Седьмые врата ада
| Седьмые врата ада | |
| E tu vivrai nel terrore - L'aldilà | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
90 мин |
| Бюджет |
400 тысяч $ |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Седьмые врата ада» (итал. E tu vivrai nel terrore - L'aldilà) — итальянский фильм ужасов 1981 года режиссёра Лючио Фульчи. Премьера фильма состоялась 22 апреля 1981 года. Фильм не является продолжением более раннего фильма режиссёра «Город живых мертвецов».[1]
Содержание
Сюжет
1927 год, штат Луизиана. Группа вооруженных людей врывается в гостиницу, в которой проживает художник-оккультист Швейк, и обвиняет его в колдовстве. В оправдание тот заявляет, что согласно книге пророчеств Эйбона гостиница стоит на одном из семи проклятых мест (т. н. «врат ада»), и только он может спасти местных жителей. Не удовлетворившись объяснениями, люди убивают Швейка, забив его цепями, распяв на стене подвала и облив чем-то токсичным. Параллельно книгу пророчеств Эйбона находит и читает некая девушка.
В 1981 году старая гостиница переходит по наследству к приехавшей из Нью-Йорка Лайзе Меррил, которая решает привести её в порядок и нанимает для этого архитектора Мартина Эвери. В доме также проживает старый персонал гостиницы: женщина по имени Марта и её взрослый сын Артур. В самом начале ремонта происходит несчастный случай: один из маляров видит в окне слепую женщину и срывается со стропил. Приехавший по вызову доктор Джон Маккейб отвозит маляра в больницу. После этого в дом для починки неработающего водопровода приезжает слесарь Джо. Спустившись в затопленный подвал, Джо обнаруживает место, где был распят художник, после чего его убивает вырвавшаяся из бреши в стене рука.
Отправившись в город за покупками, Лайза встречает на мосту слепую девушку (читавшую книгу пророчеств в начале фильма) с собакой-поводырём. Девушка называет себя Эмили, также выясняется, что она знает Лайзу по имени и ищет её. Лайза приезжает в дом Эмили, где та безуспешно пытается уговорить её отказаться от гостиницы и уехать. Тем временем в подвал гостиницы спускается Марта и находит там трупы Джо и художника Швейка.
Оба тела отвозят в местный морг, где коллега Маккейба Харрис подключает труп художника к экспериментальному аппарату, улавливающему мозговые волны. В момент, когда врач отлучается, аппарат начинает подтверждать мозговую активность мёртвого тела. В это же время в морг приезжает вдова Джо Мэри Энн с их дочерью Джилл. Оставив девочку за дверью, Мэри Энн одевает труп Джо в костюм для похорон. Затем Джилл слышит крик матери, вбегает в помещение и видит, что Мэри Энн мертва, а её лицо сожжено кислотой, вылившейся из опрокинувшейся на полке банки. Здесь же Джилл видит оживающие трупы покойников.
Встретившись в городе, Лайза и Маккейб обедают в ресторане, где лучше узнают друг друга. Лайза заявляет, что несмотря на произошедшие несчастные случаи, не собирается отказываться от гостиницы, так как это её последний шанс устроить свою жизнь. Маккейб между словом ставит её в известность, что, будучи местным, никогда не слышал ни о Марте, ни об Артуре. После этого Маккейбу звонят из больницы и сообщают о случившемся в морге. Впоследствии Лайза приезжает на похороны Джо и Мэри Энн, где видит оставшуюся сиротой Джилл. Уходя с кладбища, Джилл открывает глаза, которые оказываются слепыми, как у Эмили.
Ночью в своём доме Лайза встречает Эмили, которая рассказывает ей историю о вратах ада и убитом художнике и уверяет, что его призрак вернулся в дом. Здесь же Эмили замечает написанную Швейком картину с изображением ада. После этого у неё случается истерика, и она убегает из дома, причём Лайза при этом не слышит звука её шагов (подтверждение того, что Эмили является призраком). Следующим утром Лайза решает осмотреть номер 36, где жил Швейк. В комнате она находит книгу Эйбона, а в ванной видит самого распятого Швейка. Выбежав из номера, Лайза сталкивается с приехавшим в гостиницу Маккейбом, который не находит в номере ни книги, ни Швейка. Лайза также рассказывает Маккейбу про слепую Эмили, и тот клянётся, что такая девушка в округе не живёт.
Прогуливаясь позже по городу с Мартином, Лайза предоставляет ему полную свободу действий в плане реконструкции гостиницы. Когда Мартин наведывается в библиотеку, чтобы отыскать старые архитектурные планы здания, он находит странные чертежи на одной из верхних полок и падает с лестницы. Ударившись головой о пол, он оказывается парализован, после чего его убивают сползшиеся к телу тарантулы.
