Североамериканская футбольная лига (1968—1984)
Североамериканская футбольная лига | |
North American Soccer League | |
Страна | |
---|---|
Основан | |
Кол-во команд |
24 (максимум) |
Действующий победитель | |
Наиболее титулован |
Нью-Йорк Космос (5 раз) |
Североамериканская футбольная лига (англ. North American Soccer League; NASL) — профессиональная футбольная лига, в которой соревновались команды из Соединённых Штатов Америки и Канады; игры проходили с 1968 по 1984 год[1].
Содержание
История
В 1967 году в США стартовали две профессиональные футбольные лиги: организованная ФИФА Объединенная ассоциация футбола, и Национальная Профессиональная Футбольная Лига. Национальная Профессиональная Футбольная Лига имела контракт с национальным телевидением США с телерадиосетью CBS, но из-за низких рейтингов и критики телетрансляций показ на телевидении был прекращен. Лиги объединились в 1968 году для формирования Североамериканской футбольной лиги. Некоторые предполагают, что столь высокая скорость и быстрые сроки слияния были связаны с победой Англии в чемпионате мира 1966 года, что, в свою очередь, подтолкнуло американцев к созданию единой профессиональной лиги. Лига просуществовала до сезона 1984. 28 марта 1985 года, NASL приостановила свою деятельность до 1985 года, когда интерес к игре оставался только у команд «Миннесота Страйкерс» и «Торонто Близзард». В то время возобновление лиги планировалось осуществить в 1986 году[1][2].
В 1985 году четыре команды («Чикаго Стинг», «Миннесота Страйкерс», «Нью-Йорк Космос» и «Сан-Диего Соккерс») покидают NASL и вступают в Major Indoor Soccer League за 1984-85 сезоны. NASL работает как лига мини-футбола (шоубола) с 1979-80 по 1981-82 и в 1983-84.
Хотя в конечном счете лига не сложилась, но она впервые представила футбол в американской спортивной жизни в новом большом масштабе и стала одним из основных факторов в формировании футбола, как одного из самых популярных видов спорта среди американской молодежи.
Развитие североамериканской футбольной лиги[2] | ||
---|---|---|
Год | Команд | Сыгранных игр |
1968 | 17 команд | 32 игры |
1969 | 5 команд | 16 игр |
1970 | 6 команд | 24 игры |
1971 | 8 команд | |
1972 | 14 игр | |
1973 | 9 команд | 19 игр |
1974 | 15 команд | 20 игр |
1975 | 20 команд | 22 игры |
1976 | ||
1977 | 18 команд | 26 игр |
1978 | 24 команды | 30 игр |
1979 | ||
1980 | 32 игры | |
1981 | 21 команда | |
1982 | 14 команд | |
1983 | 12 команд | 30 игр |
1984 | 9 команд | 24 игры |
Чемпионы САФЛ
Индивидуальные награды
Шоубол
Год | Победитель (количество побед) |
Финалист | Лучшая команда регулярного сезона | Лучший бомбардир | Тренер-победитель |
---|---|---|---|---|---|
1975 | Сан-Хосе Эртквейкс (1) | Тампа-Бэй Раудис | Сан-Хосе Эртквейкс 4-0 *(только турнир) | Пол Чайлд | Иван Топлак |
1976 | Тампа-Бэй Раудис (1) | Рочестер Лансерс | Тампа-Бэй Раудис 4-0 *(только турнир) | Дьюла Вишньеи | Эдди Фирмани |
1979 | Даллас Торнадо (1) | Тампа-Бэй Раудис | Даллас Торнадо 2-0 *(только турнир) | Джимми Райан | Эл Миллер |
1979/80 | Тампа-Бэй Раудис (2) | Мемфис Рогс | Атланта Чифс 10-2 | Дэвид Бирн | Гордон Джейго |
1980/81 | Эдмонтон Дриллерз (1) | Чикаго Стинг | Чикаго Стинг 13-5 | Карл-Хайнц Гранитца | Тимо Лиекоски |
1981/82 | Сан-Диего Соккерс (1) | Тампа-Бэй Раудис | Эдмонтон Дриллерз 13-5 | Дьюла Вишньеи | Рон Ньюман |
1983 | Тампа-Бэй Раудис (3) | Монреаль Мэник | Монреаль Мэник 4-2 *(двухраундовый круговой турнир) | Лори Абрамс Дейл Митчелл |
Эл Миллер |
1983/84 | Сан-Диего Соккерс (2) | Нью-Йорк Космос | Сан-Диего Соккерс 21-11 | Славиша Жунгул | Рон Ньюман |
См. также
Напишите отзыв о статье "Североамериканская футбольная лига (1968—1984)"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.nasl.com/page/nasl-history История Североамериканской футбольной лиги], Сайт Североамериканской футбольной лиги.
- ↑ 1 2 [www.rsssf.com/usadave/nasl.html Североамериканская футбольная лига], RSSSF.
- ↑ [news.google.com/newspapers?nid=2206&dat=19711216&id=07slAAAAIBAJ&sjid=R_MFAAAAIBAJ&pg=4257,2148965]
- ↑ [whitecapsfc.com/club/history/coaches/ Тренеры клуба]
Ссылки
- [www.DaveBrett.com Видеоархив САФЛ] (англ.)
- [www.sover.net/~spectrum/ Исторический архив американского футбола] (англ.)
- [www.kenn.com/the_blog/?page_id=496 Посещаемость САФЛ] (англ.)
Отрывок, характеризующий Североамериканская футбольная лига (1968—1984)
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.