Севортян, Эрванд Владимирович

Эрванд Владимирович Севортян
Дата рождения:	22 октября 1901(1901-10-22)
Место рождения:	Ялта, Российская империя
Дата смерти:	23 марта 1978(1978-03-23) (76 лет)
Место смерти:	Москва, РСФСР
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	тюркология
Место работы:	Институт языкознания АН СССР, ИСАА МГУ
Учёная степень:	доктор филологических наук (1957)
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Крымский педагогический институт (1930)
Награды и премии:

Эрва́нд Влади́мирович Севортя́н (22 октября 1901, Ялта — 23 марта 1978, Москва) — советский языковед, тюрколог-компаративист, этимолог, педагог, организатор науки. Доктор филологических наук (1957), профессор МГУ (1969). Сотрудник Института языкознания АН СССР. Автор «Этимологического словаря тюркских языков» (ЭСТЯ; т. 1—3, 1974—1980). Заслуженный деятель науки РСФСР (1972). Член-корреспондент Турецкого лингвистического общества (1957).

Биография

В 1930 году окончил Крымский педагогический институт в Симферополе,

Окончив аспирантуру при Московском НИИ языкознания (ныне Институт языкознания РАН), с 1935 года работал там же старшим научным сотрудником. Затем в течение ряда лет был заведующим сектором тюркских языков Института языкознания АН СССР. Одновременно вёл активную педагогическую деятельность в целом ряде столичных вузов: преподавал в Московском институте философии, литературы и истории, Московском институте востоковедения, в Московском государственном университете (был деканом филологического отделения Института восточных языков при МГУ), Институте иностранных языков.

В 1957 году защитил докторскую диссертацию «Аффиксальное глаголообразование в азербайджанском литературном языке».

Свои ранние исследования 1940—1950-х годов Севортян посвящал вопросам фонетического и грамматического строя крымско-татарского и турецкого языков, а также общей тюркологии. Опубликовал ряд работ по сравнительной грамматике тюркских языков (1955—1962). В программных статьях «О некоторых вопросах исторического изучения тюркских языков» (1960), «Современное состояние и некоторые вопросы исторического изучения тюркских языков в СССР» (1961) он определил основные методы и приёмы историко-лингвистических исследований.

В 1958 году Севортян приступил к подготовительной работе по составлению «Этимологического словаря тюркских языков» (ЭСТЯ; 1-8 тома, 1978—2008), ставшего главным делом его жизни. Под его руководством была проделана колоссальная работа: создана генеральная картотека, включающая помимо сопоставительного материала всех живых тюркских языков и их диалектов данные письменных памятников. Были тщательно разработаны основные принципы построения общетюркского историко-этимологического словаря, приёмы этимологического анализа и т. д.

До своей смерти в 1978 году Севортян успел осуществить издание 1-го тома, подготовку к печати 2-го, а также рукописей 3-го и 4-го томов. Дальнейшая работа была продолжена и завершена его сотрудниками и учениками.

Педагогическая и организационно-общественная деятельность

Воспитал свыше 100 специалистов практически по всем тюркским языкам. В течение ряда лет был членом Лингвистической секции научно-технического совета при Министерстве высшего и среднего специального образования СССР, членом бюро Советского комитета тюркологов, членом редколлегии журнала «Советская тюркология».

Основные работы

• Грамматика турецкого языка. 1947.
• Фонетика турецкого литературного языка. 1955.
• Аффиксы глаголообразования в азербайджанском языке. Опыт сравнительного исследования. М., 1962.
• Аффиксы именного словообразования в азербайджанском языке. Опыт сравнительного исследования. М., 1966.

Литература

• Кононов А. Н. Слово об Эрванде Владимировиче Севортяне // Советская тюркология. 1976. № 5.
• Мусаев К. М., Левитская Л. С. Эрванд Владимирович Севортян: (К 80-летию со дня рождения) // Советская тюркология. 1981. № 5.

Ссылки

• [enc.cap.ru/?t=prsn&lnk=2546 Чувашская энциклопедия — СЕВОРТЯН Эрванд Владимирович]

Отрывок, характеризующий Севортян, Эрванд Владимирович

– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.