Седьмой крестовый поход

Седьмой Крестовый поход
Основной конфликт: Крестовые походы
Людовик IX с войсками в Крестовом походе
Дата	1248 — 1254
Место	Египет, Сирия
Итог	победа мусульман
Изменения	никаких
Противники
Франция Пуату Анжу Артуа Тамплиеры Айюбиды Мамлюки
Командующие
Людовик IX Альфонс де Пуатье Карл I Анжуйский Роберт I д’Артуа Гийом де Соннак Рено де Вишье ас-Салих Айюб Шаджар ад-Дурр Фарис ад-Дин Актай Кутуз Фахр ад-Дин Юсуф Айбек Бейбарс I
Силы сторон
15,000 2,400—2,800 рыцарей 5,000 арбалетчиков неизвестно
Потери
почти вся армия незначительные

Седьмой крестовый поход — крестовый поход короля Франции Людовика IX в 1248—1254 годах. Крестоносцы были разбиты в дельте Нила, король был пленён и был вынужден уплатить выкуп в 800 000 безантов за своё освобождение.

Предыстория

В 1244 году хорезмийцы, спасаясь от монгольского нашествия, на своём пути в Египет захватили Иерусалим. Их целью было соединение с египетскими мамлюками, которые пригласили их для совместного отражения монгольской угрозы. Иерусалим был разорён и разрушен. Падение города не произвело должного эффекта на христиан, так как в течение двух веков Иерусалим не раз переходил из рук в руки. Призывы папы Иннокентия IV не имели никакого влияния на европейское рыцарство.

Германский император Фридрих II был занят борьбой с папой римским, английский король Генрих III был озабочен войной с баронской оппозицией во главе с Симоном де Монфором. Король Венгрии Бела IV восстанавливал своё королевство из пепла после разрушительного монгольского нашествия 1241 года. В предстоящем походе был заинтересован лишь французский король Людовик IX, специально для этого подписавший мирное соглашение с английским королём. В 1245 году Людовик публично объявил о своём намерении возглавить очередной крестовый поход. Французский король послал Матвея Парижского с приглашением к участию в предстоящем предприятии к норвежскому королю Хокону IV, однако призывы французского посла оказались бесплодными.

Кампания

Франция была одним из самых сильных государств в Европе в то время. В Пуату правил брат Людовика IX Альфонс де Пуатье, который присоединился к нему в крестовом походе. Другой брат, Карл I Анжуйский, также поддержал короля. С 1245 года в течение следующих трех лет Людовик IX собирал церковную десятину и в 1248 году сформировал 15-тысячное войско, включавшее 3000 рыцарей и 5000 арбалетчиков на 36 судах. Крестоносцы отплыли из портов Эг-Морта, построенного специально для подготовки к крестовому походу, и Марселя. Для финансирования экспедиции было привлечено примерно 1,5 млн лиров, что делало поход очень дорогостоящим предприятием. Тем более, многим дворянам, которые присоединились к походу, пришлось занимать деньги из королевской казны.

В 1249 году французские войска под командованием короля Людовика IX начали Седьмой крестовый поход. Французы на пути в Египет высадились на Кипре, где переждали зиму. Во время пребывания французов на острове король вёл активные переговоры с другими христианскими правителями и монархами. О помощи короля просили Латинская империя, Антиохийское княжество и тамплиеры. Тем не менее, Египет остался главным объектом крестового похода, и 6 июня французы захватили Дамьетту без серьёзного сопротивления со стороны египтян. Египет, по мысли короля, должен был стать базой для атаки на Иерусалим, благодаря его сельскохозяйственным ресурсам.

В это время разлился Нил, и крестоносцы оказались запертыми в Дамьетте на целых шесть месяцев. За это время французские солдаты в значительной мере утратили боевой дух, предавшись грабежам и удовольствиям. Король предполагал использовать Дамьетту в качестве опорного пункта для проведения дальнейших операций в Сирии.

Мусульманский историк XV века аль-Макризи упоминает о письме, которое отправил Людовик IX султану ас-Салих Айюбу:

Как ты знаешь, я правитель христианского народа, и я знаю, что ты правитель мусульманского народа. Народ Андалусии дает мне деньги и дары, в то время как мы управляем ими, как скотом. Убиваем их мужчин и мы делаем их женщин вдовами. Берём мальчиков и девочек как пленников и оставляем их дома пустыми. Я уже сказал тебе достаточно и подхожу к концу, так что теперь, даже если… ты будешь у меня на глазах целовать крест в знак повиновения, всё это не убедит меня не убить тебя. Если твоя земля будет моей, то это будет подарок для меня. Если земля будет твоя, и ты победишь меня, то ты возьмёшь верх. Я сказал тебе и я тебя предупредил о моих воинах, которые подчиняются мне. Они заполнят поля и горы, их бесчисленно, словно гальки. Они придут с мечом разрушения.

