Сегюр, Софья Фёдоровна

Софья Фёдоровна Сегюр
фр. Sophie Rostopchine, comtesse de Ségur
Портрет Софьи де Сегюр работы её сына, Луи-Гастона де Сегюра. Ок. 1840 г.
Дата рождения:	1 августа 1799(1799-08-01)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя Российская империя
Дата смерти:	9 февраля 1874(1874-02-09) (74 года)
Место смерти:	Париж, Франция Франция
Род деятельности:	детская литература
Годы творчества:	с 1856
Жанр:	сказка, роман, повесть
Язык произведений:	французский

Со́фья Фёдоровна Ростопчина́, в браке графиня де Сегю́р (фр. Sophie Rostopchine, comtesse de Ségur, 1 августа 1799, Санкт-Петербург — 9 февраля 1874, Париж) — французская детская писательница русского происхождения. Её сочинения пользовались в XIX—XX веках огромной популярностью, они продолжают переиздаваться в XXI веке. Самое известное среди них — «Сонины проказы» (Les Malheurs de Sophie; 1858); роман был адаптирован для кино (1946 и 1979 гг.) и театра (2008), балета (1935) и музыкальной комедии (2011).

Биография

Россия

Третий ребенок московского губернатора Ростопчина и графини Екатерины Ростопчиной, урожденной Протасовой. Крещена 9 августа 1799 года в Зимнем дворце; её крёстный — Павел I. Отец Софьи впал в немилость при дворе в 1801 году, после убийства царя; семья перебралась в огромное подмосковное имение Вороново, где и прошли детские годы будущей писательницы. Дети получали чрезвычайно суровое воспитание, о чем писала в своих мемуарах сестра Софьи Наталья Нарышкина : им даже в самую жаркую погоду категорически запрещали пить между трапезами и применяли телесные наказания. В царствование Александра I положение Ростопчина еще больше осложнилось, однако в 1809 году император, столкнувшись с политическими трудностями, вновь вернул его ко двору и в 1812 году назначил московским генерал-губернатором. В мае 1812 года семья перебирается в Москву; Софья живет в приобретенном отцом дворце на Большой Лубянке, а также во дворце в Сокольниках. В период Отечественной войны семья сначала укрывается в Сергиевом Посаде, а затем в Ярославле; в ноябре они возвращаются в Москву, затем едут в Санкт-Петербург; лето 1815 года семья проводит в Царском Селе. Последним российским адресом Софьи Ростопчиной становится Вороново, откуда в июле 1817 года она с матерью, братьями и сестрами выезжает в Париж (граф Ростопчин, обвиненный в организации большого московского пожара в 1812 г., был вынужден покинуть Россию — под предлогом лечения на водах).

Франция

Оказавшись в Париже, Софья окунается в светскую жизнь, пользуется успехом у поклонников, посещает салон Софьи Свечиной. В 1818 году она знакомится с графом Эженом де Сегюром; их свадьба состоялась в июле следующего года. Теперь она живет в аристократическом особняке на улице Варенн. Убежденная католичка, Софья де Сегюр становится прихожанкой храма Святого Сульпиция. В апреле 1820 рождается её первенец, Луи—Гастон де Сегюр. Отношения между супругами были чрезвычайно прохладными. Поскольку столичная жизнь крайне угнетает Софью, год спустя отец приобретает для неё усадьбу Нуэтт в Нормандии (36 лье от Парижа), чем-то неуловимо напоминающую Вороново. Фёдор Васильевич Ростопчин возвращается в Россию, где и умирает в январе 1826 года; его дочь больше туда ни разу не возвращалась. Зато её сын Луи—Гастон в 1841 году совершил путешествие на землю предков, побывал в Вороново и привез оттуда ряд интереснейших зарисовок. Большая часть её жизни во Франции прошла в Нуэтт, однако в 1872 году Софья Федоровна неожиданно продала усадьбу и последние годы жизни провела в замке Кермадио (château de Kermadio), принадлежавшем зятю Арману Френо́ и дочери Геннриэтте, — в Бретани, департамент Морбиан. Похоронена по соседству с замком, на городском кладбище Плюнере (fr:Pluneret). Над её могилой установлена статуя Девы Марии. Вместе с ней похоронен Луи Гастон де Сегюр (fr:Louis-Gaston de Ségur) и дочь Генриэтта (1829—1908). В честь писательницы названы улицы в нескольких французских городах, аллея в парижском парке Монсо.

