Северный поход
| Северный поход | |||
| Основной конфликт: Эра милитаристов в Китае | |||
 Солдаты Национально-Революционной армии входят на территорию британской концессии в Ханькоу во время Северного похода | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа Гоминьдана | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Северный поход 1926—1927 — поход гоминьдановской Национально-революционной армии Китая под руководством Чан Кайши, в сотрудничестве с коммунистами, в целях объединения страны военным путём. Численность солдат, принявших участие в походе, была от 100 000 до 250 000 человек.
Содержание
Предыстория
Идея военного похода из Гуандунской базы на Север, чтобы вооружённым путём объединить Китай под властью Гоминьдана, принадлежала Сунь Ятсену. К весне 1926 года власть Национального правительства признали в соседних с Гуандуном южных провинциях: Гуанси и Гуйчжоу. Их войска вошли в НРА.
В граничившей с Гуандуном с севера провинции Хунань правил губернатор, принадлежавший к проанглийской чжилийской клике. Против него восстал дивизионный командир генерал Тан Шэнчжи, требовавший признания власти Национального правительства Гоминьдана. На помощь ему в апреле 1926 года были направлены войска НРА.
Майский 1926 года пленум ЦИК Гоминьдана принял решение о подготовке к прекращению Гонконг-Гуанчжоуской забастовки, чтобы обезопасить тыл во время Северного похода (английские власти в феврале 1926 года в очередной раз пытались осуществить военную блокаду порта Гуанчжоу). Для руководства массовым движением в поддержку Северного похода пленум учредил Объединённый комитет крестьян, рабочих, торговцев и учащихся. Манифест этого комитета содержал призыв к социальному единству. Пленум привёл к чрезвычайному усилению власти Чан Кайши: он был избран сразу на несколько постов — главы вновь учреждённого Постоянного комитета ЦИК Гоминьдана, председателя Военного совета Национального правительства, Главнокомандующего НРА, заведующего орготделом и отделом военных кадров.
ЦК КПК по совету Коминтерна признал необходимой тактику отступления и уступок Чан Кайши ради единства революционных сил и подготовки военного похода на Север.
В мае 1926 года по инициативе КПК в Гуанчжоу были созваны III Всекитайский съезд профсоюзов и съезд крестьянских союзов Гуандуна. Оба съезда поддержали решение правительства о вооружённой борьбе против милитаристов, приветствовали начало Северного похода.
Расстановка сил перед началом похода
Летом 1926 года силы милитаристов располагались следующим образом: Маньчжурия, провинция Шаньдун и центральный район Пекин-Тяньцзинь контролировались фэнтяньской кликой, главарями которой были Чжан Цзолинь и Чжан Цзунчан. Центральный Китай (юго-запад провинции Чжили, Хэнань, восточная часть Шэньси, Хубэй, Хунань) контролировались чжилийской кликой во главе с У Пэйфу. Восточный Китай (провинция Цзянсу с Шанхаем, а также Аньхой, Чжэцзян, Цзянси, Фуцзянь) контролировались маршалом Сунь Чуаньфаном, отколовшимся от чжилийской клики.
Силы милитаристов, против которых действовала НРА, превышали её численность. Но помощь населения, приветствовавшего приход революционных войск, была весьма результативна. Силы реакционных милитаристов были разобщены на зачастую противоборствующие группировки. К тому же в тылу у них на северо-западе находились сохранившиеся части 1-й Национальной армии Фэн Юйсяна. В разработке плана боевых операций и боях активно участвовали советские военные специалисты во главе с В. К. Блюхером. Советский Союз поставил НРА большие партии оружия и самолёты.
Поддержка похода самыми широкими слоями населения проявилась уже в Гуандуне. Тысячи трудящихся, очень многие из гонконгских забастовщиков вышли в поход вместе с НРА в качестве носильщиков, грузчиков, дорожных строителей, проводников и т. п. Студенты, рабочие, крестьяне создали санитарные отряды.
Последовательность похода
Национальное правительство провозгласило начало Северного похода 1 июля 1926 года, однако уже в конца мая 1926 года в Хунань вступил Отдельный полк 4-го корпуса НРА под командованием коммуниста Е Тина.
Уже к концу августа вся провинция Хунань была очищена от войск У Пэйфу. НРА стремительно двигалась к одному из крупнейших экономических центров страны — трёхградью Ухань. 10 октября 1926 года захватом наиболее укреплённого из этих трёх городов — Учана — завершился разгром войск У Пэйфу в провинции Хубэй.
В сентябре 1926 года основные силы НРА были направлены в провинцию Цзянси против милитариста Сунь Чуаньфана, порвавшего с кликой У Пэйфу и контролировавшего пять провинций Восточного Китая. Наньчан — центр провинции Цзянси — был занят войсками под командованием Чан Кайши в ноябре 1926 года, здесь обосновалась его военная ставка. К концу 1926 года была занята провинция Фуцзянь.
