Вудлендский период

Вудлендский период, англ. Woodland period — в доколумбовой хронологии Северной Америки относится ко времени примерно с 1000 г. до н. э. по 1000 г. н. э. в восточной части Северной Америки. Термин «Вудленд» утвердился в 1930-е годы. Границей его начала является окончание архаического периода, а конца — возникновение миссисипской культуры.

Вудлендский период характеризуется медленным и постепенным, без резких скачков, развитием каменных и костяных орудий, кожаных изделий, производства тканей, культивации земли и сооружения жилищ. Некоторые вудлендские народы продолжали использовать копья и атлатли до конца периода, когда, наконец, их вытеснили луки со стрелами.

Основным технологическим достижением Вудлендского периода стало широкое распространение керамики, возникшей в позднем архаичном периоде, а также всё большее усложнение её форм и орнамента. Растущее распространение земледельческого образа жизни также означало, что на смену кочевым племенам приходят постоянные поселения, хотя окончательный переход индейцев к сельскохозяйственному образу жизни произошёл намного позднее, при миссисипской культуре.

Ранний Вудлендский период (1000 г. до н. э. — 0 н. э.), Дептфордская фаза

Данный период, известный также как Дептфордская культура, знаменутся широким распространением керамики, что является нижней границей Вудлендского периода. Первоначально считалось, что керамика на территории Северной Америки возникла около 1000 г. до н. э., однако согласно последним исследованиям, это случилось существенно раньше — первые образцы, которые относятся к 2500 г. до н. э., обнаружены во Флориде и Джорджии. Тем не менее, поселения, где были обнаружены первые образцы керамики, во всём прочем сохраняли характеристики Архаичного периода. Таким образом, при определении нижней границы Вудлендского периода современные археологи оперируют не только керамикой, но и такими критериями, как появление постоянных поселений, сложная погребальная практика, интенсивный сбор и культивация крахмальных растений, дифференциация социальной структуры, специализированная деятельность и другие факторы. Большинство этих факторов проявляются на юго-востоке США к 1000 г. н. э. Наиболее известным примером раннего Вудлендского периода является культура Адена.

На ряде территорий, например, в Южной Каролине и в прибрежной Джорджии, дептфордская керамика встречалась вплоть до 700 г. н. э.

Большинство поселений расположено у побережья, нередко близ солёных озёр. В пищу употреблялись жёлуди и пальмовые ягоды, а также дикий виноград и хурма. Наиболее распространённой дичью был белохвостый олень (вирджинский олень). Немаловажную роль в рационе играли моллюски, известные по многочисленным мусорным кучам, обнаруженным на побережье. После 100 г. до н. э. началось сооружение погребальных курганов, что говорит об изменениях в социальной структуре (Milanich 1994).

Средний Вудлендский период (1 — 500 гг. н. э.), Свифт-Крикская фаза

См. также: Культура Свифт-Крик и Культура Санта-Роза

Культура Свифт-Крик существовала в период 1-400 гг. н. э., а аналогичная культура Санта-Роза в западной Флориде — в период 150—500 гг. н. э.

В начале среднего Вудлендского периода наблюдается переселение во внутреннюю часть континента, вдаль от побережья.

Постепенно нарастает межрегиональная торговля экзотическими материалами вплоть до того, что торговая сеть охватывает весь восток современных США. В погребальных курганах влиятельных людей обнаружены многочисленные погребальные дары из материалов неместного происхождения. Наибольшее разнообразие изделий наблюдается в регионе от Иллинойса до Огайо. В связи с тем, что в этом регионе наблюдается значительное сходство в погребальных дарах, конструкции курганов, религиозной практике и т. п., археологи пользуются объединяющим термином «Хоупвеллская традиция». Общность традиции, тем не менее, говорит скорее о сети обменов и контактов, чем о захвате и контроле столь огромной территории одним племенем, что в те времена было физически невозможно. Термин «культура Хоупвелл», популярный среди археологов ещё в середине XX века, неточен, речь идёт о нескольких связанных торговым обменом региональных культурах — Свифт-Крик, Марксвилл, Копена и др.

Поздний Вудлендский период (500—1000 гг. н. э.)

Поздний вудлендский период — время, когда население начинает расселяться по другим территориям, хотя его количество, по-видимому, не уменьшилось. на большинство территорий резко снижается количество сооружённых погребальных курганов, а также объём торговли экзотическими материалами. В то же время лук и стрелы вытесняют копьё и атлатль. В сельском хозяйстве над другими культурами преобладают «три сестры американского континента»: кукуруза, бобы и тыква. Хотя земледелие ещё не стало преобладающим видом хозяйства, как позднее, при миссисипской культуре, культивация растения становится систематической, в дополнение к сбору съедобных растений. Поздние вудлендские поселения становятся более многочисленными, однако их размер (за редкими исключениями) — меньше, чем у поселений среднего Вудлендского периода.

Причины остаются неизвестными. Историки высказывали предположения, что население увеличилось до такой степени, что торговля сама по себе уже не могла обеспечивать жителей и некоторые кланы совершали захватнические набеги на другие ради ресурсов. Согласно альтернативной точке зрения, эффективность луков и стрел в охоте могла сильно сократить поголовье крупной дичи, из-за чего крупные племена вынужденно раскололись на мелкие кланы, чтобы оптимальнее осваивать местные ресурсы, что в свою очередь снижало торговый потенциал мелких групп. Как третья возможность рассматривается наступление холодного климата, который мог погубить урожай. Наконец, сельскохозяйственные технологии могли настолько усложниться, что каждый клан мог самостоятельно обеспечить свои потребности в различных злаках, не прибегая к торговле с соседями.

По мере изоляции общин друг от друга они стали развиваться собственными уникальными путями, в связи с чем возникают многочисленные мелкие региональные культуры.

Хотя традиционно историки относят окончание позднего Вудлендского периода к 1000 г. н. э., на практике многие регионы Восточного Вудленда полностью влились в состав миссисипской культуры намного позднее. Некоторые племена на севере и северо-востоке современных США, например, ирокезы, сохраняли образ жизни, идентичный вудлендскому, вплоть до прибытия европейцев. Более того, несмотря на широкое распространение лука и стрел в Вудлендский период, в некоторых местах США население продолжало обходиться без них. Во время экспедиции Эрнандо де Сото по югу современных США в 1543 г. он отмечал, что отдельные племена были вооружены не луками, а копьями.

См. также

• Индейцы Вудленда
• Каменный орёл
• Каменный ястреб
• Олд-Стоун-Форт, штат Теннеси
• Пинсон-Маундз (курганы Пинсона)
• Каменные сооружения Блафф-Пойнт
• Строители курганов

Литература

• Bense, Judith A. Archaeology of the Southeastern United States: Paleoindian to World War I. Academic Press, New York, 1994. ISBN 0-12-089060-7.
• J. T. Milanich 1994, Archaeology of precolumbian Florida (Gainesville)

Ссылки

• [www.cr.nps.gov/seac/woodland.htm The Woodland Period, Southeast Archaeological Center]. Проверено 27 июля 2005. [www.webcitation.org/66NUmLr2B Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Вудлендский период

– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.