Творчество

К литературному творчеству графиня де Сегюр обратилась в 57 лет и написала в общей сложности два с половиной десятка книг. Возможно, это произошло под влиянием автора «Парижских тайн» Эжена Сю и католического писателя Луи Вейо — оба часто посещали усадьбу Нуэтт . Первоначально она предназначала свои сочинения исключительно для собственных внуков (всего их у писательницы было 20), однако её книга «Новые волшебные сказки», проиллюстрированная знаменитым Гюставом Доре и выпущенная в ставшей впоследствии знаменитой коллекции «Розовая библиотека», снискала большой успех у читателей. В результате издательство «Hachette» предложило графине опубликовать другие её сочинения, и в 1859 году Софья Фёдоровна передала этому издательству эксклюзивные права на издания своих книг . Небольшая брошюра «Здоровье детей» несколько удивила читателей содержавшимися в ней наставлениями и рецептами (так, в качестве средства от коклюша автор рекомендовал настойку белладонны). Большая часть прозаических сочинений графини первоначально печаталась в журнальном варианте (на страницах еженедельника «La Semaine des Enfants»), в виде романа-фельетона. Самая известная книга графини де Сегюр — «Сонины проказы» — сделалась во второй половине столетия настоящим бестселлером. «Сонины проказы», «Примерные девочки» и «Каникулы» образуют своего рода трилогию, насыщенную автобиографическим началом. Трилогия обращена в первую очередь к маленьким детям, однако в ней немало жестоких и трагических эпизодов, которые заставили некоторых исследователей сравнивать графиню де Сегюр с маркизом де Садом . Роман «Генерал Дуракин», наряду с «Михаилом Строговым» Жюля Верна, долгое время оставался для маленьких французов важнейшим источником познаний о России. В царской России книгу не издавали, оценивая её как оскорбительный памфлет; особенно негативно воспринималась сцена показательной порки в полицейском участке (в оригинальной версии экзекуция происходила в присутствии детей, однако под давлением издателя автор эту подробность устранил ). Между тем сама писательница считала главными своими сочинениями вовсе не художественную прозу, а благочестивые книги, имевшие преимущественно катехизаторское назначение.

Произведения графини де Сегюр в оценке писателей и критиков

Книги Софьи де Сегюр высоко ценила Марина Цветаева, написавшая в своем дневнике за 1920 год: «Вся моя „Сонечка“ исключительно в духе госпожи де Сегюр» . Гораздо критичнее оценивал произведения писательницы Владимир Набоков, упрекавший графиню де Сегюр в «вульгарной сентиментальности» .

Современные французские исследователи находят переклички между произведениями графини де Сегюр и русской классической литературой (Гоголь, Лев Толстой, Достоевский) . Из французских писателей на неё повлияли Руссо , Жорж Санд и Бальзак (её иногда даже называли Бальзаком для детей). Сюжет последнего романа писательницы, «После дождя», иногда связывают с влиянием «Графа Монте-Кристо» Дюма и «Хижины дяди Тома» Гарриэт Бичер-Стоу .