Успехи Северного похода НРА возродили активность Национальной армии. В сентябре 1926 года Фэн Юйсян вернулся из СССР в Китай и заявил о присоединении своих военных сил к НРА. Советский Союз вновь оказал его Национальным армиям поддержку, восстановив их боеспособность и обеспечив их выступление с северо-запада на соединение с НРА.
Успехи НРА вызвали инспирированные державами попытки консолидации сил противоборствующих милитаристских клик. В ноябре 1926 года на совещании крупнейших милитаристов в Тяньцзине было решено создать объединённую «армию умиротворения государства» во главе с Чжан Цзолинем. Однако старое противоборство не было преодолено, и координация сил милитаристов оказалась недостаточной.
Под впечатлением побед НРА многие милитаристы, опасаясь разгрома, переходили на её сторону ради сохранения своих сил. Численность НРА возросла, но её революционно-политические качества снизились. Усилились разногласия и в командовании НРА, и в гоминьдановском руководстве. Особенно остро встал вопрос о новом местонахождении Национального правительства (Гуанчжоу, откуда начался Северный поход, уже стал глубоким тылом). Чан Кайши настаивал на переводе резиденции правительства и ЦИК Гоминьдана в Наньчан, где находилась его ставка. Левые гоминьдановцы, особенно коммунисты, настаивали на переводе правительства в Ухань, где нёс охрану полк коммуниста Е Тина и ширилось рабочее движение. Занявшая левые позиции конференция ЦИК Гоминьдана 15 октября 1926 года приняла решение вызвать из-за границы Ван Цзинвэя, чтобы он вновь занял свой пост председателя Национального правительства. Это решение было направлено на ослабление влияния Чан Кайши.
1 января 1927 года Ухань был признан столицей Китая и резиденцией Национального правительства. Чан Кайши остался в Наньчане. Руководство Гоминьдана было встревожено ростом его претензий на военное лидерство. 10 марта 1927 года III Пленум ЦИК Гоминьдана в Ханькоу лишил Чан Кайши его многочисленных ответственных постов в ЦИК Гоминьдана, но оставил пост главнокомандующего НРА. В уханьское правительство, которым руководил Ван Цзинвэй из-за границы, были введены два коммуниста: Тань Пиншань стал министром сельского хозяйства, Су Чжаочжэн — министром труда.
Помощь рабочих, студентов, буржуазии городов, занимаемых НРА, оказывалась под антимилитаристскими и антиимпериалистическими лозунгами. Деревенское население было возмущено произволом местных милитаристов в налогообложении и также поддерживало НРА.
В Ухане после занятия города НРА сразу же развернулись забастовки на многочисленных иностранных предприятиях, шли антииностранные митинги и демонстрации. 4 января 1927 года городские массы совместно с бойцами НРА захватили территорию английской концессии в Ханькоу. 7-8 января также была освобождена территория английской концессии в Цзюцзяне. Национальное правительство добилось от Англии официального подтверждения возвращения этих концессий Китаю.
Наступление на Шанхай, находившийся под властью милитариста Сунь Чуаньфана, осуществляли войска НРА под командованием Бай Чунси, подчинённого Чан Кайши. 21 марта, когда части НРА приблизились к Шанхаю, под руководством коммунистов было начато вооружённое восстание. Рабочие отряды нападали на войска милитариста Сунь Чуаньфана. В ночь на 22 марта 1927 года Шанхай был освобождён, было создано возглавленное коммунистами временное городское правительство, признавшее власть уханьского правительства. Войска НРА вошли в Шанхай 22 марта, когда войска Сунь Чуаньфана уже покинули город.
На следующий день после Шанхая, 23 марта, другой группой войск Чан Кайши был занят Нанкин. Во время боёв в городе произошли инциденты, пострадали несколько иностранцев. 24 марта военные корабли Англии и США подвергли массированной бомбардировке занятый НРА Нанкин. В порту сконцентрировались военные корабли и других держав. 11 апреля 1927 года Англия, США, Япония, Франция и Италия направили в ставку Чан Кайши и уханьскому правительству совместный ультиматум, требуя наказать виновных в инцидентах, происшедших при занятии Нанкина, принести извинения, уплатить весьма высокую компенсацию и запретить антииностранные действия на подвластных им территориях. Создалась угроза военной интервенции держав.
Демарш держав был воспринят Чан Кайши как сигнал к обузданию коммунистов. 12 апреля 1927 года по приказу Чан Кайши в Шанхае были осуществлены антикоммунистические акции. Антикоммунистические акции произошли и в других городах страны. 18 апреля 1927 года Чан Кайши создал в Нанкине возглавленное им правительство, власть которого распространялась на четыре провинции: Цзянсу, Чжэцзян, Фуцзянь, Аньхой.
