Седанское княжество
Суверенное княжество Седан и Рокур (Sedan et Raucourt) — карликовое государство французских гугенотов на франко-испанской (ныне франко-бельгийской) границе, в Арденнах, образованное в самом начале Религиозных войн вокруг Седанской крепости, которая считалась самой мощной в средневековой Европе.
Твердыня гугенотов
Седан возник в Средние века как феод Музонского аббатства. С XV века Седаном владела одна из ветвей Клевского дома, причём по соглашению с аббатством сеньория считалась независимой. В середине XVI века в Седане господствовал Генрих Роберт де Ла Марк (1540-74) — внук маршала Флоранжа и Дианы де Пуатье.
При известии о расправе, учинённой герцогом де Гизом над протестантами в Васси неподалёку от Седана (1562), этот молодой гугенот провозгласил себя суверенным князем Седанским. Его жена, Франсуаза де Бурбон-Монпансье, была кузиной Генриха Наваррского. Именно в Седан предполагали переправить Генриха из Парижа участники заговора Ла Моля и Коконнаса.
После смерти Генриха Роберта и его холостого сына (1588) Седан перешёл к его сестре Шарлотте де Ла Марк (1574-94) и её супругу, Генриху де Тюренну. Хотя брак был бездетным и на владение Седаном притязали другие родственники Ламарков (граф де Молеврье, герцог де Монпансье), после смерти супруги Тюренн с дозволения короля удержал княжество за собой и своими потомками из рода Латур д'Овернь.
Гнездо измены
Седанские правители не отличались верностью французской короне. Генрих Великий направил против них вооружённый отряд, когда, будучи обвинён в крамольных связях с герцогом де Бироном и маркизой де Вернёй, Тюренн бежал из Франции в свои арденнские владения. Именно там родился его великий сын. Латуры с готовностью поддержали восстания против королевской власти, поднятые принцем Конде (1613), Гастоном Орлеанским (1630) и графом Суассонским (1641).
Постоянные измены этого протестантского семейства делали их крайне подозрительными для французского правительства во главе с кардиналом Ришелье, который задался целью присоединить Седан к Франции. Тем не менее в битве при Ла-Марфе (1641) французские войска потерпели поражение от седанцев. Последовал мирный договор, по которому французская армия снимала осаду с Седана.
В следующем году имя князя Седанского вновь всплыло в связи с заговором Сен-Мара. Чтобы сохранить свою голову, Фредерик-Морис де Ла Тур заключил с французским правительством контракт, по которому отказывался от прав на Седан и Рокур в обмен на пригоршню французских титулов — герцога Шато-Тьерри и Альбре, графа Эврё и Арманьяка и т. д. Кроме того, король обязывался содействовать ему в отвоевании у испанцев Буйона. На этом история седанского княжения подошла к концу.
См. также
| ||||||||||
Напишите отзыв о статье "Седанское княжество"
Отрывок, характеризующий Седанское княжество
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
