Секвойя

Секвойя
Секвойя вечнозелёная в национальном парке Редвуд (США)
Научная классификация
Домен:  Эукариоты Царство:  Растения Отдел:  Хвойные Класс:  Хвойные (Pinopsida Burnett, 1835) Порядок:  Сосновые Семейство:  Кипарисовые Подсемейство:  Секвойевые Род:  Секвойя
Международное научное название
Sequoia Endl. (1847), nom. cons.
Дочерние таксоны
Секвойя вечнозелёная Sequoia sempervirens (D.Don) Endl.
Охранный статус
Уязвимые виды IUCN 3.1 Vulnerable: [www.iucnredlist.org/details/34051 34051 ]
Систематика на Викивидах Изображения на Викискладе </tr> GRIN   [npgsweb.ars-grin.gov/gringlobal/taxonomygenus.aspx?id=11072 g:11072] IPNI   [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_family=&find_genus=Sequoia&find_species=&find_infrafamily=&find_infragenus=&find_infraspecies=&find_authorAbbrev=&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_publicationTitle=&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=gen&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch ???]

Секво́йя (лат. Sequoia) — монотипный род древесных растений семейства Кипарисовые (Cupressaceae). Естественный ареал рода — Тихоокеанское побережье Северной Америки. Отдельные экземпляры секвойи достигают высоты более 110 м — это одни из самых высоких деревьев на Земле. Максимальный возраст — около двух тысяч лет.

Единственный вид — Sequoia sempervirens (D.Don) Endl. — Секвойя вечнозелёная, или Секвойя красная.

Название

Родовое название было предложено австрийским ботаником Штефаном Эндлихером в 1847 году для дерева, ранее известного под названием Taxodium sempervivens D.Don, Эндлихер не указал его происхождения. В 1854 году Эйса Грей, признававший необходимость выделения рода, писал о новом названии, как о «бессмысленном и неблагозвучном». В 1858 году Джордж Гордон опубликовал этимологию родовых названий ряда родов хвойных растений, предложенных Эндлихером, однако объяснения названию «Sequoia» не нашёл.

В 1868 году геолог штата Калифорния Джозайя Дуайт Уитни в путеводителе по Йосемити The Yosemite Book указал, что растение было названо в честь Секвойи (Джорджа Гесса) (Sequoyah, ок. 1770 — ок. 1843) — вождя индейского племени чероки, изобретателя слоговой азбуки чероки (1826) и основателя газеты на языке чероки. По Уитни, Эндлихер узнал об индейском вожде из статьи в Country Gentleman, привлёкшей его внимание. Из последующих изданий The Yosemite Book фраза о статье в Country Gentleman была удалена из-за её очевидной ошибочности. Эндлихер опубликовал название в 1847 году, умер 28 марта 1849 года, а первый номер Country Gentleman вышел только 4 ноября 1852 года. В Country Gentleman действительно появилась статья с упоминанием Секвойи только 24 января 1856 года. В этой статье описывалось дерево Sequoia gigantea, а также впервые предполагалось, что оно названо по имени индейского вождя.

В 1860 году в журнале The Gardener’s Monthly появились две статьи, в первой из которых некий L. поддерживал оправданность называния рода растений именем выдающегося индейского вождя, а во второй редактор журнала Томас Миэн сообщал, что никаких доказательств того, что род был назван именем Секвойи, ни у него, ни у L. нет, однако им оно кажется достаточно вероятным.

Джордж Гордон в 1862 году предположил, что Sequoia образовано от лат. sequī — «следовать за чем-то», по его мнению, этот род «следует» за родом Таксодиум, из которого Эндлихер его выделил. Однако он выделил из рода Таксодиум также род Глиптостробус, а назвал его совершенно иначе.

В 1879 году Джон Гилл Леммон писал: «считается, что [название] образовано от [имени] Секвойи, выдающегося индейца чероки, однако нет сомнения, что это — высказанная позднее идея, которая не должна поддерживаться». По его мнению, Эндлихер образовал название от sequī, считая секвойю последователем обширных лесов прошлого. Впоследствии Леммон продолжил исследование по установлению происхождения названия, а также направил письменные запросы к пятерым ведущим дендрологам об их мнении о названии. В 1890 году он опубликовал их ответы и свои выводы в статье Origin of the Name Sequoia. Так, Джозеф Долтон Гукер писал, что Грей считал род названным в память вождя Чероки. Томас Миэн сообщил, что L. — Дж. Х. Липпинкотт, был лично знаком с О. П. Декандолем и, вероятно, со знакомыми Эндлихера. Альфонс Декандоль ответил, что слово Sequoia — вероятно, набор букв и лишено какого-либо смысла. Оставшиеся два ботаника по поставленному вопросу мнения не имели.