Произведения графини де Сегюр

• «Здоровье детей» («La santé des enfants», 1857).
• «Детский молитвенник» («Livre de messe des petits enfants», 1857).
• «Новые волшебные сказки» («Nouveaux contes des fées pour les petits enfants», 1857, рус. пер. 1915).
• «Сонины проказы» («Les malheurs de Sophie», 1858, рус. пер. 1864, 1869, 1912).
• «Примерные девочки» («Les Petites Filles modèles», 1858, рус. пер. 1868).
• «Каникулы» («Les Vacances», 1858, рус. пер. 1870).
• «Записки осла» («Mémoires d’un âne», 1860, рус. пер. 1864).
• «Сестра Грибуйля» («La sœur de Gribouille», 1862).
• «Бедный Блез» («Pauvre Blaise», 1861).
• «Два несмышлёныша» («Les Deux nigauds», 1862).
• «Славные дети» («Les bons enfants», 1862).
• «Постоялый двор Ангела-Хранителя» («L’Auberge de l’ange gardien», 1863).
• «Генерал Дуракин» («Le général Dourakine», 1863, рус. пер. 2009).
• «Франсуа-горбун» («François le bossu», 1864, рус. пер. под назв. «Маленький горбун», 1912).
• «Добрый маленький чертенок» («Un bon petit diable», 1864, рус. пер. 1908).
• «Бабушкино Евангелие» («Evangile d’une grand’mère», 1865).
• «Жан, который ворчит, и Жан, который смеется» («Jean qui grogne et Jean qui rit», 1865).
• «Комедии и пословицы» «Comédies et proverbes», 1866).
• «Счастье Гаспара» («La Fortune de Gaspard», 1866).
• «Прелесть, а не ребенок!» («Quel amour d’enfant!», 1867).
• «Злой гений» («Le mauvais génie», 1867).
• «Деяния Апостолов» (Les Actes des apôtres, 1868).
• «Дилуа-трубочист» («Diloy le chemineau», 1868).
• «Бабушкина Библия» («Bible d’une grand-mère», 1869).
• «После дождичка в четверг» («Après la pluie le beau temps», 1871, рус. пер. под названием «После грозы», 1911).

Экранизация

«Сонины проказы» неоднократно экранизировались, в том числе средствами мультипликации ( «Проделки Софи»). Игровые фильмы по «Сониным проказам» и роману «Добрый маленький чертенок» снял известный французский актер Жан—Клод Бриали. Имеется также анимационная версия «Записок осла» («Кадишон, или мемуары ослика».). Экранизацию романа «Счастье Гаспара» осуществил известный актер и режиссёр Жерар Блен.

См. также

• Сегюр (дворянский род)

Литература

• Francis Marcouin. La Comtesse de Ségur ou le bonheur immobile. – Arras: Artois Presses Université, 1999. – 379 p.
• Hortense Dufour. La comtesse de Ségur. – P.: Flammarion. – 2000. – 688 p.
• Patrick Pipet. Comtesse de Ségur. Les mystères de Sophie. – P.: L’Harmattan. - 2007. – 288 p.
• Michel Legrain. La Comtesse de Ségur. Mots, silences et stéréotypes. – P.: Champion. – 2011. – 313 p.
• Marie-Joséphine Strich. La comtesse de Ségur. Un destin romantique. — P., Via Romana, 2015. — 132 p.

Ссылки

• Сегюр, Софья Федоровна // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [levrodnov.narod.ru/dey_and_night/18_rostopchin_proza.htm Семейные рассказы, воспоминания детства и семейная сага, изложенные в виде фантастической сказки праправнуком Софии Ростопчиной Кристианом КАТИНО, графом РОСТОПЧИНЫМ]
• [comtessedesegur.ifrance.com Графиня де Сегюр, жизнь, творчество и эпоха, по-фр.]
• [membres.lycos.fr/rcneuf/segur.htm Жизнь и творчество графини де Сегюр, по-фр.]
• [gw13.geneanet.org/favrejhas?lang=fr;p=sophie;n=rostopchine Генеалогическое дерево графини де Сегюр]

Отрывок, характеризующий Сегюр, Софья Фёдоровна

Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.