Сеймур Скиннер

Персонаж мультсериала «Симпсоны»
Сеймур Скиннер
Пол:	мужской
Работа:	Директор Спрингфилдской начальной школы
Близкие родственники:	(Приёмная) мать: Агнес Скиннер (Приёмный) отец: Шелдон Скиннер (ныне покойный) Бывшая невеста:Эдна Крабаппл
Первое появление:	Simpsons Roasting on an Open Fire

Сеймур Скиннер (англ. Seymour Skinner) — вымышленный персонаж мультсериала Симпсоны, озвученный Гарри Ширером. Он является директором Спрингфилдской начальной школы, действующий режим в которой он постоянно пытается контролировать. В связи с этим известен как директор Скиннер.

Строго дисциплинированный, Скиннер проявляет признаки чинности, милитаристского настроя, что является следствием его службы в армии Соединённых Штатов в рядах зелёных беретов, которая включала в себя участие в боевых действиях во Вьетнаме, где он некоторое время удерживался в качестве военнопленного.

Роль

Исходя из искренней заботы за повышение качества образования своих учеников, большинство действий Скиннера вращается вокруг обеспечения школы достаточным количеством средств. Его постоянные и, как правило, неэффективные попытки поддержания дисциплины в большей степени являются усилиями, направленными на получение хороших отзывов по частым проверкам начальника-инспектора Чалмерса. Чалмерс, в свою очередь, не скрывает своего неодобрения деятельностью Скиннера. В эпизоде Sweet Seymour Skinner's Baadasssss Song Скиннер был уволен и заменён Недом Фландерсом, но после вмешательства Барта, который счёл свои шалости менее значимыми из-за всеобщего ослабления дисциплины, был восстановлен в должности.

В некоторых эпизодах у Скиннера наблюдается некоторое сходство с главным героем фильма Хичкока «Психо» Норманом Бейтсом. Данная аналогия, в частности, связана с тем фактом, что он живёт со своей властной матерью Агнес.

В середине мультсериала он начал встречаться с Эдной Крабаппл, позже они обручились. Хотя она бросила его у алтаря из-за того, что он был не уверен в своих чувствах, в этом же эпизоде был намёк, что он всё ещё любит её и, возможно, они в будущем воссоединятся. До встречи с Эдной Скиннер был девственником. Он до сих пор живёт в одном доме со своей матерью и часто вспоминает о Войне во Вьетнаме.

Его возраст в мультсериале был указан дважды. Барт Симпсон как-то сказал, что Сеймуру 40 лет, однако Кент Брокман в одном из своих телерепортажей упомянул, что Скиннеру 44 года. Он был «рождён» в 1953 году, но в эпизоде «Skinner's Sense of Snow» его год рождения был изменён на 1960. В этом же эпизоде упоминается, что Скиннер умрёт в 2010 году, однако он появляется в некоторых эпизодах о будущем. В эпизоде «The Heartbroke Kid» указан его знак зодиака — весы, и исходя из этого можно предположить, что он родился в промежутке между 24 сентября и 23 октября.

Вне школы Скиннер часто кажется слабовольным и внушаемым — возможно из-за того, что он старается избегать конфликтов, — но в одном случае он использует свой боевой опыт, накопленный во Вьетнаме, против адвоката, который обвинял его в нарушении авторских прав, и двух его огромных телохранителей. Также в эпизоде намекается, что во время Войны во Вьетнаме он был зелёным беретом. Также есть и другие моменты, в которых Скиннер использует навыки специальной армейской подготовки, показывающей, что хоть он и выглядит как слабак, но на самом деле он смертельно опасен, когда его злят или загоняют в угол, хотя немногие знают об этом. Он отказывается передать контроль над открытыми под школой богатыми нефтяными месторождениями, когда Монтгомери Бёрнс пытается заставить его сделать это. Позже, когда Бёрнс крадёт нефть, Скиннер пытается совершить на него покушение, однако его планы срываются из-за того, что он перепутал маскировочный грим с маминой косметичкой.

Скиннер очевидно обладает высоким интеллектом. Он один из членов Спрингфилдского отделения Менса (общество людей с высоким уровнем IQ). Однако, когда Лиза украла учительские пособия, он стал так же беспомощен, как и другие учителя, это может означать, что он сильно зависит от книг. Он также очень доверчив даже к хулиганам. В эпизоде «New Kid on the Block» Барт вспоминает время, когда Джимбо макал его головой в унитаз и спускал воду, а Скиннер стоял рядом с кабинкой и спрашивал у Джимбо: «У тебя всё в порядке? Ты там уже 20 минут», на что тот ответил Сеймуру: «Всё в порядке, директор Скиннер (глупый смех)». Директор: «Тогда я подожду» и начал насвистывать, не обращая внимание на звук спускаемой воды. Перед тем как стать директором, Скиннер работал учителем химии, возможно, в Спрингфилдской начальной школе. Он обладает невероятной способностью по запаху определять химические реакции, как, например, соединение тетрасульфата натрия с хлорофиллом.