Также Леммон упомянул о своём разговоре с Гукером и Греем, состоявшемся в 1877 году, после посещения ими берега Калифорнии, когда на вопрос Леммона о происхождении названия секвойи Грей ответил, что оно, без сомнения, образовано от sequī, а Эндлихер считал секвойю преемником окаменелых деревьев доисторического периода. Однако в вышеупомянутом письме Гукер утверждал об ином мнении Грея, что может свидетельствовать о неверной интерпретации Леммоном его слов. Против версии о преемственности доисторических деревьев косвенно свидетельствует тот факт, что Эндлихер, в той же работе 1847 года описавший несколько растений по окаменелостям, не указал на близость ни одного из них секвойе.

В 2012 году калифорнийский учёный Гэри Лау (англ. Gary D. Lowe) пришёл к иному выводу о происхождении названия.

Эндлихер поместил род Sequoia в подпорядок Cunninghamieae, к которому также отнёс четыре ранее известных рода — Dammara, Cunninghamia, Athrotaxis и Sciadopitys. В то время стремительно развивалось математическое направление в систематике растений, и австрийский ботаник для разграничения родов использовал, помимо прочих, постоянный в пределах рода численный признак — число семян на чешуйку шишки: 1 у Dammara, 3 у Cunninghamia, 3—5 у Athrotaxis и 5—9 у Sciadopitys. В 1830 году Александр Браун обнаружил, что последовательности 1, 3, 4, 7 (получающиеся средние числа семян на чешуйку у этих родов) — впоследствии числам Люка — отвечает также расположение у родов хвойных хвоинок и шишек, на что обратил внимание Эндлихер.

При рассмотрении Taxodium sepmervivens Эндлихер обнаружил, что у этого растения на чешуйки приходится по 5—7, в среднем по 6 семян, в последовательность 1, 3, 4, 7 не укладывающиеся. Эндлихер получил новую последовательность — 1, 3, 4, 6, 7. Вероятно, именно по этой причине он образовал новое родовое название от sequī. Вследствие отсутствия какого-либо единства в принципах классификации в XIX веке математические признаки, которым придавал значение Эндлихер, были вскоре забыты.

Следует отметить, что в ареале естественного распространения секвойя более известна как «красное дерево» (англ. Redwood, или Coastal Redwood, или California Redwood), в этом ареале расположены заповедники Редвуд и Мьюирский лес; в то же время растения родственного вида секвойядендрон известны как «гигантские секвойи». Именно последние произрастают в Национальном парке Секвойя.

Ботаническое описание

Секвойя — вечнозелёное однодомное дерево.

Крона конической формы, ветви растут горизонтально или с лёгким наклоном вниз. Кора очень толстая, до 30 см толщиной, и сравнительно мягкая, волокнистая, красно-коричневого цвета сразу после её снятия (отсюда название «красное дерево»), со временем темнеет. Корневая система состоит из неглубоких, широко раскинувшихся боковых корней. Листья у молодых деревьев — вытянутые и плоские, длиной 15—25 мм, в верхней части кроны старых деревьев — чешуевидные, длиной от 5 до 10 мм.

Шишки яйцевидной формы, длиной 15—32 мм, с 15—25 спирально закрученными чешуйками; опыление происходит в конце зимы, созревание — спустя 8—9 месяцев. В каждой шишке находится 3—7 семян, каждое из которых имеет 3—4 мм в длину и 0,5 мм в ширину. Семена высыпаются, когда шишка высыхает и открывается.

Геном секвойи (составляющий 31 500 мегабаз) — один из самых больших среди хвойных, и это единственный известный на настоящий момент гексаплоид среди голосеменных.

Распространение и экология

Произрастает в США вдоль побережья Тихого океана на полосе протяжённостью около 750 км и шириной от 8 до 75 км от Калифорнии до юго-западного Орегона, а также выращивается в канадской провинции Британская Колумбия, на юго-востоке США от восточного Техаса до Мэриленда, на Гавайях, в Новой Зеландии, Великобритании, Италии, Португалии, ЮАР и Мексике. Средние высоты — 30-750 м над уровнем моря, иногда деревья растут у самого берега, иногда взбираются на высоту до 920 м. Секвойя любит влажность, которую приносит с собой морской воздух. Высочайшие и старейшие деревья растут в ущельях и глубоких оврагах, куда круглый год могут добраться потоки влажного воздуха и где регулярно случаются туманы. Деревья, растущие выше слоя тумана (выше 700 м), ниже и меньше из-за более сухих, ветреных и прохладных условий произрастания.