В ноябре король начал наступление на Каир, а отряд во главе с братом короля Робертом д’Артуа подошёл к городу Эль-Мансуру. В это время умер ас-Салих Айюб, и его вдова Шаджар ад-Дурр привела к власти его сына Туран-шаха, возглавившего сопротивление французам. 8-11 февраля 1250 года крестоносцы потерпели поражение в битве при Эль-Мансуре, сам Роберт д’Артуа погиб в сражении.

Главные силы французов во главе с королём вскоре были атакованы мамлюкским военачальником Бейбарсом. В этом сражении французы потерпели неудачу, однако вместо того, чтобы отступить к Дамьетте, Людовик IX принял гибельное решение осаждать Эль-Мансур. Эта акция закончилась плачевно: королевские войска косили голод и болезни.

В марте 1250 года, когда армия была на грани истощения, Людовик попытался отступить к Дамьетте, однако был настигнут мамлюками и разбит в сражении при Фарискуре. Его ослабленные и деморализованные войска были уничтожены мамлюками, а сам он попал в плен. Больной дизентерией король был отдан под наблюдение арабского лекаря. В мае того же года пленные французы с королём были отпущены за выкуп в 800 000 безантов. Половина этой суммы согласно договору была уплачена ещё до того, как Людовик IX должен был покинуть Египет. Кроме того, по условиям договора египтянам возвращалась Дамьетта. Сразу же после освобождения король с уцелевшими воинами отплыли в Акру — последний оплот власти крестоносцев на Востоке.

Последствия

Людовик IX заключил союз с мамлюками, которые в то время были соперниками султана Дамаска, и из своей новой базы в Акре начал восстанавливать города крестоносцев, в частности Яффу и Сидон. Хотя эти города формально принадлежали Кипрскому королевству, Людовик IX де-факто стал их правителем. В 1254 году у короля закончились деньги, к тому же его присутствие требовалось во Франции, где умерла его мать и регент Бланка Кастильская. Перед отъездом он сформировал постоянный французский гарнизон в Акре, столице Иерусалимского королевства после потери Иерусалима.

В 1255 году в Сирию вошли отряды мамлюков и уничтожили там последние очаги сопротивления крестоносцев. В 1270 году французский король инициировал Восьмой крестовый поход, но он также закончился провалом. В 1291 году мусульмане захватили Акру.

События Седьмого крестового похода были описаны Жаном де Жуанвилем (он был его непосредственным участником), Матвеем Парижским и многими мусульманскими историками.

Литература

• Ансимов А. [www.medieval-wars.com/campaigns/et_8.html Седьмой Крестовый поход, 1248—1254 гг]
• Abu al-Fida, The Concise History of Humanity
• Al-Maqrizi, Al Selouk Leme'refatt Dewall al-Melouk, Dar al-kotob, 1997. In English: Bohn, Henry G., The Road to Knowledge of the Return of Kings, Chronicles of the Crusades, AMS Press, 1969
• Ibn Taghri, al-Nujum al-Zahirah Fi Milook Misr wa al-Qahirah, al-Hay'ah al-Misreyah 1968
• Jean de Joinville, Histoire de Saint Louis, 1309
• Keen, Maurice (editor). Medieval Warfare. Oxford University Press, 1999. ISBN 0-19-820639-9
• Konstam Angus. Historical Atlas of The Crusades. — Thalamus Publishing, 2002.

См.также

• [etext.lib.virginia.edu/toc/modeng/public/WedLord.html Memoirs of Jean de Joinville], from the University of Virginia
• [web.archive.org/web/20110605050117/www2.warwick.ac.uk/fac/arts/french/about/staff/lp/lyrical.lus Lyric allusions to the crusades and the Holy Land]
• [www.eyewitnesstohistory.com/crusade1250.htm First-hand account of the Battle of Al Mansurah, 1250]
• [historyavenue.com/letter_of_louis_to_alsalih_ayyub.html Letter from Louis IX to Al-Salih Ayyub the Sultan of Egypt], from History Avenue
• [historyavenue.com/seventh_crusade_1.html History of the Seventh Crusade]

Отрывок, характеризующий Седьмой крестовый поход

Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.