Личная история Сеймура Скиннера, как и у многих героев Симпсонов, по большей части остается в тени. Известно, что он является ветераном Вьетнамской Войны. По всей видимости, неоднократно побывал в плену. В настоящее время живёт вместе со своей престарелой матерью Агнес Скиннер. Отец Сеймура — Шелдон Скиннер — сам был участником Второй мировой войны, но погиб в 1973 году на параде ветеранов. Из серии «The Principal and the Pauper» зрители узнают, что на самом деле директор Скиннер — сирота из Капитал-Сити по имени Армин Тамзарян, в юности разъезжавший на мотоцикле по городу и совершающий мелкие преступления. После того, как он украл сумочку у старушки и чуть не сбил судью, суд предоставил ему выбор: пойти в тюрьму, в армию или извиниться перед пострадавшими. Армен выбрал армию, хотя, как сам признался, если бы знал, что идет война, все же извинился бы. Там он встретил сержанта Сеймура Скиннера, урожденного спрингфилдца с мечтой стать директором начальной школы. С ним Тамзарян завел крепкую дружбу, но после «смерти» сержанта, потеряв цель жизни, отправился в его родной город, посчитав, что именно он должен сообщить его матери о смерти сына. Однако, когда Армин встретил Агнес Скиннер, не смог ей сообщить эту новость и притворился её сыном, но оба в душе понимали, что это обман. В конце эпизода судья Снайдер присудил Армину имя Сеймура Скиннера, его прошлое, настоящее, будущее и мать и запретил вспоминать о происшедшем под страхом пытки. Настоящий же Сеймур, который на самом деле не погиб, а находился в плену, был выслан связанным из города на товарном поезде, так как жителям Спрингфилда он не понравился. В частности его матери, для которой он был слишком самостоятельным и непослушным.

В неканоническом эпизоде «The Simpsons Spin-Off Showcase» Скиннер помогает Виггаму и его сыну Ральфу в новой работе Клэнси — частного детектива в Новом Орлеане.

В эпизоде «Girls Just Want to Have Sums» Скиннер был разжалован в помощники дворника за то, что сказал, что женщины хуже разбираются в математике, чем мужчины. Желая доказать, что не видит разницу между полами, Скиннер надел юбку.

В эпизоде «Please Homer, Don't Hammer 'Em...» обнаружилось, что у Скиннера сильная аллергия на арахис. Барт, узнав об этом, использует палку с привязанным к ней арахисом для того, чтобы заставить делать Сеймура разные унизительные вещи. Скиннер с помощью Продавца Комиксов выясняет, что у Барта аллергия на креветки. Они устраивают сражение на палках с привязанными к ним предметами: у Барта арахис, у Сеймура креветка. Сражение заканчивается в больнице после их падения в большую ёмкость, полную смеси арахиса и креветок.

В серии «Pranks and Greens» выясняется, что Скиннер не всегда был таким строгим занудой, как сейчас. По началу он всегда поддерживал, а то и сам принимал участие, в детских забавах и юношеских развлечениях, был очень веселым и активным, и к тому же очень любил плаванье. По всей видимости, тогда в нем все еще жил дикий дух Армина Тамзаряна. Так продолжалось до тех пор, пока школьный хулиган Энди Гамильтон не заполнил бассейн червями вместо воды, а когда Сеймур прыгнул туда с вышки, закрыл его там. Скиннер пробыл среди червей три дня, пока его не нашел Вилли, который тогда еще был тренером по плаванью. В результате этой выходки, школьная газета не выпускалась в течение двух недель, бассейн пришлось засыпать, Вилли стал садовником, а директор Скиннер абсолютно изменился.

В эпизоде «Special Edna» Скиннер говорит, что мать носила его 9,5 месяцев: после рождения он на 2 недели залез обратно. А в эпизоде Replaceable You Агнес говорит,что носила его несколько месяцев, пока он у неё не выпал из живота в автобусе.

Литература

• Joseph P.B., Burnaford G.E. 10 “I Will Not Expose the Ignorance of the Faculty”: The Simpsons as School Satire // Images of Schoolteachers in America. — Routledge, 2000. — 272 p. — ISBN 978-1135674755.

Ссылки

• [www.thesimpsons.com/bios/bios_school_skinner.htm Principal Seymour Skinner] (англ.). The Simpsons Bios. FOX. [web.archive.org/web/20110711220958/www.thesimpsons.com/bios/bios_school_skinner.htm Архивировано из первоисточника 11 июля 2011].

Отрывок, характеризующий Сеймур Скиннер

Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.