Седьмой конгресс Коммунистического Интернационала
Седьмой конгресс Коммунистического Интернационала | |||
Зал заседания VII конгресса Коминтерна | |||
Дата проведения | |||
---|---|---|---|
Место проведения | |||
Участники |
делегаты 65 партий | ||
Рассмотренные вопросы |
| ||
Последовательность | |||
|
Седьмой конгресс Коммунистического Интернационала проходил 25 июля — 20 августа 1935 г. в Москве.
Содержание
Проведение конгресса
Центральный доклад был сделан Г. Димитровым, всего выступило 76 делегатов. Основной темой заседаний было решение вопроса о консолидации сил в борьбе с нарастающей фашистской угрозой.
На конгрессе были приняты следующие решения:
- окончательно отвергнуты утверждения о том, что рост фашистских настроений среди населения ускоряет создание революционной ситуации;
- подтверждено наличие угрозы создания фашистской диктатуры;
- одной из причин победы фашизма объявлена разобщенность рабочего класса, в расколе обвинили социал-демократов. Коммунистическим партиям ставилось в вину лишь то, что они недооценили силу фашистской идеологии. Вместе с тем, прежняя оценка социал-демократии как социал-фашизма была признана ошибочной, был сделан акцент на тактике Единого фронта.
- поставлена задача непримиримой идеологической борьбы с фашизмом;
- объявлено о создании Единого рабочего фронта как органа согласования деятельности трудящихся различной политической ориентации.
Координации подлежали экономическая и политическая борьба с фашизмом, действия самообороны против фашистских нападений, оказание помощи заключенным и их семьям, защита интересов молодежи и женщин. Советским руководством предлагалась новая форма объединения на всех уровнях от низовых партийных организаций до интернационалов, содержанием объединения должна была стать демократическая борьба с фашизмом. Не исключалась возможность и политического объединения, но оно допускалось лишь на основе принципов марксизма-ленинизма. В Едином рабочем фронте могли принимать участие анархисты, католики, социалисты, беспартийные.
- объявлялось о необходимости создания так же Народного фронта, который объединил бы в антифашистской борьбе представителей мелкой буржуазии, ремесленников, служащих, представителей трудовой интеллигенции, и даже антифашистски настроенных элементов крупной буржуазии.
- учитывалась возможность создания в той или иной стране правительства Народного фронта, не являющегося формой диктатуры пролетариата.
- провозглашалась необходимость борьбы за мир, представление о войне, как о неизбежности отвергалось. В связи с этим стоило активизировать деятельность рабочих в пацифистских организациях, но следовало избегать таких форм протеста, как бойкот мобилизации, саботаж на военных заводах, отказ от явки на военную службу.
- необходимость развития инициативы местных коммунистических организаций.
Структурные изменения в Коминтерне
21 августа Конгресс принял решение о реорганизации структуры ИККИ. Руководство Коминтерном передавалось секретарям ИККИ во главе с Генеральным секретарём. В новый состав Исполкома в составе 47 членов и 32 кандидатов. Была избрана Интернациональная контрольная комиссия в составе 20 человек (от ВКП(б) в неё вошли М. Шкирятов, Е. Стасова и М. Цхакая).В 1935-м, кажется, году [Визнер] дал мне пригласительный билет на проходивший в Москве конгресс Коминтерна. Там была очень необычная для того времени в СССР обстановка. Делегаты, не глядя на докладчиков, ходили по залу, беседовали друг с другом, смеялись. А Сталин ходил по сцене позади президиума и нервно курил трубку. Чувствовалось, что вся эта вольница ему не нравится. Возможно, это отношение Сталина к Коминтерну сыграло свою роль в том, что арестовали многих его деятелей, и в их числе Визнера.— из воспоминаний Михаила Смиртюкова, помощника заместителя председателя Совнаркома СССР
В тот же день были избраны Президиум и Секретариат ИККИ. В Президиум вошли 18 членов и 12 кандидатов (от ВКП(б) членами — И. Сталин, Д. Мануильский, М. Москвин (Трилиссер), кандидатом — С. Лозовский).
В Секретариат вошли Г. Димитров (Генеральный секретарь), Эрколли, Д. Мануильский, В. Пик, О. Куусинен, А. Марти, К. Готвальд — членами, М. Москвин (Трилиссер), Ван Мин и В. Флорин — кандидатами.
В связи с переходом на работу в ЦК ВКП(б) руководство Коминтерна покинули О. Пятницкий и В. Кнорин. От работы в Коминтерне отстранён Б. Кун (по обвинению в шпионаже в пользу Румынии).
Был реорганизован Отдел международных связей, вместо него была создана Служба связи (руководитель — Б. Мельников[1], зам. руководителя А. Абрамов-Миров). Лендерсекретариаты были переименованы в Секретариаты секретарей ИККИ.
См. также
Напишите отзыв о статье "Седьмой конгресс Коммунистического Интернационала"
Примечания
- ↑ [zdr-gazeta.ru/index.php?newsid=43603 Операцию «Рамзай» готовил забайкалец]
Ссылки
- [publ.lib.ru/ARCHIVES/K/Kommunisticheskiy_Internacional/_Komintern.html#0050 Коммунистический Интернационал перед VII всемирным конгрессом (материалы). (М.: Партиздат, 1935)]
- [www.hrono.ru/dokum/193_dok/1935inter.html Резолюция VII конгресса Коминтерна]
- [www.istorya.ru/book/ww2/36.php Борьба за создание антивоенного фронта в период возникновения очагов войны]
См. также
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Седьмой конгресс Коммунистического Интернационала
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.