В Ухане продолжалось сотрудничество левого крыла Гоминьдана с коммунистами. В первых числах апреля 1927 года Национальное правительство вновь возглавил Ван Цзинвэй. Территория Уханьского центра включала провинции Хунань, Хубэй, Цзянси. Со всех сторон этому району угрожали враждебные силы: с севера — войска фэнтяньской клики, с юга — армия гоминьдановского генерала Ли Цзишэня, с востока — войска Чан Кайши, с запада — армия сычуаньского милитариста Ян Сэня. Экономическое положение района, блокированного врагами, ухудшалось с каждым днём.
Трудности уханьского правительства усугубились в связи с мятежами военных командиров НРА, раздражённых действиями коммунистов, активизировавших выступления отрядов крестьянских союзов и рабочих пикетов. 17 мая 1927 года командир дивизии НРА Ся Доуинь поднял мятеж, требуя обуздать крестьянские союзы. 21 мая 1927 года командир полка НРА Сюй Кэсян в главном городе провинции Хунань Чанша разоружил рабочие пикеты и изгнал коммунистов. То же самое совершил в Наньчане командир корпуса НРА Чжу Пэйдэ.
15 июля 1927 года ЦИК Гоминьдана в Ухане принял решение о разрыве с КПК, однако это не привело к объединению уханьской группировки гоминьдана с нанкинской группой, позиции которой в это время усиливались. 20 июня 1927 года к нанкинскому Гоминьдану примкнула группировка «сишаньцев», имевшая влияние в Шанхае. Летом 1927 года власть нанкинского правительства признали милитаристы, правившие в провинциях Гуанси, Гуандун, Сычуань. Но Ухань оставался самостоятельным. Ван Цзинвэй даже претендовал на партийное главенство в гоминьдане.
В начале мая 1927 года войска Чан Кайши возобновили Северный поход. Чтобы воспрепятствовать их продвижению и разгрому милитариста прояпонской ориентации Чжан Цзунчана, отступившего в Шаньдун, Япония высадила в шаньдунском порту Циндао свои войска. Это затруднило осуществление Северного похода. 12 августа Чан Кайши подал в отставку и уехал в Японию.
Пользуясь отсутствием Чан Кайши, против его союзников из провинции Гуанси осенью 1927 года выступил уханьский главнокомандующий Тан Шэнчжи, но его войска были разбиты, а войска гуансийских милитаристов заняли Ухань. Ван Цзинвэй и его сторонники перебазировались в Гуанчжоу.
В ноябре 1927 года Чан Кайши вернулся из Японии в Китай. В декабре он был назначен главнокомандующим НРА. В феврале 1928 года IV Пленум ЦИК Гоминьдана учредил в Нанкине возглавленное Чан Кайши Национальное правительство Китая. Официальной столицей Китая стал Нанкин.
В апреле 1928 года НРА возобновила Северный поход. В союзе с НРА в походе приняли участие Национальные армии Фэн Юйсяна, контролировавшие провинции Хэнань, Шаньси, Ганьсу, и армия губернатора провинции Шаньси Янь Сишаня. Войскам НРА противостояли армии коалиции северных милитаристов, возглавляемой Чжан Цзолинем.
Под напором НРА милитаристские войска отступили к центру провинции Шаньдун — городу Цзинань. Чтобы предотвратить разгром армии Чжан Цзолиня, японские войска обстреляли Цзинань, занятый НРА. Погибли тысячи гоминьдановских солдат и мирных жителей. По требованию Японии НРА была вынуждена оставить город Цзинань и зону железной дороги Тяньцзинь-Пукоу.
Более успешно продвигались войска Янь Сишаня, в июне 1928 года занявшие Пекин (тут же переименованный в «Бэйпин») и Тяньцзинь. Гибель Чжан Цзолиня в июне 1928 года облегчила Гоминьдану объединение страны. Сын Чжан Цзолиня — Чжан Сюэлян, унаследовавший владения отца, в декабре 1928 года признал нанкинское правительство. Весной 1929 года власть Нанкина признал далай-лама Тибета.
Значение
Военное объединение Китая под властью Гоминьдана означало, по учению Сунь Ятсена, завершение «военного периода» национальной революции. В конце 1928 года ЦИК Гоминьдана, согласно доктрине Сунь Ятсена, объявил о начале с 1 января 1929 года «периода политической опеки» сроком на шесть лет. Этот период должен был подготовить установление в стране конституционного правления, осуществляемого Национальным собранием, избираемым народом.
Библиография
- Благодатов А. В., Записки о китайской революции 1925—1927 гг., М., 1970.
- Черепанов А. И., [militera.lib.ru/memo/russian/cherepanov_ai2/index.html Северный поход Национально-революционной армии Китая (Записки военного советника), М., 1968]
- Юрьев М. Ф., Революция 1925—1927 гг. в Китае, М., 1968
| |||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Северный поход"
Отрывок, характеризующий Северный поход
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.
Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