Факты

Деревья высотой свыше 60 м встречаются очень часто, многие выше 90 м.

• Самая высокая секвойя, получившая имя «Гиперион», была обнаружена летом 2006 года Крисом Аткинсом (англ. Chris Atkins) и Майклом Тэйлором (Michael Taylor) в национальном парке Редвуд к северу от Сан-Франциско. Высота дерева составляет 115,61 метра. Исследователи заявили, что повреждение, нанесённое дереву в верхней части дятлом, препятствовало секвойе достигнуть высоты 115,8 метра (380 футов).
• Предыдущим рекордсменом из ныне растущих деревьев был «Стратосферный гигант», произрастающий в парке «Хамболдт-Редвудс» штата Калифорния. В августе 2000 года высота дерева была 112,34 м, позднее в 2002 году — 112,56 м, по состоянию на 2010 год его высота 113,11 м (371,1 футов).
• До «Гипериона» самым высоким деревом всех времен был «Гигант Дайервиль», также в парке Хумбольдт-Рэдвудс. Высота была измерена после его падения в марте 1991 и равнялась 113,4 метра. Возраст, по оценкам, составлял около 1600 лет.
• Высоту более 110 м имеют 15 ныне растущих деревьев, а более 105 м — 47 деревьев.
• Некоторые утверждают, что высота секвойи, срубленной в 1912 году, равнялась 115,8 м.
• Второе место по высоте после секвойи занимает Дуглассия (Псевдотсуга Мензиса). Высочайшая из ныне живущих псевдотсуг Мензиса — «Doerner Fir» (ранее известная как «Brummit fir») — имеет 99,4 м в высоту.

В 2004 году в журнале Nature было опубликовано исследование специалистов Университета Северной Аризоны, согласно которому максимальная теоретическая высота секвойи (или любого другого дерева) ограничена 122—130 метрами из-за гравитации и трения между водой и порами древесины, через которые она сочится.

Самое объёмное дерево среди секвой (red woods) — «Титан Дель-Норте». Объём этой секвойи оценивается в 1044,7 м³, высота — 93,57 м, а диаметр — 7,22 м. Среди всех растущих на Земле деревьев только 15 гигантских секвой (секвойядендронов) массивнее него. Секвойядендроны (англ. giant sequoia) несколько короче, но у них более толстый ствол, чем у секвой. Так, объём крупнейшего экземпляра секвойядендрона «Генерал Шерман» равен 1487 м³.

Некоторые секвойи являются альбиносами.

Классификация

Род Секвойя относится к подсемейству Sequoioideae семейства Кипарисовые (Cupressaceae), в которое также входят Секвойядендрон (Sequoiadendron J.Buchholz) и Метасеквойя (Metasequoia Miki ex Hu & W.C.Cheng).

Литература

• Трифонова В. И. Семейство таксодиевые (Taxodiaceae) // Жизнь растений. В 6-ти т. / Гл. ред. Ал. А. Фёдоров. — М.: Просвещение, 1978. — Т. 4. Мхи. Плауны. Хвощи. Папоротники. Голосеменные растения. Под ред. И. В. Грушвицкого и С. Г. Жилина. — С. 374—383. — 447 с. — 300 000 экз.

Ссылки

• [www.mdvaden.com/grove_of_titans.shtml Sequoia sempervirens] Iluvatar, Lost Monarch, Del Norte Titan, Stratosphere Giant, Hyperion
• [web.archive.org/web/20080622000928/www.krugosvet.ru/articles/116/1011697/1011697a1.htm Энциклопедия кругосвет]
• [www.conifers.org/cu/se/index.htm База данных — Sequoia sempervirens (на англ.яз.)]
• [nps.gov Служба национальных парков США]
• [www.ted.com/index.php/talks/richard_preston_on_the_giant_trees.html TEDTalks — Richard Preston: Climbing the world’s biggest trees]
• [wood-prom.ru/clauses/vidy-drevesiny/sekvoyya Применение и свойства древесины секвойи]

Отрывок, характеризующий Секвойя

– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.