Наведавшись к дому Эмили, Маккейб убеждается, что тот пуст и заброшен, однако находит там упоминавшуюся Лайзой книгу, которую берёт с собой. Позже, осматривая лежащий в морге труп Швейка, Маккейб видит у него на руке изображённый в книге символ. В книге он также находит строки о том, что когда врата ада откроются, мёртвые вернутся к жизни.
Убийства между тем продолжаются. Проводя уборку в номере 36, Марта спускает грязную воду в ванной и обнаруживает лежащий в ней труп Джо, который нападает на неё и убивает. Ночью Швейк заявляется к Эмили, которая умоляет его не забирать её обратно, в конце концов спустив на него собаку. Псу удаётся прогнать монстра, однако после этого он загрызает и свою хозяйку. Той же ночью в поисках Марты и Артура Лайза спускается в подвал, где погибший Артур пытается её схватить.
Вырвавшись и выбежав из подвала, Лайза снова сталкивается с Маккейбом, который вновь не находит никаких следов нападавшего, и его скептицизм по отношению к тому, что говорит Лайза, возрастает. В подвале тем не менее начинают рушиться стены и сверкать молнии. Покинув дом, Маккейб с Лайзой едут на машине в город, который оказывается безлюдным. Приехав в больницу, оба подвергаются нападению зомби, включая самого Швейка. Здесь же Лайза находит Джилл (впоследствии нападает на Лайзу, и Маккейб убивает её), а Маккейб — Харриса (вскоре погибает, поражённый осколками разбившегося окна).
Спасаясь от зомби, Маккейб с Лайзой бегут вниз по больничной лестнице, после чего вновь обнаруживают себя в подвале гостиницы. Пройдя вперёд сквозь густой туман, оба оказываются в пустынном месте, заваленном трупами, и понимают, что попали в ад, изображённый на старой картине Швейка. В финале глаза у обоих становятся слепыми.
В ролях
- Катриона Макколл — Лайза Меррил
- Дэвид Уорбек — Джон Маккейб
- Чинция Монреале — Эмили
- Лючио Фульчи — хранитель городского архива
Производство фильма
Фильм был снят за 5 недель, по 12 часов в съёмочном дне. Появление зомби в фильме первоначально не планировалось, но по просьбе германских прокатчиков (фильмы Джорджа Ромеро и самого Фульчи, где появлялись зомби, были довольно популярны в Германии) они были задействованы. Но денег в бюджете на добавление в сюжет зомби не было, тогда Фульчи собрал местных бомжей, нарядил их в больничную одежду, также был наложен специальный грим, и уговорил сниматься в фильме за выпивку, давая им спиртное между дублями.
По словам Фульчи актёр Дэвид Варбек, который исполнил одну из главных ролей в фильме, годился только для съёмок в дешёвых фильмах ужасов, но внешне был похож на Джека Николсона, что могло помочь при дистрибуции фильма.[2]
Художественные особенности
Мнение режиссёра
Режиссёр фильма Лючио Фульчи говорил о нём как о бессюжетном фильме, воплотившем в себя все ужасы реального мира. В нём нет никакой логики, которая заменяется последовательностью образов.[1] Это фильм образов, которые должны быть восприняты без размышлений.
Прокат
Фильм был запрещён в Германии, Норвегии, а в США сильно урезан, там он вышел под названием «7 Doors of Death» («Семь дверей смерти»). Лючио Фульчи в титрах был указан как Луи Фуллер, а многие «кровавые» сцены, как и атмосферная музыка Фабио Фрицци были вырезаны. Но некоторое время спустя он был выпущен в нормальном варианте под названием «Врата ада».
В 1998 году фильм был повторно выпущен в прокат, в результате чего принёс около 1 млн. $ чистой прибыли.
Оригинальное название можно перевести с итальянского как «И вы будете жить в страхе — загробной жизни».[3] В мировой прокат фильм вышел под названием The Beyond — «Извне».[4]
Напишите отзыв о статье "Седьмые врата ада"
Примечания
- ↑ 1 2 [web.archive.org/web/20060513223025/horrorm.narod.ru/fulci002.html Интервью Лючио Фульчи журналу L’Ecran Fantastique]
- ↑ [horror.citycat.ru/films2/beyond.html Рецензия на фильм]
- ↑ [translate.google.ru/?hl=ru&tab=wT#auto/ru/e%20tu%20vivrai%20nel%20terrore%20-%20L'aldil%C3%A0 Переводчик Google]
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0082307/releaseinfo Седьмые врата ада (1981) — Release Info — IMDb]
Ссылки
- [horror.citycat.ru/films2/beyond.html Рецензия на фильм]
- [www.cult-cinema.ru/reviews/b/the_beyond/ Рецензия на cult-cinema.ru]
Отрывок, характеризующий Седьмые врата ада
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
