода — с немецкого (стихи Шиллера, Гейне, Гёте) и английского («В альбом друзьям» Байрона).
Одним из немногих иногородних «гостей» альманаха был поэт В. И. Туманский с четырьмя «одесскими» стихотворениями, в том числе «Греческая ода» и «Одесским друзьям». Также в «Северной лире» были опубликованы произведения Е. А. Баратынского, Д. В. Веневитинова (романтическая статья «Скульптура, живопись и музыка» и стихотворение), М. П. Погодина (статья о возможности написания русского романа об отечественной истории), Ф. В. Булгарина (псевдовосточный рассказ «Янычар»), А. Н. Муравьёва (пять стихотворений, в том числе «Ермак» и «Бахчисарай» — отрывок из поэмы «Таврида»), Авр. С. Норова (одного из первых русских переводчиков «Божественной комедии» Данте; в альманах попало три стихотворения, в том числе два фрагмента перевода «Божественной комедии»), В. П. Андросова, А. И. Бюргера, П. Вяземского, Н. П. Грекова, М. А. Дмитриева, Н. Г. Коноплёв, М. А. Максимовича, Ал. С. Норова, B. Ф. Одоевского, С. П. Шевырёва и других.
Критика альманаха
Современники приняли альманах в целом благосклонно, однако отдельные вошедшие в него произведения вызвали серьёзную критику. Очень заметное место в сборнике занимала восточная тематика, что не понравилось большинству рецензентов. В связи с этим главной жертвой критиков стал переводчик Ознобишин-Делибюрадер: «Предоставляем арабским журналистам заступаться за честь своих поэтов, переводимых г-м Делюбюрадером, — что касается нас, то мы находим его преложения изрядными для татарина», — писал Пушкин в своей незаконченной рецензии. Большое количество попавших в сборник переводов поддерживало в глазах современников репутацию «московской» или, как её позднее называли, «тютчевской», школы как преимущественно переводческой.
Проведенное Раичем сопоставление Петрарки и Ломоносова читатели признали «сомнительным» и неубедительным. Стихотворная часть альманаха была оценена выше прозаической, особенно отмечали оригинальные работы Ф. Тютчева, В. Туманского, А. Муравьева.
Много лет спустя в своей оригинальной «классификации» В. Г. Белинский отнёс «Северную лиру» к альманахам-мещанам:
|
В 1984 году в серии «Литературные памятники» было осуществлено полное комментированное переиздание «Северной лиры». В основном тексте отдельные произведения сборника были подписаны так же, как и в первом издании, без раскрытия псевдонимов или восстановления звёздочек. Авторство работ устанавливалось по экземпляру альманаха, принадлежавшему библиографу М. Н. Лонгинову, в котором имена участников были проставлены по данным, предоставленным самим Ознобишиным.
Напишите отзыв о статье "Северная лира"
Литература
- Северная лира на 1827 год / Издание подготовили Т. М. Гольц и А. Л. Гришунин; Ответственный редактор А. Л. Гришунин. — М.: Наука, 1984. — 416 с. — (Литературные памятники). — 100 000 экз.
См. также
- Раич, Семён Егорович
- Ознобишин, Дмитрий Петрович
- Полярная звезда (альманах декабристов)
- Северные цветы (альманах Дельвига)
Отрывок, характеризующий Северная лира
Napoleon».[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]
«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.
Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.
Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
